Речные Речи

Речные Речи
Полина Сутягина

Отправиться в большое путешествие, при этом не лишаясь уюта собственного дома! Заманчиво, не правда ли? Любимые книги на полках, цветки в горшках, плетеное кресло и запах свежесваренного кофе… Именно эту мечту реализовали молодые супруги, выдвинувшись в путь на лодке-доме. Он – французский инженер, вечно витающий в своих проектах, она – бойкая и обаятельная грузинка, успевающая между переводами книг и статей завести друзей в каждом городке и вырастить целый огород прямо на их суденышке. Но жизнь похожа на реку – никогда не знаешь, что ждет за поворотом, и куда могут завести эти извилистые улочки, обрамленные симпатичными домиками…Пока супруги наслаждаются речным бытом, вокруг начинают происходить странные вещи, причем столь вкрадчиво и незаметно, что, осознав неладное, герои уже слишком увязли, чтобы было возможно поднять якорь и уплыть…

Полина Сутягина

Речные Речи

Глава 1. Завтрак чайки

В это утро они практически даже не ссорились. Появившись в проеме полуоткрытой двери, Шарима бросила на камбуз небольшую тираду о том, что Рон вознамерился погубить ее оранжерею. Разумеется! Именно это и было его главной целью, когда вчера он выруливал в залив, а вовсе не наловить знатный ужин, который, кстати, был съеден с большим аппетитом. Ее маленькие пальчики искусно выковыривали белые иглы ребер из рыбьей мякоти, пачкаясь в масле. Но сегодня – «Рон, пеларгонии не любят соленого воздуха!» Всю жизнь эти лохматые листья и красные шапки цветов торчат с балконов всех известных ему приморских городков! Но он не стал ничего говорить, а просто перевернул лопаткой омлет на сковороде.

Три года назад, когда они закончили реставрировать «Эсмеральду» – так звалась их лодка-дом, – то договорились, что постараются не ругаться, ведь им теперь придется делить замкнутое пространство посреди речных вод. Теперь они в буквальном смысле оказались в одной лодке. Пакт о нейтралитете был заключен как раз после одной из самых взрывных их стычек, когда Шарима вдруг решила, что она больше не может ждать, а значит – лодка готова, и, не предупредив Рона, спустила ее на воду. Такого самоуправства над судном, которое он лелеял и тщательно ремонтировал последние полтора года, было невозможно стерпеть. Тогда Рон немало поведал жене о ее вредном характере, а она рассказала ему о его черепашьей неспешности и неорганизованности. Нынче этот пакт о перемирии отошел в архив, но и керосину в их ссорах поубавилось. Весьма быстро скрежещущее «Рон!» в устах миниатюрной Шаримы сменялось смешным «Рони-джан», и жизнь на лодке продолжала свое течение, как и вода под ее килем.

Омлет шкварчал и разносил аромат специй по камбузу. Легким движением руки Рон встряхнул сковороду, омлет пятнистым солнышком подпрыгнул и, перевернувшись, снова шмякнулся в масло, слегка оплевав белую майку со знаменитым лозунгом «Keep calm and carry on». Рон любил неискаженные цитаты. Шарима не любила пользоваться пятновыводителем. Но Рон снова не оставил ей выбора. Долговязый, с некоторой небритостью, напоминавшей небольшие усы и бородку, бронзово-рыжий вплоть до завитушек на крепких загорелых руках, Рон частенько смотрелся комично в круглых очках на тонких дужках, медлительный, особенно в сравнении с вечно сновавшей туда-суда Шаримой – маленькой, юркой, стройной, но совсем не худощавой молодой женщиной. Густые черные волосы она сматывала в пышный пучок, обвязывая его платком наподобие ленты, или плела две косы, напоминая тогда индианку.

Названная в честь чилийского ученического парусного корабля, лодка стояла теперь у берега реки, привольно покачиваясь на редких волнах. Тут и там по палубе были расставлены глиняные горшки с ярко цветущими пеларгониями и парой не раскрывшихся еще подсолнухов, а на корме приютился импровизированный парник, где Шарима пыталась кисточкой опылять помидоры. За то время, что Рон занимался завтраком, его супруга успела навернуть полсотни кругов по небольшой палубе: постирала белье, развесила его по одному из бортов на натянутой над ним веревке, переставила пару горшков на новое место, полила цветы и, посокрушавшись о пеларгониях, удалилась под полупрозрачный полиэтиленовый навес.

Неся в одной руке горячую сковородку, а в другой – кофейник, Рон весело вышел с камбуза. И тут же столкнулся с перемещенной на новое место пеларгонией. Сбитый с толку, в отчаянной попытке не уронить сковороду и не расплескать кофе, Рон для уравновешивания тела махнул длинной ногой, торчавшей из широких шорт, и пушистая тапка, взметнувшись ввысь, пролетела по параболе над бортом и с громким плеском плюхнулась в воду.

– Ша-а-арима! Еноты полосатые!

– Вай-ме, что такое? – высунулась симпатичная горбоносая мордашка жены из парника.

– Что здесь делает этот горшок? – и Рон указал босой ступней на пеларгонию.

– А ты не видишь? Стоит! – Шарима уже полностью вылезла из парника, демонстрируя солнцу запачканную в пыльце спортивную майку, подчеркивающую ее формы. Длинная юбка была в двух местах подолом заправлена за пояс, чтобы не мешала при перемещении по палубе, частично оголяя красивые крепкие женские ноги.

– Прекрати, пожалуйста, ставить мне под ноги эти горшки, – Рон протянул жене кофейник и, прижимаясь к рубке, обошел цветок, при этом с сожалением косясь на то место, где исчезла его тапка.

Завтрак они накрыли на маленьком деревянном столике, который в хорошую погоду выставляли на нос лодки. Рон восседал в своем любимом плетеном кресле с подлокотниками, утвердив босую стопу на прогретых досках палубы и, покачивая другой ногой с пушистой тапкой на носке, пил кофе.

– Красота все-таки… – он сидел, развернувшись на реку, любуясь нежными переливами цветов на поверхности воды: отражением ив, склонившихся над ней с берега, и редких проплывающих по небу облаков. – Чайки…

Птицы и впрямь летали над водой, и одна даже примостилась на крыше рубки. Вдруг сорвавшись с места, в быстром полете выхватила из выставленной руки зазевавшегося мужчины надкусанный бутерброд.

– Ах, ты… – Шарима тут же взвилась со своего места, как будто только и ждала предлога, и яростно замахала на гогочущих птиц полотенцем, – паршивка пернатая!

Рон в это время спокойно намазывал себе новый кусок хлеба маслом.

– Я сегодня пойду в город на встречу вязальщиц, – Шарима еще немного помахала полотенцем для острастки и вернулась за стол.

– Не знал, что ты вяжешь, – Рон отхлебнул кофе, разворачиваясь к жене.

– Не особенно, но нужно же учиться. Потом там будут женщины из города. А мы тут еще ни с кем не познакомились.

Рон только пожал плечами. Отчего бы Шариме не поступать так, как ей хочется? Он в свою очередь не слишком гнался за общением, хотя они регулярно меняли место, где швартовалась их лодка, и только обзаведясь знакомыми, уже были вынуждены снова оказываться среди новых людей. Может быть, отсутствие постоянного социального круга и было бы стрессом для кого-то. Но Рону вполне хватало радости от сменяющихся пейзажей за бортом, наблюдения за птицами и околоречными зверьками и его супруги, живя с которой он порой чувствовал, что женился на целом гареме. Да и потом, люди сами приходили к ним, когда время было подходящим. Например, на днях Рон познакомился с парой местных рыбаков и ночью вывел «Эсмеральду» в дельту, половить рыбки и полюбоваться звездами вдали от города. Но Шарима не слишком доверяла воле случая и то и дело форсировала события, специально отправляясь на какие-нибудь собрания или встречи.

– Я, пожалуй, пройдусь по городу, – ответил Рон супруге, – найдется здесь хотя бы пара книжных, как считаешь?

Шарима посмотрела на него из-под черных пушистых ресниц и снова вернулась к чашке. Она уже давно перестала удивляться скорости, с какой у Рона заканчивались объекты чтения, и его привязанности к книжным лавкам, особенно букинистическим, где он мог рыться на пыльных полках и в коробках часами. На ярмарках она тоже не могла вытащить его из книжных рядов пока он не завершит инспекцию, и только тогда Рон покидал их сам со стопкой потрепанных книг, парой открыток и счастливой детской улыбкой на лице. Открытки он отправлял родителям в родной город. Шарима предпочитала своим звонить, приклеившись к бесплатному вайфаю на главной площади или в какой-нибудь кафешке. Тогда она трещала на своем странном языке, который Рон плохо понимал, хотя его мать была из одного города с родителями Шаримы. Более того, из одного района. Так, собственно, они впервые и встретились.

В тот год Рон с матерью приехал в Тбилиси навестить бабушку. Это был единственный человек в его семье, ради которого он пытался извлечь из-под черепной коробки хоть какие-то знания грузинского. По-английски бабушка Софико не говорила, по-французски тоже. Зато дочь соседки, закончившая факультет лингвистики, запросто чирикала на обоих, да еще на испанском в придачу.

Она тогда зашла к ним, одетая в короткие шорты и облегающую майку, на что его бабушка только вздохнула: «Вайме! Скоро они совсем голые по улице разгуливать будут!» Но это был студенческий протест Шаримы[1 - Дорогой читатель, этого имени не найдешь среди обычных грузинских имен, как, впрочем, и других. Да, ее зовут не Нана, не Нино, и даже не Тамар, а именно Шарима. Но далее ждет тебя еще много удивительного.]. В те годы она воевала со всем миром. К тому же на улице стояло лето, которое в городе переносить было совсем уж тяжело. Рон вырос на севере Франции и каждый раз пораженно радовался, что где-то может быть так тепло. Мать старалась привозить его на свою родину, и они проводили часть времени на Черном море, что было значительно дешевле отдыха на средиземном берегу Франции, где он оказался лишь во взрослом возрасте во время их первого путешествия с Шаримой – автостопом по Европе. Но в то жаркое летнее грузинское утро он впервые встретил ее – энергично тараторящую какое-то послание от своей матери его бабушке. Он практически ничего не понимал, только смотрел на ее живое лицо, губы, взмывающие кисти рук в характерной для местных жестикуляции, и не мог понять, кто это, и что это существо делает в доме его бабушки. «Шаремэ-джан, – сказала ей бабуля, – возьми ты погулять моего Ронни, он тут уже несколько дней мается! Ты же на иностранных языках говоришь?» Девушка перевела на него темные большие глаза, оценивающе окинула взглядом и сказала без всяких вводных фраз: «Let’s go».

Потом были прогулки по утопающему в жарком мареве Тифлису. Водопад в центре города, перелезание через заграждения у старинной крепости, кофе на песке… Шарима в этом году получила диплом и мечтала путешествовать. У Рона была практика, но потом он, как и большинство французов, подумывал о «сабатикал». Это были совершенно безумные несколько месяцев! Они объехали всю Грузию, часть Турции и оттуда попали в Европу… Они были влюблены, непривычны к длительной жизни с другим непохожим человеком, ругались, мирились… несколько раз были готовы убить друг друга – разойтись на веки и больше даже не слышать друг о друге – и, в конце концов, поженились.

После свадьбы поселились они в маленьком городке на севере Франции, недалеко от родного города Рона. Но уже в свой первый год странствий начали лелеять мечту о жизни на лодке. Им хотелось найти возможность жить без привязанности к одному месту, но при этом так, чтобы все же иметь свой дом. Эти две вещи казались несовместимыми, но именно жизнь на воде создавала необходимой мостик. Небольшая, пусть и не парусная даже, а скорее длинная речная, лодка виделась им обоим более романтичным и привлекательным вариантом, нежели жизнь в трейлере. Но все-таки прежде, чем их овеществленная мечта впервые подняла якорь и покинула родной городок, прошло три года. Впрочем, у некоторых на такое уходит куда больше… Только благодаря основательности Рона совместно с неугомонностью Шаримы это стало возможно. Она в одиночку не смогла бы так долго придерживаться одного плана, а он бы растянул подготовку на полжизни…

Шарима быстро собрала посуду и, ловко лавируя между цветочных горшков, исчезла за дверью камбуза. Рон переглянулся с чайкой, сразу же приземлившейся на борт и с интересом обозревавшей, не осталось ли чем поживиться. Крупная белая птица сделала несколько шагов по доскам большими перепончатыми лапами и снова посмотрела на Рона.

«Увы» – пожал плечами тот и довольно потянулся, радуясь открывавшемуся виду. Пока Шарима громыхала тарелками на кухне, Рон спустился в каюту, переоделся и взял тряпичную сумку на случай удачного книжного улова. Насвистывая мотив бретонской песенки, он снова появился на палубе.

– Дорогая! – постучал он в круглое окошко, – я ушел!

Дверь приоткрылась, и оттуда вынырнула Шарима. Притянув к себе Рона, она нежно чмокнула его и снова скрылась за дверью:

– Хорошего дня!

Прошагав по деревянному трапу, Рон в прогулочной манере двинулся по мощеным улочкам пока еще малознакомого городка. Пока они с Шаримой успели лишь изучить пару фруктовых и молочных лавок на окраине, неподалеку от реки. В свой первый вечер здесь, когда они только прибыли, супруги только прошлись по городку. И обрамленная фонарями главная площадь, и извилистые улочки с множеством старинных и новых витрин показались им волшебными. Маленький ресторанчик с изображением божьей коровки на вывеске приветствовал их появлением замечательного овощного рагу и двумя бокалами местного красного вина. Но сейчас Рон отправился исследовать город при дневном свете, один. Ходить по книжным магазинам и букинистам он предпочитал в одиночестве, чтобы без оглядки нырять в мир пожелтевших страниц и потрепанных корешков, мягких, приятных на ощупь обложек, скрывающих тонкие страницы, пахнущие недавно отпечатанными буквами, открыток, когда-то уже отосланных адресатам, и литографий, изображающих мир, каким он больше уже не является. Это было его личное приключение, которое он не делил с супругой. Но она не возражала. Шарима всегда знала, чем себя занять, и при этом умела запросто находить себе компанию даже в новом городе. Она легко знакомилась в кафе, на ярмарках, отыскивала клубы по интересам, даже если они не являлись ее собственными, и уже знала, как зовут продавцов из фруктовой и молочной лавок. Рон же с удовольствием уступил ей роль public relation их семьи и радовался, что ему не нужно об этом беспокоиться.

Двигаясь по наитию, Рон просто блуждал по городку, все дальше уходя от берега, где на воде покачивалась «Эсмеральда». С любопытством пробегая глазами по разнообразию фасадов и балконов, то тут, то там пестрящих вывешенным на просушку бельем, цветочными горшками или расползающимся по старой стене ковром плюща, он нечасто смотрел под ноги. Поэтому не заметил небольшой деревянной тележки, выставленной у высокой парадной двери. Эта декоративная, выкрашенная в ярко-синий цвет, заполненная книгами емкость была призвана обратить внимание прохожих на товар, притаившийся на полках за высокой дверью. Но хозяйка магазина вряд ли предполагала, что с некоторыми потенциальными покупателями это произойдет столь буквально, а Рон, – что соприкоснется с желаемым так стремительно. Потеряв равновесие, он упал прямо на груду книг, заполнявших тележку. Не сразу поняв, почему мир вдруг изменился, и вместо голубого неба, рекой проходящего между причудливых крыш, перед его глазами оказались вдруг булыжники мостовой и ноги прохожих, Рон огляделся и вытащил из-под живота то, что туда упиралось:

– О, Гомер, а это кстати, – повертел он в руке потрепанный экземпляр «Одиссеи».

Высокая дверь магазина скрипнула, и за спиной все еще вытянувшегося на тележке с книгами Рона раздался встревоженный женский голос.

– Вы в порядке?! Ох, как неудобно… Давайте я помогу…

– Да, не очень удобно, Вы правы… – Рон перебирал длинными ногами, свешивающимися на мостовую, и помогая себе одной рукой, поскольку в другой держал «Одиссею». – Лежать на книгах приходилось раньше только головой, они все-таки… – он наконец занял вертикальное положение, – больше подходят для чтения…

Он выдохнул и посмотрел на невысокую женщину в зеленом платье и с одуванчиком курчавых темных волос, все еще державшую его за предплечье. Потом перевел взгляд на тележку, рассматривая груду книг, на которых только что возлежал.

– Однако удачно. Не будь этой тележки, я мог бы случайно пройти мимо. А ведь искал именно книжный магазин.

Продавщица улыбнулась, уже отпустив его, и, поправив прядь волос, пригласила покупателя внутрь.

– А Вы предполагали найти книги на верхних этажах? – поинтересовалась она.

– Нет, просто засмотрелся на мансарды и балконы. Все-таки чудесное место в доме – балкон, не находите?

Книжные полки тянулись вдоль стен, пересекали пространство дощатого пола множеством стеллажей с табличками, возвещающими о жанре литературы на них.

– Здесь новые издания, – пояснила женщина с усмиренной гривой вьющихся волос, – а в следующем зале букинистические. Я могу Вам помочь?

– Пожалуй, пока я занырну сам… – Рон уже рассеяно оглядывался, забыв про свой инцидент и даже про собеседницу.

– Я так и подумала, – улыбнулась она и вернулась к прилавку.