– Во, во! А ты боялась, что замуж не выйдешь. Мы тебе мигом кого-нибудь подберем, выдадим, на свадьбе погуляем.
Люба махнула рукой и вышла из бара в сторону кухни. Там вслед за узким коридором, который сворачивал у кассы в сторону холодного цеха, у стены располагался столик, за которым ели служащие ресторана. Время ужина уже закончилось, так что стол был пуст и круглые табуретки, стоявшие рядом, были свободны.
Вздохнув с облегчением, что ей, наконец, никто не помешает вчитываться в мудреные названия, а тем более в составляющие блюд, Люба присела на табуретку у стены.
Интремес иберико, ассорти де кесос, моцарелла капрезе, – шептала она с ужасом, пытаясь хотя бы произнести все названия блюд вслух. В ту часть меню, где были перечислены напитки, алкоголь, названия сигар, она даже боялась заглядывать.
Вдруг откуда-то сверху, одновременно с пролетевшим легоньким сквозняком и звуком тяжело хлопнувшей на черном входе двери в негромкие коридоры ресторана ворвался многоголосый звонкий крик на испанском языке, словно вихрь бразильского карнавала в один миг разорвал тишину взрывом безудержного веселья. Люба оторвала взгляд от меню. Наверху, у мойки, раздался топот множества ног и, не успела Люба снова вчитаться, этот топот понесся вниз, к ней. Их было несколько, человек десять-двенадцать – черных и совершенно разных смеющихся, молодых, белозубых парней и девчонок, веселых, подпрыгивающих, радующихся, наверное, самой жизни. Из них фонтаном била энергия смеха, крика, счастья, они хохотали и кричали друг другу в лицо что-то на испанском языке, и смеялись вновь. Кассир Таня, юная дюймовочка с младенчески пухлым личиком и вздернутым носиком, которую в уголке коридора почти не было видно за кассовым аппаратом, пробасила возмущенно:
– Как будто сто человек ворвалось! Бразильцы – вообще очень интересные, стоят рядом друг с другом, разговаривают и при этом орут так, что, наверное, за километр слышно.
– Забавные они. – Рассмеялась Люба.
– Да, только ну уж очень громкие!
Двое парней невысокого роста в белых майках, ярко-зеленых шелковистых брюках, обутые в танцевальную обувь, вдруг заметили Любу, подбежали, остановились рядом.
– О! Хеллоу! Ду ю спик инглиш? – Спросил один из них, крепкий, упитанный, с короткими косичками, заплетенными назад, круглыми черными глазами и томным взглядом полуприкрытых век.
– Йес, э литл.
– Вот из е нейм?
– Люба.
– Вот?
– Люба, Любовь, а, да – амор.
– Амор? Бьютифул нейм.
– Люба. – Рассмеялась она.
– Вай амор?
– Бекоз май нэйм Любовь мэйн амор ин рашн.
– О! Итс интрестинг. Лю-бо-вь… – Задумчиво произнес он.
– Энд вот из е нейм?
– Пеппео.
– Пеппео?
– Йес, Пеппео.
– Энд вот из хиз нейм? – Люба с трудом вспоминала английские фразы, которыми в последний раз пользовалась в институте, но бразильцы ее понимали.
– Хиз? – Крепыш кивнул на стоявшего рядом друга – невысокого, худого, с треугольным мышиным лицом, длинным тонким носом, с круглыми очками на нем. Волосы были заплетены сзади в длинные черные косички. – Пеппео.
– Энд хи из Пеппео?
– Йес. Ай эм Пеппео уан, энд хи из Пеппео ту. – Оба бразильца весело захохотали.
– Ду ю вонт ту би май гелфренд? Ю из вери бьютифул! – Спросил упитанный.
– Ай хэв а чайлд. – Предупредила Люба.
– Реалли? Хау олд? – Бразильцы говорили на английском так же неправильно, как и Люба, поэтому ей не нужно было бояться за свое произношение или переживать по поводу того, что она вспоминает одно слово по несколько минут.
– Найн.
– Энд ю?
– Фечи.
– Реалли? Ич из ноч труф.
– Йес, фечи.
– Ай вонт ту би е бойфренд.
– Ай вилл финк, – нашлась Люба.
Бразильцы улыбнулись, переглянулись, сказали несколько слов по-испански и пошли в сторону ресторана.
По пути настоящий Пеппео – тот, который вел разговор, обернулся, подмигнул:
– Ай вонт ю, бейби, – и облизнулся.
Люба посмотрела ошарашенно.
– Слушай, не удивляйся, здесь все так. Еще не такое увидишь. – Подала голос Таня, слышавшая разговор из своего угла за кассовым аппаратом, где эту «дюймовочку» было почти не видно. – Ты им спуску не давай и не любезничай с ними. Они незлобные, но приставучие – не отвяжешься. Просто пожестче немного. Ладно, научишься. А вообще прими это как норму – любой может подойти к тебе и запросто сказать: «я хочу тебя». Здесь это привычно, никто уже не удивляется. Латинцы же, люди эмоциональные. И русские тоже привыкли, ведут себя так же, руки распускают, говорят, что в голову взбредет. Мыши из «Леопольда» – добавила она насмешливо им вслед.
– И правда, похожи. – Задумчиво ответила Люба и снова уткнулась в меню.
Не прошло и пяти минут, бразильцы подошли снова, теперь их было несколько, они посмеивались:
– Ай вонт ю бэйби, – повторил Пеппео.
Люба вздохнула, поняв, что теперь ей точно не дадут вчитаться, взяла меню и вышла в бар. Вновь положив меню на барную стойку, она опустила глаза. Текст не читался – мысли перемешивались в голове. Ей нужно было не только стать официантом, на то время, пока она здесь – а это, как минимум, несколько месяцев, ей нужно было войти в этот сумасбродный разношерстный коллектив и войти так, чтобы можно было спокойно работать. Официанты с ней практически не общались: Алина вела себя заносчиво и прохладно, как старожил заведения, она не воспринимала Любу всерьез, скорее как малого ребенка, с которым нужно, но очень не хочется возиться, Хосе был вежлив до официальности, но не более, только Иветт иногда что-то объясняла, но так как работы сейчас не было, теория была, в принципе, уже рассказана, нужно было закреплять разбросанные в голове отрывки знаний на практике, доводя их до автоматизма. Поэтому кроме меню заниматься было нечем. Официанты держалась вместе – стоя в углу у столика табакеро они болтали и весело смеялись, не обращая внимания на Любу. И ей вдруг стало бесконечно одиноко – как в детстве, когда умер отец, а мать пропадала до вечера на работе и она сидела целыми днями одна. Странное дело – время сейчас тянулось, словно резиновое, минута за минутой, Люба вроде как и работала, но безделье и одинокое молчание угнетали.
– Что, бразильцы пристают, сбежала оттуда? – Веселый задорный голос Сергея оторвал ее от грустных мыслей.
– Да ну их.
– Вот, я же говорил – выходи замуж. Первые кандидаты наметились. Особенно если пропишешь, они тебя на руках носить будут. – Его сузившиеся глаза смеялись.