Рассказы

– Какая уж тут любовь?! – приговаривала Пелагея Ивановна, идя следом за ним. – Вам, молодым, не до нас, старых. Какая уж тут любовь?! А сердце-то мое чует – не к добру это. Нонче к вам заходил молодой человек, забыла совсем, из ума вон!

Адольф встревожился.

– Когда заходил? Какой он из себя? Что он говорил? Он в комнату входил?

– Что вы, что вы, Петр Петрович, как же это можно чужого человека в комнату впустить? Разве я не знаю! Что вы? Рыженький такой, из себя несимпатичный. Все допытывался, когда вы дома бываете…

Адольф сел у окна, выходившего в переулок. Золотой огромный купол храма Христа казался близким-близким. Снизу, из Замоскворечья и с моста, доходили звонки трамваев и глухой гул. На улицах зажигались фонари. Пелагея Ивановна принесла самовар и подогретый ужин.

Адольф ел много, долго и жадно. А когда наелся, ощутил во всем теле приятную усталость и прилег на диван. Он уснул почти мгновенно; последняя мысль его была: не заснуть бы!

Проснулся за полночь.

Посмотрел на часы, на кровать, на пустую сковороду из-под жаркого и стал раздеваться, твердо решив завтра оставить комнату.

– Сегодня ночью ничего не может быть… Если он провокатор – сегодня ему не до меня, в Салтыковку двинутся искать оружие.

В окно, выходившее во двор, залитый асфальтом, вошел сдержанный топот ног нескольких человек. Адольф погасил огонь и высунулся в окно. Двор был проходной: одними воротами – в переулок, другими – на Волхонку. Оттуда, со стороны Волхонки, озаряемые слабым светом фонаря во дворе, шли люди гуськом. Впереди серая шинель пристава.

– Обыск?!

Натягивая пиджак, Адольф выбежал из комнаты.

– Пелагея Ивановна, обыск! – сдавленно крикнул он в дверь хозяйки. – Подождите открывать. Подождите! Я вниз, в лавку…

Торопливо вырывая из записной книжки листки, Адольф совал их в рот, давился ими и глотал.

В кухне, в полу была дверка и лестница вниз, в винную лавку. Запасный выход склада выходил во двор. Дверь запиралась на крюк с внутренней стороны. Адольф скатился вниз, как мяч, и застыл у двери, прислушиваясь.

Голос Пелагеи Ивановны спрашивал наверху:

– Кто?

Что ей отвечали – слышно не было.

– Сейчас, сейчас, – говорила Пелагея Ивановна, – я раздетая. Сейчас открою!

Настойчивый звонок снова забился по квартире, над головой Адольфа. Он слышал, как звякнул замок; слышал тяжелые шаги вверху, справа, где была его комната;

бесшумно снял крюк и осторожно нажал дверь, боясь, чтобы она не скрипнула.

"По Лебяжьему переулку, к Румянцевскому музею, там извозчики, иногда лихачи…" – торопливо закружилась мысль.

Нахлобучив кепку, он шагнул вперед, через порот, прямо в объятия городового.

– Сто-ой!

Откуда-то из-за выступа дома отделилась темная фигура и повисла на левой руке Адольфа, с испуганным и пронзительным визгом:

– Держи-и!!!

День Адольфа кончился.

VII

В ночь с четверга на пятницу – Адольф был арестован; в среду – к дому № 8 на Тихоновской улице подходил усиленный наряд полиции. Шли боковой дорожкой, в тени сосен, почти незаметными, сливающимися с деревьями, темными призраками. Впереди двое тихо разговаривали – пристав и человек в штатском. С Сокольнического круга разбегались последние звуки оркестра.

Человек в штатском говорил, понижая голос до шепота:

– Придется оцепить кругом. Во дворе есть кладовая аль сарай. Там главное надо. Улов должен быть!

– Ул-о-ов!! – передразнил злобно пристав. – Залепят в лоб из маузера, вот и… поймаешь!

Он зябко повел плечами и замедлил шаги.

– Н-н-ничего, Иван Филиппыч, н-н-не зал… не залепят, Иван Филиппыч! – заикаясь, торопливо стал его успокаивать штатский, и голос у него вдруг осел и засипел, как сырое полено. – Не залепят, Иван Филиппыч, бог не без милости, Иван Филиппыч!..

– Какой тут бог?! – раздраженно оборвал его пристав. – Он, что ль, сидит в браунингах? На прошлой неделе, в Сущевском, пошел вот так же Климков…

Пристав глотнул недосказанное.

– А я, Иван Филиппыч, я завсегда на такой несчастный случай, когда, скажем, подходишь примерно к двери, за каковой должно укрываться преступное лицо, я, Иван Филиппыч, завсегда следую указаниям военной хитрости… Стукнешь, телеграммка, скажем, или что там еще выдумаешь… Стукнешь, а сам этим моментом в сторонку от двери, или присядешь на корячках. Так что случается, бахнет через дверь, а я цел и невредим, без всякого повреждения!

– Капаюк! – подозвал пристав одного из городовых. – Возьми четверых к воротам. Двоих оставишь у дверей. Двоих по сторонам, на дороге поставь. Если увидишь – бегут и на оклик не остановятся – стрелять! Понял?

– Так точно, ваше в-дие! – громко бухнул городовой.

– Т-ссс! – исступленно зашипел пристав. – Осел! Скотина! Эфиоп! Тише! Слушай… Двор оцепить с соседних владений по трое. Да не зевать! Смотри у меня! Сгною. Понял?

– Так точно! Никак нет! – сразу на все ответил Капаюк и, отставая, стал подтягивать в кучу наряд.

Терраса одной из дач, затянутая парусиной, была освещена. По парусине передвигались огромные тени; тихий звон посуды доносился оттуда; слышались голоса:

– Малый в трефах.

– Пасс!

– Пасс!

Пристав покосился туда и вздохнул:

– Вот живут же люди, как подобает!.. Эх!.. Служба, будь она треклята. Дали б им, чертям, конституцию эту, или это самое учредительное собрание… бомбы только не позволять делать, да оружие отобрать…

– Никак это невозможно, Иван Филиппыч! – помолчав, вздохнул штатский, – тогда у нас с вами никакого отечества не может быть! Оплот престола и верноподданнические чувства должны погибнуть втуне, Иван Филиппыч…

Не доходя дома № 8, остановились. Пристав переложил браунинг в карман шинели. Капаюк отдавал тихие приказания и, когда темные фигуры бесшумно рассыпались по назначенным местам, подошел к приставу.

– Так точно, ваше в-дие, готово!