– Убиенная тобой собака! – тявкнул Мавропуло, младший из прокурорского трио. – Из прокуратуры города поступил сигнал, что ты убиваешь домашних животных. Кроме того, ты – организатор подпольных боёв без правил.
– Эт точно! – смиренно согласился мой коварный разум, сообразивший, что можно хорошенько покивилить-подразнить глупых жирных надменных гусаков.
Гусаки, захлопнув крышку холодильника, в поисках убиенной собаки полезли в книжный шкаф и даже под маленький телевизор.
Ничего, конечно, не нашли.
Матузик, злобно прищурив свиные свои бессовестные глазки, зашипел о необходимости составления протокола допроса.
– Ёк! Статья пятьдесят первая! – отказался мой настырный разум.
Немного покобенившись для порядка, Матузик выгнал прокуроров из комнатушки. А сам задержался у входа:
– А собака вкусная?
«Долбо..б!» – ответили мои губы.
– Кто долбо..б?! – гневно проскрипели ржавые несмазанные дверные петли матузиковского мозга.
Читает, падла. по губам!
Пришлось мне на ходу изобретать велосипед:
– Видите ли, товарищ полковник, у туркмен есть одна буква, не предусмотренная русским алфавитом. Пишется она как буква «о», но внутри – чёрточка. Это что-то среднее между «о» и «ё».
– Ты на что намекаешь? – возбудился Матузик. – На долбо..ба?
– Вздохнув, я пояснил, что дополнительная туркменская буква очень сложна для русского слуха. Чтобы её произнести, надо вытягивать губы трубочкой и медленно тянуть звук. Вот так:
– О-ё-о! А хотел я Вам ответить просто – «Оёрен тагамлы». То есть очень вкусно. Это о собачке.
– Издеваешься? – проскрипел Матузок и выглянул в коридор:
– Мавропуло, Печёнкин! Быстро сюда! Продолжайте обыск. До тех пор, пока не найдёте всю документацию на подпольную верблюжью ферму!
Н-да!
Предупреждал же я редактора, что будет у кого-то полна жопа огурцов! Не поверил он. И пошутил-таки над дураками в День Дурака!
глава 9
Автомобильная фамилия
Мein Bruder по военной бурсе Коля Пшеничный нагрянул в Старгополь, как снегопад в июле.
И, как всегда, потребовал лучшего в мире туркменского плова. Который, по уверению друга, готовит исключительно и только моя жинка Леночка.
Широкой, как лопата, ладонью майор милиции зачерпывал ароматный плов и басил, поднимая рюмку чая:
– Будь здрав, боярин!
На двенадцатом спирто-чае наши глотки взревели:
– Пили мы, мне спирт в аорту проникал!
Хряпнув ещё немного, мы провозгласили тост за автора песни:
– Ну, за Владимира Высоцкого!
А чуть позже, перебрав все смешные училищные случаи, решили провозгласить здравицу нашему курсантскому взводному. И…
– А как его фамилия? – наморщив лоб, остановил я радостный бег наших воспоминаний.
– Ну ты даёшь! Лучшего друга Криничного забыл! – рассмеялся майор. – Он же тебе бесконечные наряды вне очереди объявлял. За строптивость. А ты забыл!
– Ёк (нет)! Криничный – это сержант, замОк (замкомвзвода)! А кто взводным-то был?
Коля наморщил лоб и поставил на стол рюмку:
– Хм! Лейтенант… Э-э-э! Лейтенант… Э-э-э…
Чтобы помочь уставшему другу, я начал усиленно чесать затылок и крутить свой ус.
И вычесал-таки глубокомысленную мысль:
– Автомобильная у него фамилия! Помнишь, на ушастом «Запорожце» наш литёха ездил?
– Ну да! А курсанты каждый день чинили этот драндулет! – улыбнулся Коля, продолжая морщить лоб.
Видя бесперспективность его умственной бурной деятельности, затуманенной зелёным чаем, я предложил единственно верный ход:
– Нарисуй машину! Фамилия и выскочит!
Когда мой васнецов-репин начертал на бумаге некое подобие чебурашки, я радостно-восторженно хмыкнул:
– Ты прямо Пифагор!
Коля обиженно засопел и воззрился на мою наглую морду лица:
– Какой Пифагор? Что, совсем не похоже?
Пришлось успокаивать друга и напоминать о Золотове, нашем курсантском пифагоре.
Был Золотов довольно-таки туповат в математике. Как говорится, ни бэ, ни мэ, ни кукареку. Благодаря чему и завалил вступительный экзамен по математике.
Преподаватель, старый и опытный, повздыхал-повздыхал. И решил помочь будущему офицеру, которому в дальнейшей военной службе арифметика была бы совсем лишней.
Нарисовал он круг и спросил: