Император Николай II. Мученик

Первая пуля ранила Столыпина в руку, вторая, ударившись об орден Святого Князя Владимира, изменила траекторию и задела печень. Врачи находили положение тяжёлым, но не безнадёжным. Между тем положение Столыпина было крайне тяжёлым с самого начала, так как пуля была разрывной и нанесла серьёзное разрушение печени.

Расхожие представления о том, что Император Николай II якобы равнодушно отнёсся к ранению Столыпина и его смерти, опровергаются имеющимися фактами. Один из очевидцев, видимо из лиц, бывших в окружении Царя, писал в частном письме: «Бедный Государь – прямо святой мученик, так его расстроила утрата этого колосса. Едва ли найдется ему заместитель равный по уму, опыту, знанию дела, твердости и направлению с национальным девизом»[426 - ГА РФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 507. Л. 10.].

До сих пор бытует ложная версия, что Царь не посещал раненого премьера в больнице. В опровержение этого губернатор А. Ф. Гирс свидетельствует: «2-го сентября Государь ездил в Овруч. По выходе из дворца Его Величество объявил, что желает навестить Столыпина. Царский автомобиль направился на Мал. Владимирскую. При входе в лечебницу Государь спросил встретивших Его врачей, может ли Он видеть Петра Аркадьевича. На это старший врач ответил, что свидание с Его Величеством взволнует больного и может ухудшить его состояние, о чем он откровенно докладывает по долгу врача и верноподданного. Узнав, что в лечебнице находится только что прибывшая из Ковенского имения супруга П. А. Столыпина – Ольга Борисовна, Государь пожелал её видеть и ненадолго прошел к ней в приемную»[427 - Гирс А.Ф. Указ. соч. С. 43.].

С. И. Тютчева вспоминала о своём разговоре с Императором о смерти Столыпина, состоявшемся после отъезда из Киева: «“Да, ужасно, ужасно!” – воскликнул он и рассказал мне, что дважды заезжал в больницу в надежде видеть Столыпина, с которым хотел лично поговорить, но его не пустили к нему. “Я думал, что это распоряжение врачей и потому не настаивал, а позже узнал, что это был каприз Ольги Борисовны”. Он сказал ещё, что когда после панихиды он подошел к ней, чтобы выразить свое сочувствие и поцеловать ее руку, она приняла какую-то театральную позу и, указав на тело своего мужа, сказала: “Ваше Величество – Сусанины не перевелись на Руси”. – “Это было неестественно и деланно”, – заключил Государь и пожалел, что не имел свидания с Петром Аркадьевичем, который, по словам Ольги Михайловны, желал этого»[428 - Тютчева С.И. Указ. соч. С. 65.].

Следует также иметь в виду, что почти до последнего дня врачи не могли определить, насколько тяжело ранен Столыпин. Его дочь М. П. Бок пишет: «Государь также не верил серьёзности положения. Его уверял доктор Боткин в противном, почему Государь и продолжал программу торжеств»[429 - Бок (Столыпина) М.П. Указ. соч. С. 178.].

Не только Е. С. Боткин, но и другие врачи до 4 сентября, когда наступило резкое ухудшение, не подозревали, насколько сильно были задеты внутренние органы. Это видно из медицинских бюллетеней о состоянии здоровья П. А. Столыпина. Утром 3 сентября медиками сообщалось: «По исследованию мочи предполагают, что печень задета слегка»[430 - Материалы Особого отдела Департамента полиции по обстоятельствам убийства П. А. Столыпина // ГА РФ. Ф. 102 ДП ОО 1911. Оп. 124. (Ч. 2). Л. 24.]. Днем 3 сентября: «Здоровье министра лучше. Профессор Грейдлер очень доволен его видом. Врачи, осмотрев больного, высказали мнение, что в настоящее время есть девяносто процентов за то, что осложнения не будет»[431 - Там же. Л. 27.]. В полдень 4 сентября (за день до смерти!): «Положение без перемен. Температура нормальная. Самочувствие удовлетворительное»[432 - Там же. Л. 66.]. Только в 16 час. 11 мин. 4 сентября вышел первый грозный бюллетень: «Положение министра очень серьёзное»[433 - Там же. Л. 64.]. Поздно вечером поступила лаконичная телеграмма, не оставлявшая никаких надежд: «Положение безнадежно»[434 - Там же. Л. 70.].

4 сентября умирающий премьер исповедовался, причастился. 5 сентября 1911 г. в 22 часа 12 минут П. А. Столыпин скончался. М. П. Бок вспоминала: «Государь вернулся из Чернигова в Киев 6 сентября рано утром и прямо с парохода поехал в больницу. Он преклонил колена перед телом своего верного слуги, долго молился, и присутствующие слыхали, как он много раз повторил слово: “Прости”. Потом была отслужена в его присутствии панихида»[435 - Бок М.П. Указ. соч. С. 201.]. В дневнике от 6 сентября Николай II записал: «В 9 ? подошли к пристани в Киеве. Тут только узнал о кончине П. А. Столыпина вчера вечером. Отправился прямо в лечебницу, в кот.[оторой]он лежал и где была отслужена панихида»[436 - Дневники Императора Николая II. 1894–1918. Т. 2. Ч. 1. 1905–1913. Запись за 6 сентября 1911 г. С. 592.].

Почти демонстративная принадлежность Богрова к еврейству должна была сорвать наметившийся возможный компромисс между Императором и его иудейскими подданными. Не случайно после убийства Столыпина все ожидали еврейских погромов, а сами евреи массово покидали Киев. Н. В. Тальберг писал 5 сентября Н. В. Поливанову в Симбирскую губернию: «Негодование царит во всех слоях общества. Все возмущены, как самим преступлением, так и тем, что это нарушило редко радостное настроение, вызванное царским приездом. Были уже попытки погрома. Говорят, что войска во главе с офицерами открыто заявляют, что они не будут прекращать погрома. Начался повальный отъезд жидов»[437 - ГА РФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 505. Л. 88.]. Начальник Киевского охранного отделения подполковник Н. Н. Кулябко докладывал в Департамент полиции: «В связи с <…> покушением на жизнь премьер-министра статс-секретаря Столыпина с 6-го сего сентября ожидается еврейский погром, о чём для принятия предупредительных мер сообщено местной полиции»[438 - Материалы Особого отдела Департамента полиции по обстоятельствам убийства П.А. Столыпина // ГА РФ. Ф. 102 ДП ОО 1911. Оп. 124. (Ч. 2). Л. 41.]. 3 сентября 1911 г. в перлюстрированном полицией письме некая Соня писала в страхе своей подруге Б. М. Барской: «Вчера ночью мы узнали, что Столыпин ранен. Вообрази, какие могут быть теперь последствия! Сделал это один из наших. Уму непостижимо!»[439 - Там же. Л. 50.]

Киевские евреи были уверены, что погром «безусловно, будет, только вопрос, когда, может завтра с утра, а, вернее, после похорон Столыпина»[440 - ГА РФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 507. Л. 9.]. Профессор В. Н. Перетц писал А. А. Шахматову в Петербург: «Ждем погрома 8-го. Говорят, грабежей не будет, будут убивать. Об этом говорят открыто лавочники, базарная толпа… И в истории многострадальной родины нашей впишется еще одна кровавая страница»[441 - Там же. Д. 505. Л. 97.].

Однако все эти страхи не подтвердились. Никаких погромов не было. Государь их не допустил. Тем не менее возможность договориться с раввинатом об объединении усилий против революции была упущена.

Дело Богрова было передано из окружного суда, который иногда проявлял снисхождение даже к участникам террористических актов, в военно-окружной суд, от которого нечего было ждать пощады. Суд начался 9 сентября 1911 г. при закрытых дверях в Косом Капонире Печерской военной крепости, где Богров содержался под следствием. Богров был признан виновным в преднамеренном убийстве Председателя Совета министров П. А. Столыпина и приговорен к смертной казни. 12 сентября 1911 года он был повешен.

П. А. Столыпин был похоронен в Киево-Печерской лавре. Новым председателем Совета министров Император Николай II назначил графа В. Н. Коковцова.

Открыто радовались покушению на Столыпина социалистические газеты Франции и Италии. Причем убийство Столыпина неразрывно связывалось с грядущим убийством Императора Николая II. «А теперь, Николай, – писал в L’Humanitе Ж. Жорес, – великий всероссийский убийца, – твой черед!»[442 - «L’Humanitе», 1911, 2/18 septembre.] Ему вторил редактор итальянской социалистической газеты Avanti, ученик будущего секретаря Коминтерна и сподвижницы Ленина социалистки А. И. Балабановой Бенито Муссолини: «Мрачный, зловещий, кровавый Столыпин заслужил свою судьбу. Русский пролетариат торжествует и ждет, когда будут рассыпаны кости батюшки-царя, чьи руки обагрены кровью…»[443 - Ридли Джаспер. Муссолини. М.: АСТ, 1999. С. 130.]

Вся же думающая верноподданная Россия скорбела по ушедшему премьеру. Пока Столыпин еще боролся со смертью, люди надеялись на его исцеление. Когда же рука смерти закрыла глаза Петра Аркадьевича, наступило понимание того, что из жизни ушел один из последних русских бояр, рухнул один из редких тогда уже исполинов, коих так много рождала раньше Русская земля. Оценивая роль Столыпина, В. В. Розанов писал: «Что ценили в Столыпине? Я думаю, не программу, а человека; вот этого “воина”, вставшего на защиту, в сущности, Руси. Вся Русь почувствовала, что это ее ударили»[444 - Новое время. 8 октября 1911 г.]. Как всякий политик, Столыпин мог ошибаться, недорабатывать, спешить. Но дорог он сердцу русского народа не за свои политические успехи. Дорог он своим честным, горячим, бескорыстным сердцем, в котором любовь к Царю и России слились воедино. Во имя этого идеала он был готов принести себя в жертву: «Рад умереть за Царя», – сказал смертельно раненный Столыпин. Эти его слова удивительным образом перекликаются с образом костромского крестьянина, который за 300 лет до этого отдал свою жизнь за Царя, положив конец Смутному времени. Но, в отличие от подвига Ивана Сусанина, убийство Столыпина стало первым предвестником надвигающегося нового смутного времени. Когда-то Столыпин сказал своей дочери: «Родина требует себе служения настолько жертвенно-чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует всю работу»[445 - Бок М.П. Указ. соч. С. 211.]. В этом и заключается главный завет П. А. Столыпина.

Глава 5. Балканский узел

Боснийский кризис стал тревожным сигналом для России. Стало ясно, что Австро-Венгрия и стоящая за ней Германия твёрдо встали на путь эскалации военной напряжённости. «После Боснийского кризиса, и военным, и дипломатам, и царскому правительству было ясно, что Германия никогда не допустит войны один на один России и Австро-Венгрии и царским войскам придётся противостоять армиям обоих государств»[446 - Шацилло К.Ф. Россия перед первой мировой войной. М.: Наука, 1974. С. 79.].

Возникала реальная угроза утверждения Австро-Венгрии на Балканах, захвата ею Босфора и Дарданелл. Россия этого допустить не могла. «Поперек австро-германских путей, – отмечал генерал А. И. Деникин, – стояла Россия, с её вековой традицией покровительства балканским славянам, с ясным сознанием опасности, грозящей ей самой от воинствующего пангерманизма, от приближения враждебных сил к морям Эгейскому и Мраморному, к полуоткрытым воротам Босфора»[447 - Деникин А.И. Путь русского офицера. М., 1990. С. 222.].

В этих условиях Император Николай II предпринял попытку отколоть Италию от Тройственного союза. Готовя аннексию Боснии и Герцеговины, Эренталь обманул не только одного А. П. Извольского. Второй его жертвой стал министр иностранных дел Итальянского королевства Томмазо Титтони. Во время переговоров с Титтони в Зальцбурге австрийский министр ввёл последнего в заблуждение, точно так же, как в своё время Извольского в Бухлау. Эренталь утверждал, что в Зальцбурге он получил от Титтони согласие на аннексию Боснии и Герцеговины. Возмущённый итальянский премьер писал Эренталю: «При наших переговорах в Зальцбурге Вы <…> не сообщили мне о вашем намерении осуществить аннексию. Я не считал её ни вероятной, ни близкой и поэтому не высказывался на этот счёт»[448 - История дипломатии. Т. 2. С. 194.].

Государь учитывал, что у Италии и у России имеется общая цель – не допустить дальнейшего продвижения Австро-Венгрии на Балканах. России было важно обезопасить Проливы, а Италии – присоединить к себе в Африке Триполитанию, в Европе – Албанию, на которую Вена имела виды, а также Триест и Трентино, входившие в состав Австро-Венгрии. Таким образом, налицо был предлог для конфликта между Римом и Веной. Государь не преминул этим воспользоваться.

«Сближение России с Италией, – писал А. П. Извольскому посол в Берлине Н. Д. Остен-Сакен, – произошло самым естественным образом. Его ускорило присоединение Боснии и Герцеговины. Не случись этого факта, сближение всё равно имело бы место только несколько позже»[449 - Н.Д. Остен-Сакен – А.П. Извольскому 3 ноября 1909 г. // ГА РФ. Ф. 559. Оп. 1. Д. 65. Л. 1.].

Кроме обиды на Австрию, Италия была недовольна также и политикой Берлина, который весьма прохладно относился к планам Италии отвоевать у Османской империи Ливию. Поэтому Рим хотел получить от Петербурга гарантии нейтралитета в своей будущей войне с Турцией.

Исходя из этого, Николай II рассчитывал, что соглашение России с Италией могло затруднить дальнейшую для Австро-Венгрии возможность придерживаться на Балканах политики экспансии.

Переговоры русских и итальянских дипломатов создавали предпосылки для организации визита императора Николая II в Италию. Царь хотел встретиться с королём Виктором-Эммануилом III и закрепить общий политический курс России и Италии на Балканах. Встреча с итальянским королём должна была носить демонстративно антиавстрийский характер. В конфиденциальном разговоре с британским послом Извольский утверждал, что Государь был сильно оскорблен действиями Австро-Венгрии в начале года и что он не желал проезжать через территорию этой страны. 27 сентября 1909 г. Николай II писал Вдовствующей Императрице: «Поездка выходит длинная, но иначе нельзя, так как я ни за что не проеду через Австрию»[450 - Император Николай II – Вдовствующей Императрице Марии Феодоровне 27 сентября 1909 г. // ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 2330-а.].

10/23 октября 1909 г. Императорский поезд остановился на вокзале итальянского города Раккониджи, где находилась резиденция короля Италии. Корреспондент газеты «Новое Время» сообщал из Италии в те дни: «Погода превосходная. В городе царит радостное настроение. В час двадцать восемь минут Императорский поезд подходит к дебаркадеру. Государь Император при выходе из вагона приветствуется королем. Встреча носит самый сердечный характер. Монархи облобызались. После приветственной речи мэра и представления должностных лиц монархи вышли на перрон вокзала. В занятый войсками вокзал были допущены лишь журналисты, которым и удалось первыми прокричать ура в честь Царя. В экипажах Царский кортеж проследовал в замок. Население настроено восторженно. Город улыбается. Приняты чрезвычайные меры охраны, оказавшиеся совершенно излишними»[451 - Новое Время. 11 октября 1909 г.].

Посещение Николаем II Италии длилось два дня, в ходе которых он определил с королем главные направления взаимодействия двух стран на Балканах, а Извольский и Титтони обсудили технические стороны предстоящего соглашения. Извольский заявил Титтони о своем недоверии к Вене и высказал опасение, что она, освободившись от внутренних раздоров, может проявить стремление двинуться дальше к югу. Он объяснил, что Россия проявила стремление сохранить территориальный status quo на Балканском полуострове, а также привести различные балканские государства к взаимному соглашению. Титтони согласился на содействие Италии поддержанию территориального status quo. Извольский считал, что уверения, которые он получил от Титтони, стоили длинного путешествия по железной дороге до Раккониджи. Обе страны обещали «благожелательно относиться» к интересам друг друга.

В достигнутом соглашении обе стороны обязались сохранять status quo на Балканах и обеспечивать независимое существование малых стран региона. Стороны обязались также не заключать новых соглашений по делам Европейского Востока без привлечения к этому друг друга. Россию и Италию объединяло отрицательное отношение к австро-германской экспансии на Балканах. Российская дипломатия делала упор на защиту прав малых стран региона.

Следующий важный аспект соглашения касался Турции. Титтони обещал Извольскому благожелательное отношение своего правительства к русским интересам в вопросе о Проливах в обмен на аналогичное обязательство по отношению к итальянским интересам в Триполи и Киренаике.

Соглашение в Раккониджи было весьма значимо для России. Фактически можно было говорить о создании итало-русского союза, направленного против Турции и Австро-Венгрии, и это при том, что Италия оставалась членом Тройственного союза! Русско-итальянское сближение, дополняя франко-итальянское, отдаляло Рим от Тройственного союза и приближало его к Антанте. Важное значение имело установление добрых отношений между двумя монархами. Король Виктор-Эммануил позже писал Царю: «Твой визит в Раккониджи мы вспоминаем с таким удовольствием и часто думаем о прекрасных днях»[452 - Король Виктор-Эммануил III – Императору Николаю II // ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1198. Л. 4.]. Посол России в Риме князь Долгорукий сообщал Извольскому 27 октября/9 ноября 1909 г.: «Приезд Государя Императора в Раккониджи, являясь событием в международной жизни, вызвал многотысячные отзывы итальянской прессы, судя по которым, встреча русского Императора с королём Италии произвела радостное впечатление во всех слоях населения»[453 - Н.С. Долгорукий – А.П. Извольскому. 27 октября/9 ноября 1909 г. // ГА РФ. Ф. 559. Оп. 1. Д. 65. Л. 8.].

Николай II добился от короля согласия на создание большого православного центра в Бари, где покоятся мощи Святителя Николая. 12 мая 1911 г. в рамках Императорского Палестинского Православного Общества был учрежден Барградский комитет под Высочайшим покровительством Императора Николая II, внесшего 10 тыс. рублей. Виктор-Эммануил писал Государю: «Я только что получил сведения от городских властей Бари, по поводу гостиницы для русских паломников, которые приезжают к нам для поклонения гробнице Святого Николая, епископа Мирликийского. Я лично займусь этим делом, о котором ты меня просил, и сделаю всё от меня возможное»[454 - Король Виктор-Эммануил III – Императору Николаю II 20 марта 1911 г. // ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1198. Л. 6–7.]. В октябре 1911 г. королевским декретом было дано разрешение на строительство в Бари русского подворья и храма. 30 мая 1912 г. общий проект подворья был представлен его автором архитектором А. В. Щусевым Императору Николаю II и им одобрен. 22 мая (в день перенесения мощей Святителя Николая) 1913 г. состоялась торжественная закладка подворья. На строительный участок, украшенный государственными флагами России и Италии, прибыли городской глава Бари и президент провинции Апулии (католическое духовенство в церемонии закладки участия не приняло, как прежде во Флоренции). Была получена телеграмма от Государя, в которой он благодарил итальянские власти и строителей и желал «успешного окончания постройки храма»[455 - Святая Русь и Италия у мироточивой гробницы Святителя Николая Мирликийского в Бар-граде / Сост. А. Дмитриевский и В. Юшманов. Пг., 1915.]. С началом Первой мировой войны строительство подворья не прекращалось и было завершено к двадцатым годам ХХ в.

12 октября 1909 г. Николай II выехал из Раккониджи. «Отбытие Государя Императора, – сообщала газета «Новое Время», – совершилось при восторженной манифестации населения. Русский Государь и король Италии были видимо тронуты взрывом народного восторга по их адресу. Историческое свидание Монархов навсегда оставит блестящую страницу в русско-итальянских отношениях»[456 - Новое время. 13 октября 1909 г.].

Соглашение в Раккониджи можно считать успешным ответом германской дипломатии со стороны России. Это, конечно, не был реванш за Боснийский кризис, но серьёзный дипломатический выигрыш, который стал залогом того, что в августе 1914 г. Италия не вступила в войну вместе с Тройственным союзом, а, наоборот, в 1916 г. примкнула к Антанте.

Встреча в Раккониджи не осталась без внимания Берлина и Вены. Особенно неприятное впечатление она произвела в Австро-Венгрии. Князь Л. П. Урусов сообщал из Вены 14/27 октября 1909 г.: «Свидание Его Императорского Величества с королём Виктором-Эммануилом в Раккониджи и проезд Государя Императора мимо австро-венгерской территории вызвал здесь, несомненно, сильную досаду»[457 - Депеша князя Л.П. Урусова из Вены 14/27 октября 1909 г. // ГА РФ. Ф. 559. Оп. 1. Д. 55. Л. 2.].

Между тем Николаю II было известно, что главный идеолог Боснийского кризиса, министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Алоиз фон Эренталь, был противником каких-либо соглашений с Россией[458 - Астафьев И.И. Русско-германские дипломатические отношения. 1905–1911 гг. (От Портсмутского мира до Потсдамского соглашения). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1972. С. 216.]. Помощи ни от Франции, ни от Англии в обуздании Вены ждать не приходилось. Таким образом, в ближайшей перспективе России угрожала война в одиночку с Австро-Венгрией, причём война эта тут же бы обернулась войной и с Германией. Морской агент капитан 2-го ранга А. Н. Щеглов в своём донесении писал, что для России «весьма важно иметь с собою для диверсии славянско-балканские государства» на случай войны с Австро-Венгрией и Османской империей[459 - Капитан 2-го ранга А.Н. Щеглов – ГУГШ. 15/28 марта 1912 г. // РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 7255. Л. 13.].

Но Николай II видел роль славянских государств гораздо шире. Государь в целом поддерживал неославистское движение, зародившееся в конце XIX в. в Чехии и ставившее своей целью объединение славян перед угрозой германской экспансии. Николай II понимал, что идеи неославизма можно с успехом использовать на пользу как России, так и славянству, а кроме того для предотвращения европейской войны[460 - Поповкин А. Неославистское движение // Русская народная линия, 27 августа 2012 // http://ruskline.ru/analitika/2012/08/27/neoslavistskoe_dvizhenie (http://ruskline.ru/analitika/2012/08/27/neoslavistskoe_dvizhenie)]. Идея объединения балканских государств под эгидой России впервые нашла отражение в Особой записке статс-секретаря А. М. Безобразова, поданной им Государю в 1902 г. Это был пик развития Азиатской программы Императора Николая II, и поэтому Безобразов ставил вопрос об обеспечении «тыла» Российской Империи на Балканах. В записке утверждалось, что дружественный для России союз Балканских стран, в состав которого вошла бы и Турция, позволит Петербургу решить вопрос об использовании Проливов мирным путем[461 - Писарев Ю.А. Великие державы накануне первой мировой войны. М.: Наука, 1985. С. 42.].

В 1908 г. замыслом Николая II было примирение и объединение в военно-политический блок балканских славянских государств, что позволило бы России серьёзно влиять на политику Австро-Венгрии и Германии в регионе. В 1908 г. Государь открыто продемонстрировал свои симпатии неославистам, встретившись с основателем движения православным чехом Карелом Крамаржем, который передал Государю план создания Славянской империи под эгидой России. Николай II этот план в целом поддержал.

Осенью 1908 г., воспользовавшись тем, что Австро-Венгрия увязла в Боснийском кризисе, а Турция была крайне раздражена аннексией Боснии и Герцеговины, болгарский князь Фердинанд решил провозгласить Болгарию независимой державой. 18 сентября 1908 г. товарищ министра иностранных дел Н. В. Чарыков докладывал Императору Николаю II: «Болгарский дипломатический агент сообщил мне следующее: во время пребывания в Пеште князя Фердинанда, болгарское правительство решило провозгласить Болгарию независимым королевством в близком будущем, может быть завтра или послезавтра. Выслушав от меня повторение категорического совета данного гофмейстером Извольским Станчову[3 - Димитр Станчов, министр иностранных дел Болгарии в 1906–1908 гг.], не предпринимать этого шага без согласия России под угрозой оставления Болгарии на произвол судьбы, [болгарский дипломат] осознал ошибочность этого шага, которое его правительство готовится сделать»[462 - Н.В. Чарыков – императору Николаю II. 18 сентября 1908 г. // ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 750. Л. 20.].

«Осознание» дипломатом ошибочности действий Софии не помешало 21 сентября/4 октября 1908 г. Совету министров во главе с князем провозгласить Болгарию независимым царством, а Фердинанда – «царём болгар». (В России и Европе Фердинанда долго предпочитали называть королём, а Болгарию – королевством.) С. Д. Сазонов отмечал, что принятие этого титула ясно свидетельствовало, что конечной целью Фердинанда является создание «великой Болгарии» от Чёрного моря до Эгейского, а то и до Адриатического, то есть Фердинанд хотел восстановление Болгарии в границах, определённых Сан-Стефанским договором 1878 г. Имеются сведения о том, что в самых смелых своих мечтах Фердинанд видел себя византийским императором, коронующимся в присоединённом к Болгарии Константинополе[463 - Сазонов С.Д. Воспоминания. М.: Международные отношения, 1991. С. 54–55.].

Николай II считал время для провозглашения Болгарского царства неподходящим. Государь полагал, что обретение Болгарией независимости должно стать праздником всего славянского мира во главе с Россией, а не частным соглашением со злейшими врагами славянства – Австрийской и Турецкой империями. Несмотря на это, 8/21 апреля 1909 г. Николай II первым направил поздравительную телеграмму царю Фердинанду[464 - Бьюкенен Джордж. Указ. соч. С. 65.].

Несмотря на то, что внешне Николай II проявлял к Фердинанду подобающее почтение как к главе иностранного государства, симпатий у русского Императора болгарский монарх не вызывал. Подозрительный и мнительный Фердинанд полагал, что от России можно ждать только вероломства. Будучи сам человеком коварным и склонным к интригам, он и в Государе видел несуществующее коварство и интриги против себя. Вернувшись в 1910 г. из Петербурга, где он находился с визитом, Фердинанд сказал посланнику России в Софии А. В. Неклюдову: «Дорогой посланник, я просил Вас прийти ко мне, потому что мне необходимы Ваши познания, чтобы разобраться во впечатлениях, привезённых из Петербурга. Мне не удалось, по правде говоря, понять, кого там больше ненавидят: мой народ, моё дело или меня самого»[465 - Палеолог М. Царская Россия в Первой мировой войне.]. К 1912 г. князь Фердинанд стал фактически единоличным правителем Болгарии.

В 1909–1910 гг. в Петербург состоялся ряд визитов балканских монархов. Самыми важными стали, безусловно, встречи Императора Николая II с болгарским царём Фердинандом. Болгария была самым сильным и большим государством на Балканах и от её позиции зависело очень многое. Николай II видел в Болгарии ведущее звено будущего Балканского союза. По воспоминаниям сопровождавшего болгарского царя в Петербурге премьер-министра Александра Малинова, министр иностранных дел Извольский передал ему, что Государь «изъявил согласие, что Солоники войдут в границы будущей великой Болгарии»[466 - Малинов П. Александър. Странички от нашата нова политическа история. София: Придворна печатница, 1938. С. 151.]. Однако Фердинанд не верил русским предложениям и позже под влиянием Вены от них фактически отказался.

Сближение с Болгарией встревожило сербское правительство. 24 февраля/9 марта 1910 г. в Петербург поспешил сербский король Петр I, который был встречен в русской столице самым торжественным образом. В официальных речах Царь подчёркивал преемственность вековых традиций русско-сербской дружбы, а сербский король – статус России как главной славянской твердыни[467 - Поповкин А. Неославистское движение // Русская народная линия, 27 августа 2012 // http://ruskline.ru/analitika/2012/08/27/neoslavistskoe_dvizhenie (http://ruskline.ru/analitika/2012/08/27/neoslavistskoe_dvizhenie)].

1/13 марта 1912 г. при поддержке России между Болгарией и Сербией было подписано двухстороннее союзническое соглашение. 16/29 марта 1912 г. такой же союз с Болгарией подписала Греция. Таким образом, под эгидой Императора Николая II был создан Балканский союз, который имел все возможности стать действенным инструментом по сдерживанию Австро-Венгрии. «Балканская Антанта», сохрани её члены согласие друг с другом, не позволила бы Вене совершить агрессию в отношении Сербии. В значительной степени снижался бы и риск мировой войны, так как на стороне России и Франции в непосредственной близости от границ Австро-Венгрии появлялась мощная сила. Поэтому образование Балканского союза вызвало в Берлине и Вене сильное раздражение: баланс сил на Балканах явно склонялся в пользу России. Наличие Балканского союза и усиление Сербии и Черногории вынуждали Вену держать на южном направлении большое количество войск, что ослабляло армию в Галиции на границе с Россией. Примечательно, что, приветствуя создание Балканского союза, русская дипломатия предупреждала его участников, что Императорское Правительство «от всего сердца желало бы видеть осуществление союза», но решительно предостерегает их «против всякого поползновения придать этому союзу характер наступательный»[468 - МОЭИ. Серия 2. 1900–1913. Т. 19. Ч. 1. М.–Л.: ГИПЛ, 1938–1940. С. 3.].

Между тем балканские государства, идя на союзные соглашения друг с другом, стремились немедленно начать войну против Османской империи и за её счёт решить свои территориальные проблемы, заложенные ещё Берлинским конгрессом. Такая война была опасна для России, так как она грозила вылиться в большое европейское противостояние.

Сразу же после оформления Балканского союза между Болгарией, Сербией и Грецией глава болгарского коалиционного правительства Иван Евстиев Гешов направил к Императору Николаю II делегацию, которая должна была добиться одобрения войны союзных государств против Турции[469 - Малые войны первой половины XX века. Балканы. М.: ACT; СПб.: Terra Fantastica, 2003. С. 366.].

Однако в Петербурге, на встрече с министром С. Д. Сазоновым, болгарской делегации было заявлено, что «активное вмешательство Болгарии и неминуемое после этого осложнение общего положения на Балканах не встретило бы сочувствия в России ни у Правительства, ни в общественном мнении и что поэтому невероятно, чтобы в случае общего столкновения события сложились в пользу Болгарии»[470 - Малые войны первой половины XX века. Балканы. С. 367.]. Николай II довёл до сведения Софии, что в союзном договоре должны отсутствовать все статьи наступательного свойства.

Между тем усилия Вены и Берлина были сосредоточены на том, чтобы оторвать Болгарию от Сербии и России, рассорить между собой сербов и болгар. Австро-германские политики собирались разбить Балканский союз, создать для Сербии угрозу с тыла со стороны Болгарии. Николай II хорошо понимал это и пытался воздействовать как на Софию, так и на Белград, всячески отговаривая их от необдуманных действий, направленных на насильственное изменение существующего status quo.

Амбициозный монарх Болгарии Фердинанд Кобург мыслил исключительно интересами своего государства, весьма узко им понимаемыми. К тому же, в силу кровных и династических уз, он испытывал сильное тяготение к Германии и Австро-Венгрии.

Свержение правительства младотурок в июле 1912 г. сильно ускорило начало Первой Балканской войны. Анархия и мятежи, потрясавшие Османскую империю, давали повод Балканскому союзу надеяться на лёгкую победу. В этих условиях к нему поспешила присоединиться Черногория, которая неожиданно 25 сентября/8 октября 1912 г. объявила войну Турции, поставив своих балканских союзников и Россию перед свершившимся фактом. 18/31 октября 1912 г. вслед за Черногорией войну Турции объявили все другие государства Балканского союза.

Боевые действия развивались быстро и весьма успешно для государств Балканского союза. Черногорцы заняли большую часть турецкой Албании, болгары и сербы разгромили турецкие войска и изгнали их из европейских пределов. 24 октября/6 ноября 1912 г. болгарская армия стояла в 45 км от Константинополя. Для России такое развитие событий грозило серьёзным ударом по своим геополитическим интересам. Петербург был готов к высадке крупного десанта в район столицы Османской империи, так как вступление болгарской армии в Стамбул лишало бы Россию надежды на приобретение Проливов. Русская дипломатия начала оказывать давление на Софию, убеждая её остановить свои войска и не входить в город. Впрочем, вопрос о вступлении болгар в Константинополь отпал сам собой: болгарская армия не смогла прорвать линию обороны турок у Чаталджи.

16/29 декабря 1912 г. в Лондоне начались мирные переговоры между Османской империей и Балканскими странами. Османская империя отдавала под контроль Балканского союза почти все свои европейские владения (кроме Константинополя и Албании, статус которой был оговорён позже), а также отказывалась от Крита.