Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра

Шарону пришлось снова вернуться за стол переговоров с Тамиром, и на этот раз они сошлись на том, что "Свободный центр" получит 8, 16, 29 и 36 места в общем списке.

11 сентября 1973 года Шмуэль Тамир вместе со своей женой Рут явился в "Мецудат Зеэв", чтобы подписать соглашение об объединении. В последний момент Тамир попытался выкинуть еще один фортель: он потребовал внести в договор пункты, освобождающие его в ряде случаев от соблюдения коалиционной дисциплины и дающие ему право голосовать так, как он хочет, независимо от того, какой позиции придерживается по данному вопросу единый блок правых партий.

– Что ж, – сказал Арик, выслушав это требование Тамира, – в коридоре как раз крутятся два журналиста. – Мне остается только выйти и сказать им, что адвокат Тамир в последний момент сорвал переговоры об объединении правого лагеря, хотя ГАХАЛ до того принял все его условия…

И Шмуэль Тамир, бурча себе что-то под нос, поставил свою подпись под соглашением об объединении.

14 сентября 1973 года израильтяне узнали, что правый лагерь отныне представляет собой не конгломерат из четырех небольших партий, а идет на выборы как единая сила – партия (точнее, блок полтическхи паритй – Авт.) "Ликуд".

Начинающий политический шахматист Ариэль Шарон мог записать на свой счет первую победу. До политического гроссмейстера ему, безусловно, было еще далеко, но вот третий или даже второй разряд им был явно получен.

Став начальником предвыборного штаба "Ликуда" и понимая, что в течение ближайшего месяца ему не раз придется выступать перед народом, а его фотографии то и дело будут мелькать на страницах газет, Арик решил улучшить свои внешние данные и впервые в жизни сел на строгую диету. Давалось ему это с трудом – как признавался сам Ариэль Шарон в последние дни своей активной жизни, в битве с хорошей отбивной или антрекотом он всегда терпел поражение. На счастье Израиля на полях сражений все было совсем иначе…

* * *

Стоп, читатель!

Давай немного остановимся и присядем на дорожку, потому что дальше нам предстоит ступить на скользкую тропу, где истинный ход событий перемешивается с домыслами, а порой и вымыслами, где реальность причудливо переплетается с мифами, где символы соперничают с правдой жизни и порой оказываются сильнее ее.

Прежде всего, сама фигура Ариэля Шарона давно уже стала символом победы еврейского народа в Войне Судного Дня. Если у любого еврея при упоминании о Шестидневной войне в памяти мгновенно возникает фотография трех десантников, застывших у Стены Плача, то точно так же Война Судного Дня неразывно ассоциируется у него с фотографией седеющего, располневшего генерала Ариэля Шарона, стоящего с наспех перебинтованной головой на берегу Суэца.

Шарон, сидящий с той же повязкой на голове на башне несущегося вперед танка. Шарон рядом с Моше Даяном. Шарон, лежащий в раздумье возле своего танка. Шарон, сопровождающий Голду Меир в ее поездке на западный берег Суэца. Шарон, Шарон и еще раз Шарон…

И, наверное, это не случайно, хотя было в той, самой страшной и кровавой в истории Израиля войне немало и других генералов, офицеров и солдат, проявивших на поле боя и отчаянную смелость, и удивительное военное мастерство, и недюжинную солдатскую смекалку.

Ариэль Шарон стал символом этой войны и потому, что своей операцией по форсированию Суэцкого канала сломал хребет египетской армии, и, возможно, еще и потому, что раненный, но оставшийся в строю и в конце концов прижавший врага к стенке, Шарон действительно являл собой зеркальное отражение событий тех осенних дней 1973 года.

Сама история Войны Судного Дня тоже окутана туманом из легенд и мифов.

В любом учебнике истории можно прочитать, что к 1973 году арабы усвоили допущенные ими в ходе предыдущей войны с Израилем ошибки и решили не повторять их. Вместе с советскими специалистами генштабы Египта и Сирии тщательно разработали план грядущего, решающего удара по Израилю. Этот план строился на одновременном массированном нападении на крошечное еврейское государство со всех сторон и всеми собранными в кулак силами арабских армий. Для этой войны египтяне и сирийцы получили от СССР самое новейшее оружие – танки, системы ПВО, артиллерию и т. д. Некоторые образцы этой превосходной военной техники в тот момент еще не были взяты на вооружение во всех частях советской армии, не говоря уже о странах Варшавского договора.

Фактор внезапности в этой войне обеспечивался двумя условиями. Во-первых, усиленной дезинформацией в арабской и западной прессе, которая убеждала мир в том, что Сирия, Египет и Иордания взвешивают возможность мирных переговоров с Израилем, а во-вторых, тем, что война должна была начаться в Судный День – один из главных еврейских религиозных праздников, традиции которого и сегодня соблюдает 90 процентов израильтян. Этот день евреи проводят в посте и молитве, и в течение суток Израиль кажется вымершим – на улицах нет ни одной машины, не работает радио и телевидение, в квартирах молчат телефоны. Таким образом, напав на Израиль в Судный День, арабы были уверены, что он не сумеет мобилизовать своих резервистов, а значит, не сможет оказать сколь-нибудь достойного сопротивления.

И совместный советско-египетско-сирийский план, говорится далее в этих учебниках, сработал. Несмотря на то, что действовавшие в арабских странах израильские разведчики установили и передали на родину точную дату и даже время начала войны, премьер-министр Голда Меир предпочла поверить не им, а только что заступившему на должность начальнику военной разведки молодому генералу Эли Зейра, считавшему, что войны не будет. В результате в канун Судного Дня большая часть армии была отпущена по домам, а на границах осталась горстка резервистов, которая и приняла на себя первый, самый мощный удар арабских армий.

Всеобщая мобилизация была объявлена только после того, как сирийцы ударили по Голанским высотам, а египтяне начали форсировать Суэцкий канал. Положение усугублялось тем, что на военных складах обнаружился недокомплект оборудования и боеприпасов, резкая нехватка тягачей для перевозки танков и в результате в первые сутки арабы могли беспрепятственно развивать наступление.

Наконец, дополнительное осложнение заключалось в том, что в результате затеянной начальником генштаба перестановки кадров на ключевых постах оказались молодые, неопытные и вдобавок еще не успевшие по-настоящему войти в должность офицеры. К примеру, командующий Южным округом Шмуэль Гонен (Городиш) находился к моменту начала войны на своем посту чуть больше месяца, и за это время не успел познакомиться ни со многими из своих подчиненных, ни с местностью, на которой ему предстояло воевать…

Если все, что сказано выше, в отношении арабов является правдой, то в отношении Израиля в этой картине явно сгущены краски – возможно, для внесения большей драматичности в ситуацию и, соответственно, еще большего возвеличивания той победы, которую Израиль одержал в Войне Судного Дня.

Нет, евреи все-таки были не настолько слепы, чтобы не заметить, что Египет и Сирия начали концентрировать значительные военные силы на своих границах, не настолько глупы, чтобы не понимать, что такая концентрация означает, и не настолько глухи, чтобы не прислушиваться к донесениям своих разведчиков. Правительство страны прекрасно понимало, что дело идет к войне, и в конце сентября 1973 года многие части ЦАХАЛа были приведены в повышенную боевую готовность, резервная техника начала приводиться в порядок, весь общественный тарнспорт был подготовлен к тому, чтобы начать перебрасывать к границе резервистов, а в генштабе анализировали различные варианты развития событий.

Готовность арабов к войне израильтяне не то чтобы совсем просмотрели – ее недооценили. Премьер-министр Голда Меир охотнее прислушивалась к тем своим советникам, которые считали, что, в крайнем случае, арабы пойдут на ограниченную военную кампанию, прежде всего, потому что ей было выгодно к ним прислушиваться. Голде не хотелось будоражить народ объявлением всеобщей мобилизации накануне выборов, и вдобавок выкладывать из госбюджета деньги на столь дорогостоящее мероприятие. В результате накануне Судного дня большая часть армии и в самом деле была отпущена по домам, а на границах действительно осталась горстка резервистов.

В то же время Судный день 1973 года не был похож на обычный Судный День. Все мужчины были предупреждены о том, что в любой момент они могут быть призваны на службу, водители автобусов должны были быть готовы по первому вызову явиться в свои гаражи, раввины разрешили слушать в этот день радио и поднимать телефонную трубку…

В сущности, уже утром того Судного Дня началась частичная мобилизация резервистов. Но времени для того, чтобы организовать их, укомплектовать и доставить к границам уже не оставалось.

6 октября 1973 года в 13.59 Сирия и Египет одновременно напали на Израиль.

Сирия задействовала для своей первой атаки три моторизованные и две бронетанковые дивизии, насчитывающие 1200 танков и 45 000 солдат. Путь им преградили менее 180 танков и 4500 солдат. 2000 египетских танков и трем дивизиям египетской мотопехоты противостояли бронетанковая бригада из 240 танков и 600 солдат, засевших в бункерах "линии Бар-Лева".

Египтяне начали войну с того, что артиллерия подавила огонь из бункеров, танки-амфибии советского производства форсировали Суэцкий канал, выровняли с помощью водоструйных пушек плацдарм, заняли на нем передовые позиции, после чего советские мостоукладчики начали наводить понтоны, по которым пошли другие танки.

Уже спустя несколько часов "линия Бар-Лева" была прорвана – часть ее дзотов уничтожена египетскими десантниками и пехотинцам, а те, которые продолжали держаться, оказались в тылу противника, то есть, по сути дела, в окружении. По большому счету, это означало, что путь для египетской армии на Тель-Авив открыт.

Сирийцы в первый день войны также добились значительных успехов, и таким образом положение на всех фронтах было катастрофическим. Ветераны израильской журналистики вспоминают, как на пресс-конференции, собранной для того, чтобы сообщить о начале войны, у Моше Даяна предательски тряслись руки – точь-в-точь, как у членов ГКЧП в дни августовского путча 1990 года в СССР. Уже позже стало известно, что в первые дни войны Моше Даян и Голда Меир хотели покончить жизнь самоубийством, но перед этим отдать приказ сбросить на Каир и Дамаск атомные бомбы – и тогда бы мир неминуемо погрузился в кошмар ядерной войны…

В том, что события не приняли столь трагический и для евреев, и для арабов, да и для всего человечества оборот, есть немалая заслуга генерала запаса Ариэля Шарона.

* * *

Именно тогда, осенью 1973 года, автор этих строк, как и миллионы других живших в СССР евреев, впервые услышал имя Ариэля Шарона. В первые дни Войны Судного Дня советская пресса была переполнена сообщениями о грандиозных победах арабских армий и предсказаниями скорого уничтожения Израиля, и эти военные сводки невольно повергали нас в уныние – как ни крути, а мы чувствовали свою неразрывную связь и с древней еврейской землей, и с еврейским государством. Одновременно повсюду – в магазинах, на предприятиях, даже в школах – оживились антисемиты всех мастей, не скрывавшие своей радости по поводу того, что происходит на Ближнем Востоке и то и дело посмеивающиеся над евреями – дескать, хорошо арабы показали вам кузькину мать, скоро и мы вами займемся…

Помню, отец возвращался в те дни с работы сам не свой и после просмотра информационной программы "Время", молча выходил на балкон и выкуривал там сигарету за сигаретой. Но однажды он появился в доме с немецким транзисторным приемником, который за 200 рублей – немалые по тем временам деньги – купил у приятеля. И вечером, погасив свет, чтобы все соседи думали, что мы улеглись спать, плотно закрыв дверь спальни, мы улеглись с ним на кровать и стали ловить "Голос Америки" и "Голос Израиля", чтобы узнать правду о ходе войны. Это была наша с ним тайна – о том, что мы до глубокой ночи слушаем "вражеские голоса". И трудно описать ту радость, которую мы испытали, узнав о прорыве генерала Ариэля Шарона на другой берег Суэцкого канала. С этой минуты мы уже не сомневались в победе Израиля, и на следующий день после этого сообщения отец устроил в доме праздничный обед.

Вне сомнения, наша семья была далеко не единственной еврейской семьей в Баку, да и в тысячах других городах и городках Советского Союза, в которой с восторженным придыханием повторяли имя Ариэля Шарона. Было ощущение, что он принес победу не только Израилю, но и всему еврейскому народу. И думается, уже из этого понятно, какое место занимает фигура Ариэля Шарона в сознании евреев-выходцев из СССР, и почему они, оказавшись в Израиле, относились к нему с таким пиететом и так яростно отдавали ему свои голоса на выборах…

Глава 14. Царь Израиля

5 октября 1973 года Шарон, как обычно, в девять утра прибыл в "Мецудат Зеэв", чтобы из своего кабинета на двенадцатом этаже руководить ходом предвыборной кампании. Однако он не успел расположиться в кресле, как раздался звонок – на линии был начальник штаба Южного армейского округа подполковник Ури Бен-Ари.

– Арик, египтяне подтягивают свою армию к границе, – сообщил он. – Кажется, это серьезно. Ты можешь приехать?

Через два часа Шарон уже был в штабе округа в Беэр-Шеве и, щуря глаза, рассматривал сделанные самолетом-разведчиком аэрофотоснимки, напоминая в эти минуты хирурга изучающего рентгеновские снимки накануне особо сложной операции.

– Все понятно, – наконец, сказал Шарон. – Они действительно готовятся к войне – это без вариантов. Сначала подавят нашу линию обороны артогнем, а затем пойдут танки. Думаю, все начнется дня через два. Вы уже отдали приказ о приведении всех частей в боевую готовность номер один?

– В какую готовность, Арик?! – изумился Бен-Ари. – Завтра – и суббота, и Судный день. Почти все в отпусках…

– Ну так, значит, вызывайте их из отпусков, – раздраженно сказал Шарон. – Повторяю, в нашем распоряжении два-три дня, не больше.

Из штаба округа, даже не встретившись с его новым командующим Шмуэлем Гоненом, Шарон направился на базу вверенной ему в случае войны 143-й резервной бронетанковой дивизии. На всей базе в это время находилось лишь несколько офицеров, да призванные поддерживать танки в рабочем состоянии механики, но и те собирались разъезжаться по домам.

Отменив отпуска, Шарон приказал механикам расчехлять все танки и начать готовить их к выходу из базы – заполнить баки горючим, уложить в каждый танк полагающийся ему боекомплект, сухой паек, одеяла и т. д. Убедившись, что техперсонал приступил к работе, Шарон сел в своей комнате, разложил на столе карты и фотографии и стал думать. Вначале он хотел отдать приказ о немедленном призыве всего личного состава бригады на базу, но потом решил, что это можно будет сделать и вечером, на исходе Судного дня – к тому времени все танки и БМП как раз будут находиться в рабочем состоянии. Наконец, окончательно решив не спешить, Шарон поехал с базы на казенную квартиру в Беэр-Шеве, с которой он еще не успел съехать, и велел Лили и детям собираться – Судный День он хотел провести на своей ферме "Шикмим". До фермы они добрались под вечер, уложили детей спать, а потом долго гуляли с Лили, осматривая свои владения: нанятые Ариком рабочие посадили на полях хлопок и дыни, и скоро можно было приступать к сбору урожая…

Потом Шарон и сам не мог объяснить, почему после этой длительной романтической прогулки, он поднялся с постели в шесть часов утра, сел в машину и направился обратно – Беэр-Шеву, в штаб округа. Там уже вовсю анализировали новые данные авиаразведки, после чего пришли к выводу, что медлить нельзя и нужно возвращать солдат и офицеров на базы.

В восемь утра Ариэль Шарон отдал приказ о начале мобилизации личного состава своей резервной бригады. Телефонистки и оставшиеся на базе бригады офицеры начали обзванивать солдат и командиров, приказывая им как можно скорее прибыть к месту службы. Когда в два часа дня стало известно о том, что Сирия и Египет начали войну, Шарон понял, что совершил роковую ошибку – приказ о мобилизации следовало отдать еще вчера, тогда большая часть личного состава уже находилась бы у своих танков, помогая механикам приводить их в рабочее состояние. Для полного развертывания его бригады требовалось, как минимум, 48 часов – слишком много, если учитывать, как складываются события. Позвонив на ферму, Шарон сообщил жене, что началась война, и попросил ее приехать в Беэр-Шеву – собрать ему все необходимые по такому случаю вещи. Лили не нужно было объяснять, какие именно вещи нужны ее Арику – она это прекрасно знала сама.

Поздно вечером 6 октября, когда бои на обоих фронтах были в самом разгаре, Шарон понял, что медлить больше нельзя: нужно выводить бригаду в Синай по частям – сначала пусть пойдут те танки и БМП, которые уже готовы к предстоящим боям, а за ними, по мере готовности, начнут подтягиваться остальные. Когда выяснилось, что тягачей не хватает, Шарон велел танкам следовать к пункту назначения своим ходом, на гусеницах, и в ночь на 7 октября несколько танковых рот его бригады направились в сторону Синайского полуострова.

Сам Шарон прежде, чем выехать в район боев, вместе с еще несколькими офицерами заскочил домой – попрощаться с семьей.

– Ну, вот и меня, как Израиль, застали врасплох, – горько пошутила Лили. – Чем же мне вас угощать-то?!

Но через четверть часа из кухни потянулся аппетитный запах жареной картошки и тушеного мяса, и в ожидании ужина офицеры пустили по кругу фляжку с бренди. Когда, наконец, Лили поставила на стол две огромные сковородки, Шарон решил, что война – вполне уважительная причина, чтобы слезть с диеты, и первым налег на еду. Ел он заметно больше остальных, прямо на глазах набирая потерянные за последние недели килограммы.