Игры виновных: сезон первый

В это время, не дожидаясь полного описания ситуации, Румина взяла в руки айпад, но нажимать на кнопку проигрывания не решалась. Она смотрела на Пашу, который в миг замолчал, и смотрела на Сашу, у которого начал дёргаться глаз. Она поняла, что он начал нервничать, злиться. Он сжимал кулаки, щёлкал пальцами, сжимал зубы – всё это было видно со стороны.

Саша попросил у друга сигарету, и тот положил пачку на скамейку, не промолвив и слова. Саша взял одну, зажал её между губами, но прикуривать не стал.

– Включай.

4

(Саша отметил, что в этот раз экран поделен на две части горизонтальной линией. В верхней съёмка шла от третьего лица, в нижней – от первого. Ни одно из них он не хотел смотреть.)

Тишину разбавил тихий подростковый голос парня:

– Суки, вы за всё заплатите, вы в этом виновны.

(Дальше на экране появлялись сцены точно из его сна: выбитое стекло, кровь, кричащие девушки. Они все были заперты в одном кабинете, выхода из которого не оказалось. Точнее, была дверь, но в данной ситуации в её роль входило только впускать людей, но никак не наоборот. И то, что ни одна живая душа так и не дотронулась до неё, подтверждало этот факт.)

Треск.

Верхняя часть оконного стекла звонко посыпалась в кабинет, оставив половину в виде острых холмов в раме. Мальчик со звериной силой насадил на эти холмики – так в древние времена сажали на кол пленных – девочку. Раздался короткий, но очень пронзительный женский писк, и прозрачные холмы быстро сменили цвет на тёмно-красный.

(Румина, не в силах смотреть на этот ужас, трясущимися руками перекинула айпад в руки Саше. Паша бросился прикуривать вторую сигарету, как вдруг на планшете пропал звук и вмиг всё потемнело.)

Экран погас.

Смена кадра.

(Ребята заметили – разделения экрана на части больше не было.)

– Я не заслуживал такого отношения к себе ни от кого из них, – из динамиков раздался всё тот же подростковый голос. На экране перед ними предстал юноша. Его ледяной взгляд упал на сидящих у ног девушку и девочку, по всей видимости учительницу и школьницу. – И кто им сможет теперь помочь?

Лезвие прошлось по шее первой, оставив её захлебываться в своей же жидкости и пачкая левую штанину брюк парнишки.

– Почему никто из вас не может сейчас ничего сделать? Взрослые люди…

Раздался очень короткий девичий крик, больше похожий на визг, и возле правой ноги сложилось другое тело, беспомощно прикрывающее ладонями свою испорченную шею.

Всё происходило так резко, так безжалостно, словно этот маленький безумец планировал все свои действия задолго до этого момента. И, судя по крайней жестокости, специально мучил себя, вынашивая в душе возрастающую боль, причинённую этими людьми.

– Взрослые люди… которые так любят тыкать детям, имея лишь статус учителя или психолога… – На его лице образовалась ухмылка, затем она резко сменилась озлобленным оскалом: – Да нам насрать на ваши заслуги! Особенно в те моменты, когда вы пытаетесь унижать нас прилюдно, – он медленно подходил к третьей жертве, выкрикивая оправдания своим действиям. Этой девушке даже не удалось вскрикнуть. Всю боль можно было прочесть по широко открывшимся глазам и слезе, успевшей добраться до краешка её тоненьких губ. – В своих затхлых… вонючих… тошнотворных кабинетах. – Он медленно разжал пальцы, до этого крепко держащие волосы, и аккуратно опустил практически мёртвое тело на пол.

Смена кадра.

Подросток молча стоял и смотрел перед собой. Его взгляд был направлен на всех тех, кто смотрит это видео. По лицу раскинуты красные крапинки, словно он заболел жуткой ветрянкой. Он стоял… этот маленький псих стоял и улыбался, устремив свои холодные голубые глаза прямо в камеру, и проговаривал одну фразу:

– Они во всём виноваты… да-да… они так и сказали мне… – и начал смеяться так громко, что закладывало уши. Мерзкий, ненормальный, истерический, хриплый смех.

БАХ!

Мозги школьника разлетелись по всей стенке, и он упал замертво. Мёртвая ухмылка застыла на его лице.

5

Как стало ясно позже, одна из учительниц успела сообщить своему мужу о происходящем, до того как её насильно затолкали в этот кабинет, тот и вызвал наряды скорой и полиции.

Лицо Саши выказывало ненависть ко всему происходящему в его городе, происходящему с теми людьми, кого он хоть малость, но знал. Ему становилось страшно за свою семью, за Пашу и за Румину.

Даже после просмотра видео сигарета в его зубах оставалась неприкуренной. Он смотрел на экран молча, в то время как Паша продолжал курить уже третью, а может быть, и четвертую сигарету, а Румина ходила взад-вперёд и что-то бубнила себе под нос.

Снова смена кадра.

Сашины глаза округлились, он живо поднял их, чтобы посмотреть на ребят, но никто из них не обращал на него внимания, никто не слышал звука и не видел того, что картинка на экране снова начала меняться. Либо они не хотели видеть продолжения, либо оно существовало только для него…

Чёрный квадрат, в котором появилась надпись белого цвета и жирным шрифтом кричала:

ТЫ ВСЁ ЗНАЕШЬ, САША. ТЫ ВИНОВАТ В ЭТОМ, А ОНИ ОТВЕТЯТ ЗА ВСЁ.

Он отбросил айпад, который случайно попал Паше прямо в голову. Поднял колени к подбородку и начал раскачиваться из стороны в сторону, как умалишённый. Возможно, это был приступ, только в этом случае не эпилепсии, а легкой потери рассудка. Румина, которая ещё на середине видео закрыла лицо руками и стала бродить из стороны в сторону, резко повернулась к нему. Паша встал в полный рост, прижимая руку к голове, и, положив айпад на землю, подбежал к нему:

– Что с тобой, дружище?!

– Я не виноват! – в испуге закричал Саша. – Это не я! Я не знаю, что тебе нужно! Я не виноват! Не виноват!

Тело ходило ходуном из стороны в сторону, мотая головой, он повторял эти фразы, его губы начали дрожать – так происходит перед тем, как человек начинает рыдать.

Но Паша как будто бы успел вовремя, крепко обняв своего друга. Саша прекратил качаться на скамейке, но продолжил бормотать себе под нос всё те же фразы, что выкрикивал секундами ранее. Румина застыла в ступоре и совершенно не понимала, что ей делать. Они смотрели другу другу в глаза, Румина и Паша, не понимая, в чём дело. Но их взгляды говорили одно – кажется, их друг сходит с ума.

Только Паша с надеждой предполагал, что это не так, что этот приступ неспроста, он отчётливо помнил, что случилось с Сашей больше года назад. И ему, как бы страшно это ни прозвучало, хотелось, чтобы произошло именно это, а не то, что они увидели сейчас.

Глава 7

1

– Сладенький, ты ещё долго? – чуть ли не фальцетом обратился Паша к своему лучшему другу. – Мои ножки уже заждались и хотят вечеринки.

«И задница, видимо, тоже», – тихонько прошептала женщина-кассир, скривив свои тоненькие губы. Такой жест означал что-то типа «фу, что за мерзость, ещё немного, и меня стошнит». Она повернула голову к коллеге напротив, выискивая у той в глазах поддержку, и, увидев взаимность, ещё раз (теперь явно напоказ) скривила свои противные, похожие на расплющенных червяков губы.

Они обе выглядели как государственные служащие, которые прибегли к старой методике по допросу потенциального преступника – хороший и плохой коп.

Та, что скривила своих «червячков» первой, была худощавой, невысокой девушкой с незасаленными (судя по всему, временно) волосами, собранными в пучок на макушке, – скорее всего, она хороший коп, то есть стажёр. Плюс к тому её ожирение (в ближайшем будущем) проявлялось пока только в боках, а недовольство во взгляде просматривалось лишь изредка.

Что же касается её напарницы, та была абсолютной противоположностью: жирные, грязные волосы, взгляд, подсказывающий покупателям, куда бы им сходить подальше и в какой части ада им бы сгореть. Сто процентов, она плохой коп. Тут даже не стоит и описывать. Бр-р-р, мерзость.

– Ещё немножко, Павлуша, – подыграл Саша, – и я устрою нам двоим ух какую заварушку.

Видели бы вы лица кассирш, когда он принёс им продукты на расчёт.

– Педики, – сказала «плохой коп» и, поняв, что не рассчитала громкость, попыталась это скрыть извиняющейся улыбкой. Но, видимо, осознав, что слова услышаны адресатом, гордо расправила плечи, доказывая, что толерантность – это не её.

– Что ты сказала, мисс Не-становись-на-весы-а-то-сломаешь? – ответил Паша и громко заржал вместе со своим другом.