– Ох, Ив, я даже с Иринкой не простилась.
– Ничего, она простит.
– Замуж выходит скоро.
– Тогда ей тем более не до тебя. Домой?
– Ну да. Ты Лизу в садик еще не отвез?
– Элиз попросилась побыть в садике до сна. Ну хотя бы до обеда.
-Ладно, есть хочу.
– Мы делали вчера мусаку.
– Уже приучаешь ребенка к своей тяжелой, жирной, греческой кухне?
Ив повернулся к Инге и с широкой улыбкой замурлыкал:
– Угу, и я тебя люблю.
Ив на самом деле любил жену. Любил тем теплым, мягким огоньком, который никогда не обожжет пылкой страстью, но и задуть который трудно. Он прощал Инге ее работу, ее частую нехозяйственность, и , самое главное, нелюбовь к своим родителям. С тех пор, как он встретил Ингу, беззащитную, обожженную, хрупкую, он больше никогда не смел травить ее ядом сарказма и иглой ревности. Она родила ему Элиз, и он молчал, когда она называла дочку на русский манер Лиза, хотя до мозга костей видел ее в Греции и только в Греции. Поднимаясь в лифте, Ив обнял Ингу, поцеловал ее усталый лоб и холодный нос и это чувство, наполнившее их обоих – чувство единства душ и слияния сердец, разлилось по телу приятной теплотой.
– Давай свою мусаку, есть хочу!
Ив разогрел кусочек, налил Инге чаю и сел напротив. Она же, с куском во рту и кружкой в руке, примостилась на подоконнике.
– Что там делаешь?
– Смотрю билеты.
-Куда? Сердце у Инги застучало в груди бешено, потому что она знала : Ив может смотреть билеты только в одно место.
– Из Афин до дома.
– А зачем? Ты хочешь брата своего привезти к нам погостить?
-Нет. Мы улетим 10-го числа к моим родителям.
– Зачем? А как же моя работа? Я не могу сейчас уехать.
– У тебя еще целых 5 дней.
– Но я же…
– Антон Павлович в курсе, я разговаривал с ним утром, пока он поднимался к больнице. Девчонки подменят тебя.
Инге почему– то стало неприятно от этой новости. Она не очень-то ладила с родителями мужа, да и те невзлюбили ее с первого взгяда, считая, что она хитрая и коварная медсестричка, окрутившая их сына-добряка. От давящих воспоминаний прошлых встреч у Инги возникло ощущение горечи, а не сюрприза. Она незаметно выкинула оставшийся кусочек мусаки в мусорку и сказала:
– Поезжай за Лизой.
– Так ведь рано еще, пусть побудет еще часок?
– Пожалуйста, поезжай.
Ив взял ключи от машины, чмокнул жену в дверях и вышел.
Инга же почувствовала холодок. Поездка в Грецию была ей, конечно же, неприятна, да и решение об этом принималось Ивом в одиночку. Почему? Почему он даже не спросил ее? Хотя, зачем задавать вопрос, на который заранее знаешь ответ? Она взяла большую семейную фотографию, висевшую в рамке на стене. На заднем фоне крупными буквами было написано: Элиз 4 года! Как сильно дочь была похожа на своего отца. Упрямым характером, разрезом глаз, острыми губами. И как силен в ней был дух, передавшийся от Инги. Оптимизм и детская взбалмашность, вздернутый носик, светлые волосы. « Как жаль, что мои родители так и не смогли увидеть Лизу. Уверена, мама гордилась бы ей. Как жаль, что не смогли мне помочь рукой и советом, когда мне было так необходима помощь! Я помню, как впервые пыталась ввести прикорм, первый поход в детский сад, первый шаг, первый стих. Как много пришлось расхлебывать самой. Один на один, пока Ив торчал на работе» – проносилось в голове у Инги.
Ключ повернулся и в комнату вбежала дочка, а сзади нее Ив закрывал дверь.
– Мама, я пообедала в садике, папа меня подождал!
– Ты молодец! Пойдем ложиться на сон час?
– Только ты ляжь вместе со мной!
– Хорошо.
Инга прилегла рядом с дочкой на детской кроватке, гладила её по голове, улыбалась и думала:
«Какая она умница! Еще до двух лет Лиза выучила со мной весь алфавит и счет до 10. Знала все формы и цвета, некоторые слоги, сама ела ложкой под чтение сказки. Во время путешествий мы с ней каждое утро ходили кормить то куриц, то собак, то кошек, то коров. Я держу ребенка на руках, сжимаю в ее кулачке траву и мы вместе протягиваем это соседской корове, а у ребенка в глазах такая радость, такая забота сделать все правильно! Мы идем мимо филиппинских боевых петухов, у которых после драки лысые головы, а она показывает на них и кричит: «Мама, петушкам гребешки оторвали, потому что они вели себя плохо!». И столько страсти в ее глазах, столько огня! Она такая маленькая еще, такая хорошая! Обнимает меня крепко-крепко, что плакать хочется. Душа ее чистая, бескорыстная, подлости незнающая, а сердце большое и доброе, не отвердевшее еще от жизненных тяжестей. Она такая маленькая, верит еще всему, верит, что мама самая сильная, возьмет на руки и от всех защитит. Проснется после сна и зовет меня к себе в детскую кровать, а я приду, подлягу к ней и глажу ее, целую. Смотрю в ее милое личико и вижу в ней себя. В ее широких серых глазах я вижу себя. У меня есть дочь. Только вдуматься! Маленький человек, для которого я – кумир, и подвести этого человечка нельзя! Я не понимаю, как можно не любить своих детей. Дочь сделала меня добрее, она словно разбудила меня. Разбудила во мне тепло. Я столько ласки отдаю ей, столько любви! Ив говорил, что она мне на шею сядет. Мол, ребенку уже 2 с половиной, а ты все ее на руках таскаешь. И что ж? Сейчас ей 5, а на руки уже не поднимешь. Я правильно все делала. Я в ней души не чаю. Среди всех окружающих ее ребятишек она сияет и светится звездой. Я люблю дочь такой неистовой любовью, что это трудно описать. Когда мы пошли сдавать на анализ кровь, я плакала. Держала палец своему ребенку и плакала. А она совершенно без слез выдержала всю процедуру. Я помню, как и когда она впервые села, начала ходить и говорить, как начала есть сама, первое предложение из трех слов, первый поход в театр. Я смотрю, как быстро она растет и каждый день мне радостен. Тяжел, криклив, иногда с поджопниками, но радостен. И я не считаю это гиперматеринством. Другого детства у ребенка не будет.»
Незаметно обе уснули.
Ингу разбудил телефонный звонок.
– Алло?
– Ты там спишь чтоли?
– Ну вообще хотелось бы отоспаться, а что?
– Ингусь, будь другом, подмени меня завтра?
– А какой завтра день?
– Пятница. Как раз субботу-воскресенье будешь отдыхать.
– Гладко стелишь, лисица. Что у тебя стряслось?
– Да хотели съездить кое-куда, очень нужно, подмени.
– Ладно, завтра в 8 приду.
– Ой спасибочки.
– А Деду дренаж делали? Как он? Его перевели ?