Страшная граница 2000. Часть 3

Открывается дверь, и удивленно-радостный голос курсанта Анатолия Диордиева вещает:

– У меня родственники в Туле объявились! Наверное, дядя! Посылку прислал! С колбасой!

Мы, конечно, не поверили этому честному, доброму и предельно наивному курсанту. Родина его была очень далека от Тулы, где-то на границе с Румынией.

– Ага! Тульский дядя прислал тульский пряник! – начал хохмить мой земляк-юморист Гена Руденко, большой любитель пожрать.

– Дядя – это по-туркменски «отец»! Мой дед говорил. Он служил в Туркестане. – не удержался от шутки и я. – Может, у тебя второй отец объявился?

Додик, как прозвали Анатолия, тряс извещением и клялся, что посылка – самая настоящая. И сейчас будем пировать.

Радостно хлопнув дверью, он помчался на почту получать продовольственную помощь от богатого и щедрого дяди. Или папы.

Через полчаса наш Толик вернулся.

В руках – небольшая коробка. Ни колбасой, ни салом, о которых мы размечтались, даже не пахло!

Наивное лицо Толика отражало страшное удивление:

– Вот! С меня еще и деньги взяли! Сказали, наложенным платежом. Товары почтой! Батарейки! Двести штук! Денег еле хватило!

Когда Анатолий вывалил на стол батарейки, все привстали.

А затем стекла окон чуть не вылетели от мощного радостного ржания тридцати молодых жеребцов.

– Дядя! Тульский дядя! – сквозь икоту вопил Гена Руденко.

Не смеялся только один человек – мой друг Мыкола.

Он блеснул очками в сторону ошарашенного Толика:

– Ты же просил батарейки! Я решил тебе помочь. Выписал почтой!

Гена упал со стула, держась за живот:

– Вот он, тульский дядя!

глава 11

Демир юмуртга

Курсант Андрей Краюшкин лежал в моей каптёрке и глотал скупую мужскую слезу. Его могучее тело, намертво привязанное солдатскими ремнями к спортивной скамье, не могло сопротивляться жуткому насилию.

– Железные яйца! Щас проверим, какие они железные! – ухмылялся курсант Бунк, поднося к огромному пенису Андрюхи острое зубчатое полотно слесарной ножовки.

Однако резать ему мешала природная немецкая скромность.

– Не могу! Руки дрожат! – скривился он, глядя на меня.

– Дай сюда! – выдернул я саблезубый хирургический инструмент из рук скромняги. – Смотри, как надо резать!

– Рэзать! Давай рэзать! – поддержал меня дневальный по роте курсант Джубгашвили, для пущей убедительности резанув мрак казармы своим штык-ножом.

– На тумбочку иди! А то дежурный по части нас нахлобучит! – отмахнулся я от горячего кавказского джигита.

– Нэт, нэ нахлабучыт! – показал на часы Рома-джигит. – Тры час ночь! Спит дэжурны!

Высказав свои сомнения, дневальный всё же вышел за дверь. Но, посмотрев в сторону входной двери, он просунул свой любопытный грузинский нос в каптёрку и продолжил комментировать:

– Рэзать нада бистро! Р-р-раз, и усё!

Посмотрев на примотанного к скамье подсудимого, я поразился перемене его внешности. Обычно доброе благодушное лицо здоровяка и лентяя Андрюхи стало злобным, белым и отвратительным, как сама смерть. Скрежеща зубами и бугря мощные бицепсы, он шипел, как анаконда:

– Задуш-ш-шу, с-с-суки! Задуш-ш-шу!

Ухмыляясь, я поднёс блестящее острие ножовки к основанию андрюшкиного пениса и метнул взгляд на ассистента хирурга, курсанта Рому Кельш:

– Полотенце держи наготове! И водку!

Посмотрев на замершего в испуге Бунка, я гаркнул:

– Чё стоишь? Держи, нахрен, его за хрен!

– Как держать? – робко прошептал наивный немец.

– Нежно! – рявкнул я, занося над пенисом Краюхи жестокий инструмент палача. – Времени нет! Щас писец придёт!

А писец, как обычно, подкрался незаметно!

– Военно-революционный трибунал 18 роты 4 батальона военного училища приговаривает курсанта второго курса Кр-р-р! – начал я скороговорку. И тут же осёкся, глянув на курсанта Джубгашвили.

Позади растяпы-дневального как раз и материализовался страшный нежданный ночной писец.

Писец имел погоны подполковника и красную повязку помдежа (помощника дежурного по училищу).

– Хенде хох! – лязгнув затвором табельного ПээМ, по-немецки заорал подполковник. И ткнул стволом в мою сторону.

«А! Его жена преподаёт нам немецкий!» – вспомнил я, выпуская из рук скальпельное орудие и поднимая руки.

– Фамилия! – нервно крикнул помдеж, переводя дуло пистолета с одного моего ассистента на другого.

– Б-б-бунк! К-к-курсант Бунк! – промямлил нежный Саша.

– Курсант Кельш! – чётко, как истинный ариец и зольдат, отрапортовал суровый Рома.

– Фа-а-шисты! Пытаете?! Кастрируете?! – просипел подполковник, багровея от ненависти. – Прямо на 9 мая, на День Победы! Вы чё тут, охренели все?! Неделю назад курсант повесился на моё дежурство! Тоже на праздник! Международный день трудящихся, твою мать! На подтяжках повесился! Вы чё, приказ начальника училища не читали?

– Какой приказ? – уставился я на пистолет.