Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра

Вождь бедуинов поспешил подать иск против этого решения армии в Высший суд справедливости Израиля

, на заседании которого он утверждал, что решение об их изгнании несправедливо, что его племя обретается в этих местах уже не одно десятилетие, а то и столетие и что израильской армии совершенно не нужна эта территория. Однако Шарон сумел убедить судей, что в своих действиях он руководствовался интересами обороноспособности Израиля, и бедуинам не оставалось ничего другого, как покинуть предместья Рафиаха.

Тем временем над головой Арика снова стали собираться тучи: международное давление на Израиль нарастало, продолжение зачистки Газы становилось чревато новыми антиизраильскими резолюциями ООН…

Все кончилось, как всегда, внезапно.

В один из февральских вечеров 1972 года Арик, позволив себе небольшой отпуск, сидел у телевизора и с наслаждением лузгал семечки. Вдруг на телеэкране появилось изображение министра обороны Моше Даяна. Отвечая на вопросы журналиста, Даян сообщил, что операция по зачистке сектора Газа от террора, которой командовал генерал Шарон, успешно завершена. В связи с чем, добавил он, израильская армия меняет тактику своих дейсвий в Газе, а сам этот сектор передается в подчинение Центральному военному округу.

То, что Арик узнал об этом решении правительства и генштаба не непосредственно от Даяна или Бар-Лева, а из телепередачи, было воспринято им как очередной плевок ему в лицо.

И, как вскоре выяснилось, далеко не последний.

В январе 1972 года истек срок пребывания Хаима Бар-Лева на посту начальника генштаба и в феврале на этот пост заступил самый главный недоброжелатель Шарона в армии генерал Давид Элазар по прозвищу Дадо.

Теперь судьба армейской карьеры Шарона был предрешена.

Глава 12. Отставка

Ничего хорошего от Дадо Арику ждать не приходилось, и все-таки поначалу он надеялся хоть как-то с ним сработаться. Эта надежда усилилась после того, как новый начгенштаба принял целый ряд его идей по укреплению обороноспособности восточного побережья Суэцкого канала. Следуя советам Шарона, генерал Элазар ликвидировал несколько бункеров, входивших в "линию Бар-Лева" и разрешил разместить на Синае танки и мотопехоту так, как Шарон считал нужным.

Воодушевленный этой неожиданной поддержкой Арик даже решился поделиться с Дадо разработанным им втайне планом ведения боевых действий в случае новой израильско-египетской войны. По этому плану израильские танки должны были в заранее подготовленных и тщательно замаскированных местах форсировать Суэц, углубиться на территорию Египта, и в такой ситуации последнему не останется ничего другого, как принять любые израильские условия. Дадо план в целом понравился, а, узнав, что Арик уже начал по собственной инициативе готовить плацдарм для такого прорыва, новый начальник генштаба одобрительно хмыкнул и велел продолжать работы…

Может быть, именно поэтому когда тот же Дадо в мае 1972 года вызвал к себе Шарона и сообщил ему, что он хочет, чтобы Арик, которому в следующем году исполняется 45 лет, ушел на заслуженный отдых, слова начальника генштаба стали Шарона подобно удару обуха по голове.

С формальной точки зрения все было правильно: в 45 лет в ЦАХАЛе было принято уходить на пенсию. И потом, Арик был не единственным, кому предлагалось уйти в отставку – стремясь омолодить армию, Дадо принял решение уволить из нее всех генералов, переваливших через этот рубеж. В отставку уходили генерал Рехаваам Зеэви (Ганди), Авраам Адан (Брен), Мордехай (Мота) Ход, а на их посты заступали более молодые и, как тогда казалось, более перспективные офицеры…

Но Арик был самым молодым из всех вышеназванных генералов, и он искренне (правда, с учетом всех его прежних скандалов и прегрешений, совершенно непонятно на каких основаниях) рассчитывал, что станет следующим начальником генштаба. Решение Дадо казалось ему несправедливым и неокончательным, и он бросился за поддержкой к Моше Даяну. Но Даян неожиданно холодно ответил, что все уже решено, о назначении его начальником генштаба не может быть и речи, и, самое позднее, в январе 1974 года Арик будет отправлен в отставку – если до этого времени не смирится и сам не подаст соответствующего заявления.

Арик не смирился – он добился аудиенции у Голды Меир в надежде объяснить ей, что 45 лет для генерала – это как раз то, что нужно. Он не собирался просить многого – он лишь хотел, чтобы срок его службы продлили до конца 1975 года, а дальше будет видно. Но в кабинете премьер-министра Арик наткнулся на тот же ледяной тон.

– Мне сказали, что вы не умеете подчиняться. А офицер, который не умеет подчиняться, не имеет права и командовать! – отрезала, как и полагается "мужику с яйцами", Голда.

Только теперь Арик понял, что против него все и вся. Да, Дадо его терпеть не может еще с 1956 года, но дело не только в нем: в безраздельно правящей страной социалистической партии не простили Арику того, что в 1969 году он пытался поддержать ее политических противников. И теперь ему даже не мстили – ему просто напоминали, кто является истинным хозяином армии и страны.

Напряженно размышляя о том, как ему жить дальше, Шарон в какой-то момент вдруг растерялся.

Всю свою взрослую жизнь он прослужил в армии. Ему не нужно было думать о том, как он должен одеваться, где есть, на какие деньги содержать семью – все эти вопросы за него решали другие. И вот в 45 лет он оказывается пенсионером. Он получает хорошее выходное пособие, у него будет приличная пенсия, но… Неужели это означает, что жизнь кончилась и теперь он должен будет ее просто доживать?! С армейской квартиры в Беэр-Шеве придется съехать и вернуться в Тель-Авив, чтобы ловить там то сочувственные, то насмешливые взгляды соседей – когда Арик представил это, ему стало совсем не по себе. Нет, в Тель-Авив возвращаться нельзя, противно.

Протирать штаны на пенсии, время от времени выступая перед школьниками с рассказами о минувших днях – еще противнее. Устроиться куда-нибудь на работу, пусть даже на высокую должность – значит, в итоге быть от кого-то зависимым, а этого тоже не хочется…

Но Лили, заметив метания Арика, разумеется, не осталась в стороне.

Тем более, что с ее точки зрения все было отнюдь не так плохо, как это ему представлялось.

Его отправляют в отставку? Вот и прекрасно! Значит, они, наконец, смогут осуществить свою давнюю мечту – стать хозяевами собственной жизни, купить земельный участок, начать заниматься сельским хозяйством…

Кроме того, Арик ведь уже однажды сделал первый шаг в политику – почему бы не попробовать сделать и второй?! Большинство генералов после службы уходили в либо большую, либо в местную политику, но все они, за исключением Эзера Вейцмана, до сих пор присоединялись исключительно к левому лагерю. В этом лагере его не любят и собираются отомстить?! Зато правые примут Шарона с распростертыми объятьями!

Согласившись с этими доводами жены, Арик понял, что ему надо спешить – ближайшие выборы в Кнессет были назначены на 31 октября 1973 года. Согласно закону, после выхода в отставку, офицер может принять участие в выборах лишь через несколько месяцев – значит, если он хочет стать депутатом Кнессета уже этого созыва, то ему нужно уйти из армии до июля 1973 года. И к тому времени желательно найти место, где его семья поселиться, чтобы жить дальше.

* * *

Подходящее место для их будущего семейного хозяйства Арик нашел спустя несколько месяцев.

Возвращаться в Кфар-Малал он не собирался – слишком хорошо помнил о взаимоотношениях своих родителей с односельчанами. Да и вообще жить в каком-нибудь поселке, где снова могли возникнуть осложнения с соседями и где к его детям могли относиться так же, как когда-то относились к нему, он не хотел. Арик искал нечто другое – место, где он чувствовал бы себя абсолютным хозяином. В конце концов он вспомнил о находящемся в северо-западном Негеве, неподалеку от захолустного городка Сдерот, почти бесхозном участке площадью в 400 гектаров.

Этот участок в свое время получил от армии вместо выходного пособия полковник Рафи Эйтан

, а затем он продал его одному австралийскому миллионеру. Миллионер, будучи убежденным сионистом, приобрел его для своего сына – в надежде, что тот приедет из Австралии в Израиль и станет на этой земле разводить овец. Сын и в самом деле приехал, начал что-то делать, но, испугавшись набегов террористов, уехал обратно в Австралию. Теперь от его имени землей управляли трое бизнесменов, однако, по сути дела, они ничего не делали – на нем стоял небольшой заброшенный дом и ничего не росло, кроме трех смоковниц.

Этот участок и решил приобрести Ариэль Шарон. Однако, учитывая его огромные размеры, представители австралийского миллионера запросили за землю поистине астрономическую, по тем временам просто немыслимую сумму – 600 тысяч долларов. Даже если бы Арик очень выгодно продал дом в Тель-Авиве и присовокупил бы к этим деньгам свое выходное генеральское пособие, он не наскребал и трети необходимых денег. Шарон попробовал обратиться в банки, но те наотрез отказались выдавать столь крупную сумму генералу, находящемуся накануне отставки с весьма туманными перспективами на будущее…

Неожиданно на помощь Арику пришел тогдашний мэр Рамат-Гана Авраам Криници, с которым Шарона до того связывало чисто шапочное знакомство. Случайно узнав о его проблеме, Криници рассказал о ней миллионеру Мешуламу Риклису, и тот пожелал встретиться с Шароном.

Во время этой встречи Риклис заявил, что готов дать Арику беспроцентную ссуду в 200 тысяч долларов на самых легких условиях выплаты, если тот пообещает ему, что, выйдя в отставку, он не уйдет с головой в хозяйственные заботы, а продолжит служить Израилю – в качестве политика. О том, в каком именно политическом лагере Риклис предпочитает видеть Шарона, при этом подразумевалось само собой: израильских социалистов этот человек, мягко говоря, недолюбливал.

Но 200 тысяч долларов составляли только треть необходимой суммы. В поисках остальных денег Шарон, отчаявшись получить ссуду в израильских банках, обратился в тель-авивский филиал "Чикагского банка". Директор этого филиала Самуил Закс официально был подданным США, но при этом жил в Израиле, любил эту страну и глубоко уважал Ариэля Шарона за его боевые заслуги. Закс согласился выдать недостающие деньги в виде ссуды, правда, оговорив, что ферма, которую создаст на этой земле Арик, будет оформлена не как его частное владение, а как компания с ограниченной ответственностью.

В начале лета 1973 года все необходимые бумаги были оформлены, и семья Шаронов переехала в новый дом, представлявший собой запущенное, разваливающееся строение из четырех комнат. Арик немедленно стал приводить эту развалюху в порядок и в июне уже принимал в ней двух дорогих гостей – Мешулама Риклиса и Самуила Закса, без которых он никогда бы не стал землевладельцем, хозяином трех смоковниц, которые на иврите называются "шикма", во множественном числе – "шикмим". Эти деревья и дали название ферме Ариэля Шарона – "Шикмим".

Забегая вперед, следует сказать, что к началу ХХ! века ферма "Шикмим" была самым крупным частным сельскохозяйственным владением Израиля, на котором располагались три роскошные виллы, многочисленные коровники, загоны для овец, конюшня, цитрусовые сады и плантации, где выращивались дыни, арбузы и различные овощи. По самым приблизительным оценкам, стоимость фермы Ариэля Шарона в 2005 году составляла 10–12 миллионов долларов.

* * *

Решив "квартирный вопрос", Арик подал прошение об отставке, что было воспринято Моше Даяном и Давидом Элазаром не без некоторого удивления – они уже решили, что Шарон будет тянуть с заявлением до конца 1973 года. Но когда Арик узнал, что на его место прочат бывшего командира танкового полка Шмуэля Гонена по прозвищу Городиш, он возмутился и заявил, что категорически против этого назначения.

– Городиш – прекрасный парень, очень храбрый солдат, – объяснил Арик. – Но бригада, точнее, даже не бригада, а полк – это его потолок. Он не сможет командовать округом и, тем более, если начнется война, не сможет командовать фронтом.

15 июля 1973 года в штабе Южного округа состоялась официальная церемония прощания его личного состава с генералом Шароном.

В тот же вечер была назначена церемония прощания Шарона с командованием округом. На этот вечер по традиции были приглашены все высокопоставленные офицеры, с которыми довелось служить Шарону, мэры городов, входящих в состав его округа, вожди дружественных бедуинских племен и – уже исключительно по инициативе Шарона – несколько журналистов. Играла музыка, официанты разносили шампанское, на столах были разложены всевозможные бутерброды… И, само собой, после множества тостов в честь уходящего в отставку начальника округа слово было предоставлено "виновнику торжества".

То, что произошло дальше, мог сделать только Ариэль Шарон, и он это сделал.

– Как вы, наверное, догадываетесь, друзья, – начал Шарон, – я ухожу из армии не по своей воле. Нет, я полон сил, у меня, слава Богу, еще работает голова, и я вполне мог бы продолжить служить стране и народу…

После этого вступления журналисты, которые уже решили, что ничего, кроме заметки в двадцать строк с заголовком "Генерал Шарон попрошался с товарищами по службе" они после этого вечера не напишут, насторожились и потянулись к своим блокнотам.

Заметив это, Арик удовлетворенно улыбнулся и продолжил:

– Да, многие хотели, чтобы я остался в армии, и просили меня об этом. Но нынешний начальник генштаба и руководство нашей системой обороны вытолкнули меня из ее рядов. Таким образом они отомстили мне за то, что я всегда говорил то, что думал; за то, что я не боялся критиковать их, когда считал, что они не правы и что принимаемые ими решения могут обернуться тяжкими последствиями для страны… Сегодня я с удовлетворением констатирую, что никогда не принадлежал ни к какой военной или политической клике внутри армии. И это значит, что мои руки чисты. И не только чисты, но и свободны. Думаю, будет только естественно, если я после ухода из армии продолжу служить родине, вносить свой вклад в ее безопасность и обороноспособность, но уже на другом поприще…

На следующий день все газеты поместили на первых полосах эту речь Шарона. И в этот же день Шарон получил от начальника генштаба Давида Элазара приглашение на прощальный банкет в его честь – это тоже было одно из ритуальных мероприятий, которыми всегда сопровождалась отставка того или иного генерала. Шарон, не раз бывавший на подобных банкетах и ненавидевший царившую там атмосферу фальши и лжи, в ответ направил Элазару короткую записку.

"Не вижу никакого смысла принимать участия в банкете в мою честь, – написал он. – Желаю вам на нем хорошо выпить и закусить. Что же касается часов, которые вы дарите всем выходящим в отставку генералам, то можете прислать их по почте".

Теперь из всего длинного ряда прощальных церемоний оставалась только одна – в самом генштабе. Она была назначена на тот же день – 16 июля.