Кваздапил. История одной любви. Начало

– Как в детстве, – сонно пробормотала Хадя.

– Как в детстве – что?

– Не помнишь? Давным-давно мы несколько раз спали так, вповалку, когда играли у нас дома. Гарун тоже почему-то не помнит, а мы с Мадиной часто вспоминаем.

Она запнулась. Перехваченное горло с трудом вытолкнуло поправку:

– Вспоминали.

В ответ я еще крепче прижал к себе Хадю.

– Спокойной ночи.

Интерлюдия

Время собирать камни

Страсть любви меня, миджнура, к этой повести склонила:

Та, кому подвластны рати, для меня светлей светила.

Пораженный ею в сердце, я горю в огне горнила.

Коль не сжалится светило, ждет безумного могила.

Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре»

Добро всегда побеждает зло. Кто победил, тот и добрый.

Михаил Жванецкий

В голове роились и наползали друг на друга картинки из снов. Душа надеялась на чудо. Разум понимал, что чудес не бывает, а мои сны – игры подсознания, сказочки для маленьких деточек. Подсознание не хочет смиряться и вопреки выплескиваемой в ночных видениях жуткой жути жадно жаждет чуда.

Сплошное «жжж», и, видимо, это «жжж» неспроста.

Чудес не бывает. Человек может убить человека, но человек не может воскресить человека. Самое горькое и обидное в этом, что убить можно не убивая, а желая сделать лучше для всех, но исключительно по своему разумению. С этой точки зрения я – убийца. В одном лице провокатор, организатор и соучастник. Руку убийцы направил я.

Хадя, прости меня, дурака.

Чтобы понимать друг друга, надо разговаривать. Озвучивание своей правды и выслушивание чужой примиряет врагов и влюбленных. Разговор – это первый шаг, второй шаг – доверие. Без них не будет третьего. А мне хотелось прыгнуть выше головы, и вместо трудного и долгого пути по лестнице отношений подняться на лифте сразу в чувственную эйфорию. Поднялся. И что? Лифт без фундамента опасен. Он оказался шестом, поставленным вертикально. Все рухнуло. Хадя мертва. Я жив. Еще. Зачем-то. Видимо, для того, чтобы что-то понять.

Понял ли уже? Не буду спешить с ответом. Мне кажется, что да, но так скажет любой ребенок: «Отстаньте от меня, я уже все знаю».

Я лежал в своей постели в квартире родителей. Где-то могли свергаться правительства, начинаться войны, рушиться империи, а в родном доме ничего не менялось: тикали часы, на кухне ритмично капало из прохудившегося крана, и больше ничто не нарушало царившей в квартире тишины. Я лежал на кровати у стены, а вторая кровать, незаправленная и смятая, пустовала, и пустовала она, скорее всего, давно – Машка с вечера созванивалась с Захаром, чтобы пойти гулять пораньше. Шторы она, уходя, распахнула, а постель заправить не удосужилась. Отвыкла сестренка, что в комнате еще кто-то ночует. Причем, именно ночует, а не живет – я здесь гость, пусть считаю родительскую квартиру домом. На Кавказе принято оставлять дом сыну, а дочка уйдет в дом будущего мужа, у нас же само установилось: Машка, если не выскочит за олигарха, останется с родителями, а мне свою жизнь предстоит устраивать самостоятельно.

Папа с мамой рано утром разошлись по работам, я был в квартире один. Покой нарушало лишь добравшееся до лица нестерпимое солнце. И дикие сны, раз за разом прокручивавшие одну ситуацию с разными финалами, не давали просто лежать и ни о чем не думать. Может быть, некоторые восточные религии правы, и ни о чем не думать – это и есть счастье?

Перед глазами продолжала стоять картина чудесного счастья. Все опять оказалось сном. И хоть голову об стенку разбей, ничего не изменится. Хадя мертва. Игры подсознания, подарившие мне прекрасную ночь, закончились, жизнь снова потеряла смысл.

Когда я умывался, в дверь позвонили. Открыть? А если пришли не по мою душу? Визитеру, надавившему кнопку звонка, могли понадобиться папа, мама или Машка, или кто-то ошибся адресом, или контролер пришел снять показания счетчиков. Вариантов – как людей на Земле.

А если незваному гостю нужен именно я, то скрываться нет смысла. Тот, кто пришел за мной сюда, в квартиру родителей, меня уже выследил. Постояв у двери и не дождавшись ответа, он встретит меня позже, когда я выйду.

– Кваздапил, это я, – донеслось снаружи.

Вернувшийся со свадьбы Гарун много дней меня избегал, сообщения и звонки оставались без ответа. И вот он пришел, в точности как неоднократно приходил во снах.

Словно шагая в бездну, я распахнул дверь.

– Привет. – Моя ладонь привычно дернулась для пожатия, но встречного движения не произошло.

Застывшая в дверях фигура не двигалась, в поднятой к поясу руке блестел нож.

Меня настигло то, о чем глубоко внутри себя я знал, знал всегда, но трусливо отгонял это знание. Не зря же оно являлось во снах?

– Прости.

– Такое не прощают.

– Тогда – сожалею. И все понимаю.

– Это хорошо. Это правильно. Все будет намного проще.

Ноги у меня задрожали. Я сделал несколько шагов в комнату, обезволенное тело рухнуло на край кровати. Вошедший за мной Гарун нервно опустился рядом, пальцы крутили острую сталь. Говорить было не о чем.

– Я тебе верил как брату. А ты… – В поднятой к поясу руке Гаруна блеснул нож.

Я глядел спокойно, в голове дул сквозняк. Ничего нигде не всколыхнулось. Нож. Обиженный брат. Все правильно. Я знал, что так будет, просто отгонял это знание.

– Прости.

– Такое не прощают.

– Извиняюсь, неправильно сказал. Я сожалею. И все понимаю.

На душе было противно, словно там прорвало отстойник, и теперь отовсюду капало. Ноги почему-то задрожали, страшно захотелось сесть. Несколько шагов – и в позе ждуна мое безвольное тело раздавило угол дивана. Гарун нервно бухнулся рядом.

Говорить было не о чем. Он знал, что делать, а я знал, что он сделает. Пощада традицией не предусмотрена. Пальцы Гаруна судорожно крутили сталь, черный взгляд прожигал в стене буквы. Мене, Текел, Фарес, как на библейском пиру. Время разбрасывать камни, и время собирать камни. Все пройдет, и это пройдет, и очень скоро. И воздастся каждому по делам его. Кажется, я готов. Аминь.

– Не тяни. Я виноват, и это будет справедливо.

А ведь все не так плохо. Не имело значения, что там, за чертой. Главное, там – она, моя при жизни не состоявшаяся любовь. Мы все равно будем вместе. И будем счастливы. По-своему. Возможно. Или не будем. Но – вместе.

– Встань, – сказал Гарун. – Молись.

Я поднялся.

– Все, о чем я хочу попросить Бога, в которого никогда не верил – чтобы за чертой мы с Хадей были вместе.