Мерцание страз

– В женском же запрещены силовые приёмы, разве нет? – задумался хореограф.

– Не знаем мы, вид новый, да и выбора особенно нет.

– Это верно. Но не жалейте о фигурке, умоляю! Хуже лишь в балете, да везде субъективность, в бальных танцах, в спортивном рок-н-ролле, нужно выбирать честный популярный спорт.

Теперь они с мамой посещали соревнования фигуристов, сначала – скрепя сердце, а потом привыкли. Инесса сидела рядом с мамой, жевала что-нибудь вкусное. Редко, но она узнавала детей, с которыми когда-то проходила отбор. Выступления фигуристов оказались на редкость скучные, никто не кричал «шайбу-шайбу!» как в «Паласе», никто не свистел, иногда хлопали. Вот синхронистки катались интересно. Их было сразу много на льду, они катили красивыми дугами, создавая на льду фигуры. А фигуристы корячились поодиночке и, ещё и постоянно шлёпались, начинали ныть, ревели и даже истерили после выступлений. У Инессы в группе хоккеистов мальчики тоже ревели, но у них случались такие драки в раздевалке, просто побоища, от боли плакали, а тут – от обиды. Всё что-то у этих недофигуристов не ладилось: ошибки на скольжении, дорожке, у новисов с оборотами[2 - Оборотные прыжки часто выполняют с недокрутами] «вечный бой» и с преротейшнами[3 - Преротейшн – с английского "pre-rotation" можно перевести как "предварительное вращение", т.е. это та часть прыжка, которую фигурист скручивает на льду перед тем, как окончательно перейти в фазу полёта, не путать с заходом на прыжок] – как пожаловалась одна нервная бабушка. Мама что-то помечала в блокноте, говорила, что костюм должен быть второй кожей, чтобы фигурист о нём забывал; мама стала много рисовать и чертить на клетчатой бумаге конструкции, заказывала толстые каталоги, ткани, прочие аксессуары и фурнитуру; в заказах материалов оптом, ей помогали родители Лизы. А после у мамы появился компьютер и интернет, и она стала выбирать материалы по всему миру.

После посещения Кота Инесса стала гордиться, что у неё такая мама. Пришёл на дом договариваться хореограф этой важной девочки Насти! И был такой вежливый, согласный на все условия. Чем дальше, тем больше завораживал её ни в коем случае не мир фигурки, но мир шитья для фигуристов. Висящие на гвоздиках лекала, гудящий оверлок, гремящая лекальная бумага, манекены – портновские обрубки-ампутанты, и другие – похожие на людей, с головами… Инесса сама вырезала ножницами дырочки на лекалах, протягивала в дырку кромку от сетки или бифлекса, делала специальную петлю, вешала на гвоздики, с удовольствием читала буквы на лекалах: Аня-царевна, Лера-сова, Саша-гапак, Кристина-русалка. Инесса рассматривала рисунки на главной детали, как правило переде, на лекалах мама обязательно отрисовывала модель, мама утверждала, что это такие правила в мире моды. На Настиных комплектах мама не рисовала, эти комплекты висели на отдельно прибитой планке и получили название «мэрские». Все эскизы костюмов Насти лежали у мамы в секретном ящике старой швейной машинки со столом, мама установила её для красоты, как декор помещения, хотя машинка была рабочая – та тихая ножная, на которой маме приходилось шить в Москве после решения суда. Часто ночами мама стала смотреть видео с выступлением фигуристов, их приносил Кот. Если назавтра не было утренней тренировки, мама разрешала смотреть видео Инессе. Так Инесса узнала всех чемпионов фигурного катания, начиная с махровых годов. Обращала мама внимание в основном на костюмы. Мама почти всё критиковала, лишь в платье одной фигуристки от дома Валентино за десять тысяч долларов мама изъянов не нашла, мама очень горевала, что эта фигуристка так и не стала олимпийской чемпионкой – получалось, что платье такого изысканного бренда не принесло удачу, маму это очень волновало: почему так произошло? Мама сделала неутешительный вывод: костюм важен, но фигкатание прежде всего спорт, а не театр, она не волшебница и не может заговорить костюм на удачу, но как же и маме, и Инессе хотелось, чтобы именно их костюмы приносили только удачу, обязательно удачу и даже призовые места, что даже на региональном уровне было почти нереально, всё-таки Шайба – город хоккейный, а фигурка – просто приложение. Поэтому и тренеры-то в ледовом дворце ходили такие важные, строили из себя не пойми чего – только во дворце у них и был авторитет, а на серьёзных турнирах важничали исключительно тренеры синхронисток, остальные же имели несколько прибитый (тщательно скрываемый под маской высокомерия и каменной мимики) вид на фоне именитых тренеров лучших клубов и спортшкол страны.

Когда Инесса училась во втором классе, дед Лёд принёс ей роскошные подарки: и модную куклу, и много дисков с мультфильмами, новые диски для магнитолы и даже розовый хоккейный шлем. Постепенно Инесса переехала жить на кухню, а вся квартира превратилась в швейную мастерскую. На стеллажах лежали рулоны тонких материй, на штырьках, торчащих из стены, разместились бобины с нитками всех оттенков спектра. Прозрачные мешки с переливающимися блёстками кичились на полках третьей комнаты. На потолке установили огромный пропеллер, а на балкон вывели трубу, мама называла её вытяжкой. Балкон превратился в отдельную мастерскую, мама клеила стразы на балконе и расписывала акрилом ткани. Она надевала специальный намордник-респиратор, защитные очки, а на руки – невидимые перчатки. Процесс наклеивания был самым трудоёмким.

Но потом в мастерской появился другой клей, не такой вредный, надобность клеить на балконе пропала, но труба-вытяжка по-прежнему вела на балкон – работала в цеху постоянно. После появились самоклеящиеся стразы, стразы на паутинках с заданным рисунком, но лучшие камни-стекляшки по-прежнему продавались без клеевой основы. Инесса росла и всё чаще помогала маме с наклейкой страз. Постепенно к ним домой стали приходить не только фигуристы, но и бальные танцоры и танцовщицы с невыполнимыми просьбами – например, чтобы заломов на рукаве фрака партнёра при поднятии руки не случалось. Но мама как могла старалась исполнить нереальное – как Золушка, надевающая туфельку на лапу сестры, и всё-таки получилось минимизировать заломы в динамике этих бальных кривляк из Дома культуры. Дальше стали приезжать: сначала из соседнего города Пушноряда, а потом из далёких мест. Инесса летом не страдала от скуки, в перерывах от сборов и лагерей, она всегда помогала маме. Училась кроить на длинном пятиметровом столе, училась потихоньку и шить, но главными оставались стразы. Это был целый мир, другой мир, необыкновенный. Сказка наяву. Очень трудоёмко, нудно, но за монотонной работой Инессе лучше чётче, яснее, думалось. О чём только она не передумала за этим столом рядом с балконом! Обо всём на свете! И об играх, о Лизе, много думала о Тимофее… Случались моменты, что всё время, пока обклеивала платья и купальники, думала о Тимофее, об их отношениях, которых практически и не было, не считая прогулок и постоянных переписок.

Глава шестая. Ненавистная муза

В скором времени Инесса и Лиза заметили знакомую «маленькую музу льда» на афишах и рекламных плакатах – семилетнюю Настю узнал весь город. Девочка Настя, дочка уже не вице-мэра, а мэра, открывала все хоккейные матчи, выступала на праздниках, на открытых катках, и на озере. Все умилялись милой девочке. Во дворце знали, что глазастенькая смуглая Кристина намного лучше Насти, но это только во дворце, город же узнавал одну Настю. Поначалу к Настиным костюмам – самому ценному, что было в мастерской, – мама никого не подпускала. Но когда стала «зашиваться», то стразы стали полностью Инессиной обязанностью, правда Настя об этом даже не догадывалась, никто не мог и представить, что маленькой Инессе доверяют обклеивать Настин костюм.

Настя была не как все – не из простых смертных, настоящая муза города, и действительно муза льда – поэтическая и неприступная, воздушная и нереальная, неземная. Её возили всегда на блестящей чёрной машине, Инесса не разбиралась в марках, зато в них хорошо разбиралась Лиза. И каждый раз, провожая взглядом «крутую тачку», Лиза говорила.

– Жаль я её тогда не убила. Череп этой корове надо было проломить. Никогда себе этого не прощу.

Настя стала звездой города с детсадовского возраста, впрочем, в детский сад она не ходила, да и в школу тоже – находилась на домашнем обучении. В школе проходили рассказы и повести, как у детей дворян были домашние учителя, вот и к Насте учителя приходили, и репетиторы, наверное, тоже. Инесса знала весь режим Насти – все сплетни о Насте докладывала Лиза, всегда с осуждением, но Инесса не удивлялась и не поражалась; Лиза досадовала, а Инесса просто следила за событиями.

Когда у мамы первый этаж стал полностью мастерской, а жить они стали этажом выше, Настя стала приезжать к ним на примерки (раньше к ней ездила мама, точнее заезжал Кот, их везли на служебной машине с сиреной на крыше), оказалось, что Настя проста в общении, мила, мама говорила, что это самый шик в воспитании – не показывать, что ты лучше других. Да: Настя была отлично воспитанной, не гордой, тактичной, корректной, деликатной, в ней не было вероломства, присущего «небожителям». Впервые Инесса столкнулась не с зазнайством и пренебрежением, которым грешили другие благополучные заказчики, а с тщательно завуалированным превосходством, очень тонкой гранью, где вроде бы человек прост, а в то же время совсем не прост, это прочитывалось в уголках губ, в повороте головы, в осанке, в том, как Настя почти незаметно бросала взгляд на подставку-постамент, на который ей необходимо было подняться, чтобы выровнять низ платья – взгляд был настороженный: Настя оценивала – не навредит ли ей постамент, не заразится ли она чем-нибудь – ведь на подставку ступал до неё неизвестно кто. Такой же взгляд Инесса как-то заметила на награждениях, когда Настю с её недокрученными двойными флутциками с неясными рёбрами поставили над Кристиной, отпрыгавшей без ошибок и старшие, и младшие прыжки, и к тому же докрученные высокие пролётные аксели, один, понятно, через ойлер с тулупом. То есть, Настя и высшую ступень пьедестала внимательно осматривала, прежде чем на неё встать. Она опасалась вредительства в обычном окружающем мире, мире бедняков, простолюдинов, да и, что там говорить, мошенников, бандитов, разъярённых дедов-болельщиков кончено же посещавших соревнования фигуристо и буравивших девочек сальными взглядами. У Насти было своё окружение, свой мир, она жила в сказке наяву, но иногда приходилось появляться и в реальности. В Настином мире махали заискивающе хвостами выхолощенные сторожевые псы, повара колдовали над необыкновенными блюдами, составленными эндокринологами-диетологами, горничные перестилали хрустящее постельное бельё, а зубные доктора полировали голливудскую улыбку; в этом другом мире отец с друзьями ездил на зимнюю охоту в Пушноряд на кабана, лису и разных куньих, а мама появлялась на праздничных мероприятиях, где её самая лучшая в городе кондитерская занималась вроде бы благотворительностью, на самом же деле все расходы оплачивались из городской казны сторицей. Дом у Насти с бассейном, выложенным по дну (опять же по информации Лизы) мозаикой «купание нимф в реке». Лоск не напоказ, внутренний полный комфорт, и внутренняя свобода человека, не знающего отказа ни в чём (ни в чём, понятное дело, разумном, а не фантастическом), помноженный на абсолютно недосягаемое владение собой – что называется порода, – задели Инессу во сто раз больше, чем претензии нервных богатых мамок к негармонично наклеенной стразе. «Страза не на месте», – куксились мамки как обиженные девочки, Настя же и не смотрела на костюм, за неё это делал Кот. За Настю делали всё и судьи: моргали все недокруты, рёбра, корявые бильманы, гуляющие оси и не вертикальный корпус – вытягивали компонентами. Надо отдать должное Насте – растяжка и вращения у неё были близки к идеальным и карандаш лучше, чем у Кристины, и коронный бауэр недосягаем, но этим и заканчивались все преимущества. Сколько занимались с Кристи, а сколько с Настей – небо и земля. Настя была абсолютно механистична, катала хуже по качеству шагов, в технике уступала тотально… Да, как могли чистили Настю, да, хорошие руки, удивительные программы и костюмы, но при этом она была совершенно механистичной, если не всегда, то в абсолютном большинстве прокатов, хотя катила она очень хорошо. Кристина же – такое соединение с музыкой, когда она чисто катает, которая вгоняет в транс. Но эту черту легко убить, и Кристину убили. Настя, когда оформилась, постепенно стала ездить медленнее, руки, правда почти как были, так и остались, вращения перешли на третий уровень, а ставили по-прежнему четвёртый, то же и с уровнем не ахти уж каких дорожек. На показалках, а не соревах, Настя ездила со скоростью хромого пешехода, но явно организованный десять лет назад хор из мальчиков-хоккейных дедушек впрягся в едином порыве и помог Насте пережить пубертат почти без потерь. Насте как тепличной девушке стало не хватать характера. Кристина за прыжки боролась до конца, не позволяла себе ни малейшей слабины, она должна быть чемпионкой в регионе. Настя же могла позволить "бабочку" на показалках. Ну хотя бы дупель сделала, вкрутилась по максимуму, пусть и с падением. Как можно целиком отдать элемент без борьбы за него? Болельщики же крюка от выкрюка не отличают, но у них у всегда есть мнение. Кристина не сдавалась до последнего, она не понимала, что в фигурном катании нет места простым смертным, она стремилась тоже стать звездой, пусть и не музой, она тоже хотела открывать хоккейные турниры – ведь она это объективно заслужила, Кристина тоже была высокого мнения о себе, гордая, заносчивая, стабильная, волевая – без воли в фигурке делать нечего всем, кроме Насти. Но кончилось всё как водится разочарованием. Кристина из кожи вон лезла, старалась-старалась… Перестаралась… Получила травму, хотела прыгнуть выше головы. В итоге порезала вены, лежала в больнице, после этого ушла в синхронку, быстро стала солировать, хоть и была побита бывшей солисткой, но что побои, тем более от женщины-почти ровесницы, красавице, которая в семнадцать решила выпилиться из-за отсутствия признания местных болельщиков, из-за информационного бойкота – ведь все СМИ были на зарплате у мэра, а Кристина все годы верила, что она талантливее, заявляла и заявляла о себе, но без админресурса в Шайбе это нереально – все с ума сходили по Насте и больше людям, плебсу, публике, болельщикам никто не был нужен. Кристину знали, но она была просто Кристинкой, а не музой и воплощением мечты, она была вечной соперницей Насти, её проигрышу всегда радовались неуёмные хоккейные болельщики, Настя считалась ангелом, а Кристина даже не падшим ангелом, а дьяволом во плоти, мешающим Настеньке навязчивым соперничеством. А как все радовались, когда Кристину настигла травма – соперница получила по заслугам, Настю же при травме все жалели, ждали её выхода на лёд как древние люди первого полёта в космос. По закону высшей справедливости, в который Инесса с годами верила всё меньше, Кристя выиграла бронзу чемпионата России с командой синхронного катания, и её блестящее солирование в том числе способствовало упорной борьбе за третье место – судьи на первенстве страны как могли тащили на третье место команду с именем, но не дотащили, среди них попались и почти честные, почти земляки из Пушноряда, почти уроженцы Шайбы. Кристина после бронзы как-то успокоилась, но что-то в ней надломилось навсегда – вера в людей, в беззаботную жизнь, не стало и уверенности в своей красоте и привлекательности, а Кристина была очень красива тяжёлой южной красотой. Кристина стала после шрамов на запястьях ещё более заносчивой, насмешливой, высокомерной, злой-презлой, даже губы у неё сузились от постоянной гримасы покерфейса, столько лет сжимала зубы и натянуто кривилась на втором пьедестале… Так о чём это Инесса? Вечно левый приток мыслей охватывает, забываешь об основном потоке, и уж тем более не помнишь о русле – с чего началось думаться о Кристе-то?

Ах, стразы и мамки… Что значит место стразы, когда их сотни и в большинстве своём просматривается тенденция хаоса, выплеска, случайности – мамки не могли объяснить. Но вкус обывателя нельзя перевоспитать, объясняла Розетта Владимировна, и всё не устраивающее заказчика, переделывалось. Вообще-то мама считала, что стразы – зло, они забивают костюм, у неё были идеи получше, иногда простое платье сложнее сшить, чем многослойное, на котором все сверкает и переливается. В многослойности можно спрятать какие-то дефекты. Лаконичность же оголяет работу мастера. Но пока приходилось уступать традиции, вкусу толпы – хоть фигуристы и каста, но программы ставятся на широкого не очень образованного зрителя, чтобы был отклик в сердцах, как говорится. Заезженные модели костюмов в фигурке – то же, что и заезженные композиции, где самого фигуриста, его личности не видно даже близко, только то, что в нее вдалбливают, заезженные вусмерть темы, от которых уже тошнит, бесконечные лебеди всех цветов и мастей, копипасты с программ чемпионатов страны. Если уж музыка "оригинальная" – Кот, что называется, решал выразиться, то невыразительная и нехитовая. Чем больше ограничений по ритму музыки и зрительскому вкусу, тем сложнее. А Кот специально ставил выигрышные программы лишь Насте, ну и синхронисткам – они ж Насте не соперницы.

Инесса раздражалась дико на замечания по стразам, она вкладывала в каждый костюм частицу себя, приходилось переклеивать так, что терялась изюминка. Заказчик всегда прав – за якобы ошибки мама извинялась, как могла, обещала сшить следующий костюм за полцены – это пошло ещё с тех времён, когда мама боялась перечеркнуть свою репутацию скандалом. Тактика подобострастия, зависимого положения, собачьей преданности, облизываний-извинений – самая верная, хоть и унизительная. Клиент, даже если рассержен, вернётся за полцены, а даже если не вернётся, то значит совсем шиза, и скатертью дорога, но как правило возвращались. Сейчас благородное поведение стало своего рода визитной карточкой мамы и гарантией её порядочности, не рвачества. На самом деле, мама ставила претенциозников в штрафную, самую долгую очередь, об этом они не догадывались – им казалось, что все ждут по семь-восемь месяцев, да и полцены сейчас стоило как три цены раньше. Сарафанное радио по-прежнему никто не отменял, в случае конфликта вердикт был бы жесток, но когда репутация наработана, не так страшно. Даже сейчас мама не могла избавиться от неадекватных заказчиков. Повышение цен сразу уменьшало количество неадекватов, но они попадались всё равно. И приходилось их убалтывать так же, как в те времена, когда без заказов Инесса с мамой не выжили бы. Инесса старалась сделать как можно лучше, а вместо «спасибо» – претензии…

Но Инесса, болела за многих заказчиков, жалела их, знала с самого начала, что скоро всё у них закончится – или придётся переезжать в столицы, или просматриваться в команду синхронисток, туда попасть тоже сложно. Пусть порадуются на соревнованиях, думала Инесса, снимут всё для семейного архива, для соцсетей – единственное, что останется у них как память занятий, ну и ещё травмы, травмы в фигурке неизбежны. Каждое выступление для обывателей как семейный праздник, они к нему готовятся, тратят последние деньги. Инесса знала: чем раньше уйдёшь из фигурки, тем больше сохранишь нервов. Хорошо, что её не взяли сразу. Лизу, вот, выгнали через полгода. Через год бросили ещё некоторые, кого убедили, в отсутствии способностей. Они там все в фигурке вруны. Тренер Виолетта Сергеевна доказывала маме, что у дочки огромный рост, а Инесса не выросла. Значит, тренер ошибалась; Виолетта до сих пор, встречая Инессу во дворце, отводила глаза – Инесса стала постоянным напоминанием о непрофессионализме, вечным укором. Виолетте было бы наплевать, но она зависела от мамы Инессы, наверное она жалела, что так тогда себя вела. Инесса же ненавидела Виолетту, но мило улыбалась – самая верная тактика, самая опасная, Инесса верила всеми фибрами души, что кара настигнет Виолетту за то, что она убила в ней пятилетней мечту, не разрушила, но нарушила веру в себя.

Инесса знала: мерцание страз закабаляет, подчиняет себе, и ты уже не можешь вырваться из фигурки до конца, даже если и понимаешь, что фигурка бесполезна, что это зло и уверяешь всех, что фигурки для тебя не существует. При неблагоприятном опыте в фигурке у Инессы бы осталась надежда на синхрон, на синхронное катание. Пусть она зыбка, но она была бы. Кот прав: иногда лучше не начинать, чем страдать как Кристина. Но Инесса чувствовала – она могла бы стать синхронисткой ничуть не хуже крайних, она командный человек и не подвела бы. А если бы не стала? В хоккее они с Лизой звёзды, это верно, может и хорошо, что так всё вышло, наверняка хорошо. Инесса наблюдала: мучения неуверенности в собственных силах, ощущение неизвестности в будущем сопровождают всех, пока они тренируются. Они говорят: тренируемся для себя. Н это враньё. Разве можно для себя убивать голеностоп и получать усталостные переломы, разве можно отказываться от ужина, а в детстве, от морожки и торта?! Нет, всё это враньё. Один раз не пройдя отбор, Инесса оказалась случайно в хоккее, так сложились обстоятельства, можно сказать судьба. Но судьба могла бы быть и другой, такая во многих американских фильмах красной нитью проходит идея. Инесса знает, что лёд – наркотик, он таит в себе и красоту, и разочарование. Поэтому сумасшедшие деды, бывшие шайбовские красавцы, такие неуёмные. Городу приходится тратить для тихой, завуалированной борьбы с ними средства и ресурсы – они на чемпионатах по фигурке болеют как на хоккее. Во льду есть магия. А в шайбовском льду точно ещё и колдовство. Инесса уверена, что терем где-то вдали, в зыбких проплешинах осеннего пролеска, мерещился ей вроде как на самом деле, он точно был… Кто-то из того терема сделал так, что Инессу стали искать родители Лизы, кто-то из того дома нашептал Лизиному дедушке об идее создать женский хоккей в Шайбе.

Но если отмести от себя мракобесные мысли, то всё равно что-то удивительное, не похожее на другие виды спорта останется. И это что-то скольжение, это вроде как идти по воде, пусть все апостолы на свете и их учитель простят Инессу о таком сравнении. У Инессы в хоккее – скорость и рисунок игры. В фигурке – рисунок катания, и когда-то именно рисунок стоял на первом месте. Давным-давно женщины отвоевали себе это вид, а потом и короткие юбки[4 - В 1936 году норвежская фигуристка Соня Хейне сделала то, на что ранее никто не решался – надела короткую юбку. С тех пор юбка у спортсменок все больше укорачивались.], и правила изменились, но рисунок важен до сих пор, и задействование всей площади льда.

Мама – уникальный талант с золотыми без всяких художественных переносов руками оставалась для клиента обслугой. Раньше обычной портняжкой, теперь престижной портнихой, у которой «все фигуристки шьют». Мама, дисциплинированная, аккуратист в кубе, чистюля из чистюль вплоть до паранойи, человек тонкой душевной организации, склонной к депрессии, принимающая близко к сердцу любое замечание, любое обидное слово, мама, так и не научившаяся за столько лет карьеры не обращать внимание на подколы, уколы, сплетни и оговоры, в общении со всеми без исключения клиентами играла роль простоватой услужливой белошвейки, добротой и домашностью располагала к себе, общалась, подстраиваясь под уровень клиента, мама неплохая актриса, раскусил её только Кот, да и то не сразу… Мама много времени проводила с Котом, особенно поначалу, когда надо было раскрепостить Настю, чтобы понять, какие программы ей ближе и какие костюмы станут второй кожей. Ещё мама любила с Котом просмотреть-прослушать балет-оперу-фильм, реже – клип песни, прочитать либретто, перевод песни, а если музыкальная пьеса – приходилось вникать в музыку, причём не в отрывок, а в весь балет, или кино.

Избалованную своенравную Настю, но внешне милейшее создание, чистый ангел во плоти, мама боготворила. Кто из кого сделал звезду – мама Инессы из Насти или Настя из Инессиной мамы – сложный вопрос. Без Розетты Владимировны Настя всё равно бы стала музой города, пусть и не в таких идеальных костюмах, мама Инессы же без Насти так бы и колупалась по местным заказам, никто бы о ней не знал, и мама так и не раскрыла бы свой талант художника именно по спортивному и бальному костюму. Популярности, тому что у неё появились заказчики из сборных, из других стран, мама достигла совершенно случайно и опять же благодаря Насте. Разгорелся настоящий скандал, что и сделало маму знаменитой в узких кулуарных кругах всего мира.

С Настей занималась целая группа: тренер по фигурному катанию, массажист, он Настю тянул-растягивал – Настя его ненавидела, скользист. Скольжение у Насти было отменное, его поставили в первую очередь, тут важно наработать круги с раннего детства, но и способности важны при скольжении, кого-то невозможно научить скользить, но Настя во всём слыла способной ученицей; с самого начала стало заметно, что на прыжке она жалела себя, всегда надевала на тренировки специальные труселя с защитой. Занимались с Настей и тренер по плаванию, и тренер по гимнастике, ну и конечно же человек из балетных – главный хореограф Кот. Прошлое его было покрыто мраком и постепенно, чем хореограф становился популярнее, обрастало всё новыми и новыми легендами. Всё такой же не старый, как бы законсервированный, вечно небритый стройный мужчина с плавными кошачьими движениями, он никогда не шёл просто как все остальные смертные – всегда казалось, что он бесшумно крадётся. На новогодних ледовых представлениях он всегда выходил в образе Кота. Заодно с Настей он сносно научился скользить, делать дорожки и даже крутить твизлы всинхрон. Часто он ночевал в Ледовом дворце, у него там был свой кабинет. Но этот загадочный хореограф жил и ещё где-то, может даже ещё в нескольких местах, во всяком случае, его часто вечерами видели в барах и ресторанах, и всегда одного. Лиза уверяла, что после бара он менял внешность, поэтому никто и не знал, где он живёт – ну кончено же это была шутка, Кот становился частым героем мемов, просто он был некому неинтересен вне ледового дворца, он был приложением к Насте и другим фигуристкам, он никогда не светил фейсом у бортика и в микст-зоне, но соцсеть вёл постоянно, и причём не с выгодной для своего реноме стороны – показывал себя не в лучшем свете, а рожи строил для фото страшные, выглядел на фото намного старее, не использовал фильтры. Поговаривали, во всяком случае, так утверждала Лиза, что папа Насти нашёл Кота абсолютно случайно под каким-то петербургским мостом, в какой-то канаве или даже канавке в плачевном и даже непотребном виде. Он вышел, а точнее выполз из этой самой канавки и ходил-побирался среди ночных туристов, жалуясь на судьбу: он, бывший артист, солист Мариинского театра, пал жертвой интриг и уволен за профнепригодность. Тогда Кот больше походил на бомжующего кота и без стеснения выкладывал позорные фото того своего непростого периода в сеть, предаваясь мучительным для подписчиков воспоминаниям, занимаясь то ли смакованием того отрезка жизни, то ли самобичеванием. Как папа Насти, тогда ещё не мэр, а просто член администрации Шайбы разглядел в этом опустившемся человеке аристократизм, джентльменство, лоск, достоинство, в общем, всё лучшее человеческое, да ещё к тому же и танцовщика, и талантливого преподавателя, совершенно неясно, и уже никогда не узнать, потому что об этом Кот никогда не писал в сети, наверное как истинный джентльмен. У Кота в постах была такая черта принизить себя, он был ужасно благодарен папе Насти, и безусловно папа Насти спас его от смерти и цирроза. Кот участвовал во всех его предвыборных компаниях, и всегда, вспоминая прошлое своё положение, добавлял, что люди столиц – зажравшиеся, подлые, жестокие, а люди Шайбы и Пушноряда – сочувствующие и не брезгающие даже подканавниками. Настя говорила, что у папы чутьё на кадры, на настоящих людей, а не на разную шушеру с налётом лицемерного лоска, вьющуюся и стелящуюся вокруг – Настя вообще выражалась чётко, прямолинейно, она очень уважала своего хореографа – хореограф у Насти был не хуже столичных и ставил ей необыкновенные программы. Из-за них-то и разразился скандал, после которого Розетту Владимировну перестали называть портнихой, а стали величать «одним из лучших мировых дизайнеров».

Кроме очарования, эффекта узнавания и харизмы и кроме нереальных костюмов, конечно же Насте ставили самые запоминающиеся программы. Каждую осень весь город с нетерпением ждал и гадал: чем удивит Кот на этот раз. Кот ставил всё – от классики до саундов, но музыка была такая, под которую никто, никогда и нигде ещё не катался – Кот находил нераскрученные фигуристами мелодии, и не замеченные никем из фигурнокатательных хореографов до него отрывки из классики. Нарезки Кот ненавидел. Настя всегда катала один и только один цельный отрывок. Мама Инессы, понятно, шила супероригинальные и суперсовременные костюмы. Настя не была в каком-то одном амплуа. Кот много лет работал с ней ежедневно, денно и нощно. Программы его были разнообразны, больше театр, чем спорт – именно то, что и нужно Шайбе. Любой матч, первенство, начинается и заканчивается выступлением фигуристки, приводя болельщиков в благостное благодушное состояние – чтобы морду не набили друг другу после игры. Заканчивала матч всегда Кристина. Она катала только женственность, всегда в розовом или голубом, иногда в жёлтеньком, вся переливалась. Лёд между тем был весь испещрён, исцарапан. А болелы, во всяком случае фанаты проигравшей стороны, уходили с трибун, чтобы не видеть дальнейшие круги почёта и прочие торжественные мероприятия – всем было после матча не до смазливой фигуристочки, все камеры – в микст-зоне, фигуристка просто заполняла пустоту. Настроение как минимум у четверти болельщиков было безнадёжно испорчено. Как Кристина, которая рождена была для фигурки (так шептались дворцовые интриганы) выносила пренебрежение, спины, брожение и хождение, это терпела? Да нормально терпела, а что ей ещё оставалось? Вместо неё могли бы выпустить любую другую, ничего бы не изменилось – так, просто финальный фон, а не жирная точка. Настя же открывала матчи и прочие соревнования, аккумулируя всё внимание, восхищение, воплощая мечту. Все выступления Насти показывали в репортажах, а телевидение выкладывало ролики в сеть. Потом и Кот, когда немного разбогател, сам смог видео с Настиными выступлениями снимать. Потихоньку видео с Настей набирало просмотры. И в один прекрасный день, на чемпионате России спортсменка откатала программу Насти от и до, причём не постеснялись скопировать не только все траектории и акценты, усложнив чуть дорожки и связки, но и костюм. Ну понятно от костюма осталось жалкое подобие, как могли, так и скопировали. И тогда Кот восстал. А отец Насти дал этой истории огласку, по телевизору прошёл сюжет, в интернете тоже появились статьи о плагиате программы тихой скромной девочки-трудяги-звёздочки далёкого города Шайбы, где школа фигурнокатательная слаба, но милая муза как может пропагандирует этот удивительный волшебный вид спорта на грани искусства, скользит с коленом, делает фантастические заклоны и уникальные вращения, набирая по ходу вращения скорость всё больше и больше… И весь мир фигурного катания узнал, что в Шайбе есть вот такой хореограф, и что есть вот такая у него Настя в таких вот шикарных костюмах. Так у мамы появились столичные заказчики, а потом и иностранные.

Инесса ненавидела Настю всеми фибрами души, она не могла понять, зачем товарищеские встречи и матчи всегда открывают номером одиночницы, а не синхронистками. Люди пришли, приехали, прилетели издалека болеть за хоккей. Зачем им этот клоп на фоне бескрайней арены. Зачем тут одна фигуристка? Конечно, в игровых видах спорта, в перерывах, выступают группы чирлидинга, развлекают болельщиков, чирлидинг в Шайбе заменяли синхронистки – в Шайбе, если верить прессе, традиционно одно из лучших скольжений с приседанием на конёк, да и хореограф уникальный, талантливый, то что он сам не фигурист – только плюс, для него не существует ограничений, он пытается пробовать всё, даже невозможное, расширяя тем самым границы. Настя же всегда именно открывала матчи, а синхронистки потом в перерывах или после награждений – если совсем уж серьёзные соревнования, а Кристина с травмой. Инесса ненавидела и Настю, и её платья, которые ей приходилось обклеивать. С детства она шептала, склонившись над столом или стоя у манекена:

– Стразочки, милые. Сделайте так, чтобы эта Настя умерла. Умерла насовсем. Ну ладно. Пусть не умерла, но чтобы старшие прыжки никогда-никогда не давались. А тулуп и сальхов да чёрт с ними, пусть прыгнет, но недокрутит свои позорные дупли. И чтоб с каскадов приземлялась только на пятую точку, или чтобы бабочка на каскаде – тоже сойдёт, но лучше чтобы шлёпнулась кончено же, чтобы загуляла ось. Ну пожалуйста, стразы, ну что вам стоит, подмигнёте свету, подмигнёте судьям, хлоп – и Настя не прыгнет, или судьи на пересмотр поставят. И Настя валяла, чем дальше, тем больше, но хитрый Кот ювелирно скрывал все недостатки, не давал Насте слиться. Инесса верила, что это она заговорила стразы, сначала это была просто игра, а потом превратилось в игру на вылет. Настя стала полировать лёд постоянно. Но это никак не влияло на выступление на местном уровне – Настя всегда оказывалась на пьедестале, ей накидывали компонентов и гоецелое лукошко – все региональные судьи ходили под авторитетом мэра, авторитет Насти был таковым, что она считалась недосягаемой, инопланетянкой. После того, как Настя упала как-то особенно неудачно, все заговорили о проблеме роста, и только Инесса знала: дело не в пубертате, а в ней, в Инессе. Клея стразы, она поставила задачу если не уничтожить Настю, то опозорить каким-нибудь совсем нелепым падением. Это была фантастическая идея, наверное Настя и без Инессы к восемнадцати перестала бы выступать на соревнованиях, удовлетворившись званием мастера спорта – как такое могло произойти всем, кто в теме, осталось неясно, ведь правила – для всех, а Настя не вытягивала контент мастера спорта, не просто не прыгала, но вообще не владела старшими прыжками. Как и прежде Настя выступала на открытиях всех важных соревнований, и теперь диктор низким поставленным голосом объявлял, что она кмс и чемпионка региона ( кандидат в мастера с двойными прыжками! Да и побеждала она лишь по младшим, по третьему- второму взрослому разряду, но эта информация не уточнялось, а у людей память коротка, ох коротка). Настя оставалась любима всеми жителями региона, в соседних регионах тоже знали её имя и обожали: Настя давно стала лицом Шайбы. Не хоккеист какой-нибудь, а Настя! Настя несла традицию, лучше традиции может быть только новая традиция, обновлённая, под саундтрек. Инесса, несмотря на ненависть, обожала все до одной Настины программы. Музыка преобладала над действием, музыка всё вытягивала – так считала Инесса. Настя никогда не начинала с растанцовки, она каталась, пересказывая сюжет, образ возникал у зрителя сам собой, в этом была заслуга в том числе и костюма. Насте шились в основном костюмы-арлекины, как называла их мама, они были сразу от двух образов, соединяли несовместимое, работали на контрасте, иногда на контрасте детали, а чаще на контрасте расцветки и частоты россыпей страз. Все ждали Настиных выступлений, всем нравилось. Всегда бесподобный и разный костюм. Сколько ночей, недель, месяцев уходило у мамы на отрисовку эскизов. Сто, двести листов формата А4! Кот признался, что ему понравилось именно вот эта двоякость трактовки в первом мамином костюме для Вани. Там было бытие и небытие. Кот разрабатывал именно такую концепцию, ему не нужны были костюмы-трансформеры, ему нужно было нечто иное, всё-таки он из балетных, из театра… Все и всегда ждали Настю, Настя была лучшая для зрителей, любимица, чаровница-кружевница, как очень точно называла её мама. Кружевами линий и вращений она и по взрослым завораживала зрителя, в этом была заслуга кончено же Кота. Прыжки ушли, но у Насти оставались после оформления быстрые вращения, классические, с прижатой на вертикальном шпагате к ноге головой, с быстрой раскруткой как у девочки. Взрослая фигуристка и такие каноничные идеальные вращения – первый признак того, что человек в фигурном катании одарён. Но где бы была её одарённость без папы. Инесса, может, тоже одарена, но кому это надо? Её даже не отобрали на это глупое фигурное катание – злилась Инесса в тысячный, в миллионный раз. А Лиза пролезла. Такие уверенные люди, такая семья – они берут нахрапом. То есть, заявляются сразу вчетвером, мама, бабушка, папа и дедушка, все сытые и высокие, и начинают возмущаться в четыре голоса и оправдывать свою горе-Лизоньку. Таким манером они продавили тренера и на фигурном катании, когда та посмела заикнуться, что у Лизы с этим спортом не сложится. Они продавили и женский хоккей в Шайбе – чтобы Лизе стало, где заниматься. В Одинокий никто из родни не продавливал – молодёжка просто прислала вызов, но может быть именно Лизина уверенность и поддерживающий с детства семейный тыл помогает ей сейчас в играх? Неужели Лиза и Настя в чём-то похожи? В уверенности, в благополучии – безусловно, да.

Настя смотрела на водителей с рекламных щитов на шоссе, Настю приглашали на местную радиостанцию, и на телевидение – обязательно, Настя поздравляла шайбовцы с Новым годом, ведь Новый год – это праздник всех ледовых видов спорта. А когда Насте надоело просто выступать, то есть она не могла уже выкатывать полноценно свои простенькие по техническому набору программы даже без прыжков, она вдруг оказалась в команде по синхронному катанию. Там спокойно можно было катать и до двадцати пяти лет, а то что пришлось всей команде Настю обучать (а она плохо обучалась в команде и даже тупила, при этом сохраняя уверенность и спокойствие), никого не смущало, все были горды и счастливы – ведь Настя снизошла до них, простых смертных. Настя действительно любила фигурное катание, раз снизошла до синхронисток. И даже Кристина вновь стала улыбаться – ведь ради Насти выпихнули вторую солистку, а не её, Кристина надеялась, что Настю поколотят, как когда-то её, но Настю не тронули – все её и здесь были рады. Инесса верила в то, что это она стала причиной провала и радовалась. Она заговорила стразы и выступление Насти стало не просто провальным, её увезли в больницу. Казалось, она должна быть благодарна Насте, ведь Настя прославила не только себя, но и маму… Инесса сама не могла чётко для себя сформулировать, чем ей так насолила Настя. Наверное, в Насте сконцентрировалась вселенская несправедливость: одним с рождения – всё, а другим – ничего, ну или почти ничего…

Часть вторая. Исповедь Корнея

Глава первая. Корней начинает рассказ

– Я убийца!

– Ха-ха, – расхохоталась Стася, она окосела от бокала шампанского и была настроена игриво. Инесса тоже усмехнулась. Ну а как реагировать, если слышишь такую ересь.

– Можно без «ха-ха» и без «хе-хе». Смотришь, как стреляют петарды за окнами, слышишь, как воют испуганные собаки?

– А коты что не воют, что ли? – обозлилась вдруг Стася. – Представляю, что сейчас мой Снежок вытворяет.

Стася, кажется, спьяну забыла, что Снежок умер, а может Инессе тоже забыть, что Тимка умер, говорить о нём в настоящем времени. Чем он хуже Снежка?

Корней стал угрюм.

– Я – убийца, – тихо и с угрозой повторил Корней.

Ни Стася, ни Инесса долгое время его не перебивали – есть слова, которые не хочется слышать, а если приходится, то лучше помалкивать.

– Я – убийца, тайный убийца, не пойманный, а значит для людей и не убийца вовсе, но для себя-то, поймите девчат, я убийца, я-то знаю, что убил. У всех Новый год – огни, снег, ледяные озёра, праздник, сказочный праздник. А мне хоть бы провалился чёртов Новый год, бес попутал именно в такое же точно время, морозное, ясное. Ненавижу Новый год, но делать нечего, надо притворяться, надо дарить глупые подарки и писать тупые поздравления в сообщества, размещать самые смешные, идиотические фотки в прифотошопленных уродливых алых колпачках. Не понять вам меня. Искры петард, букеты ракет, облака фейерверков, да даже бенгальские огни – волшебное облако. Сказка на улице нашего сурового города. Сказочная сказка. Так щемит сердце. Ведь мог бы жить и радоваться, а вот нет, на совести у меня смерть и … даже не одна… Правда… – замялся Корней.

Он выключил свет; странно, подозрительно в свете мерцающих гирлянд освещается его лицо. Корней покрывался испариной. Может, он болен? А может много выпил жидкости и потеет. Но нет. Корней почти не ел и не пил сейчас. Так – чипсиками похрустел, взял кусочек капусты по-грузински. Да и в мастерской не жарко, скорее даже прохладно, окно приоткрыто, фрамуга опять же. Нет. Дело не в окружающей среде и не в выпитых и принятых на грудь промилле. Дело в нервах. Корней волнуется. Позже, по ходу исповеди, он вообще стал трястись, и, поймав Инессин взгляд (она как могла пыталась сделать его сочувствующим), сунул руки под бёдра, под ляжки – чтобы не было заметно, как руки трясутся, руки всех выдают, ещё уголки рта, Инесса это и раньше замечала. Уголки рта у учителей иногда дёргались, Инесса жалела учителей, стольких идиотов им приходится терпеть, Инесса просто диву давалась, какая у некоторых учителей выдержка.

– Вместо эн-гэ полюбил Рождество. Сочельник, звезда. У церкви… Стал набожным. Без церкви не могу. Как убил, так первую свечку и поставил. Постился, исповедовался, ну не как с вами, пересказал незначительные прегрешения, деньги тоже жертвую, немного, как могу.

Инесса запомнила, что Стася уже открыла рот, чтобы откомментить про деньги и прегрешения, что-то типа язвительного: для тебя, мол, деньги не проблема и что не согрешишь, не покаешься, но вовремя опомнилась – хмель от шампанского быстро выветривается.

– Рождество – вот сказка. Хлев, Иисус новорождённый, старцы. Ну и младенцев всех к тому времени покрошили на ремни. – Корней горько усмехнулся.

Инессу не особенно покоробило богохульство: скорее всего последующее настолько жутко, остаётся шутить по-чёрному, юмор такой специфический как защитная реакция организма.

– Небо, звезда Вифлеемская. Даже если тучи, вижу именно ту самую звезду, у меня компас в тучную ночь, в рождественскую ночь. Синие огни, жёлтые, зелёные, лишь бы не бордо. Сугробы синие ночью, вроде как краску на них из баллончика распылили. И свет от фонарей, и тут же тени, такое граффити, трёхцветное, трёхмерное, синя чернота, серый пушистый свет и тёмное почти чёрное – тайное. Тайное, которое никогда не станет явным. Никогда. – Корней выдержал паузу.

Инесса поёжилась. Встала из-за стола, семь шагов к вешалке в прихожей, сняла старушечьи оренбургские платки (мама держала их на шляпной полке для мерзляков). Семь шагов обратно. Инесса протянула платок Стасе, та с благодарностью кивнула и напялила платок на голову как бабушка. Инесса накинула платок на плечи. Вообще-то желательно закрыть окно, но Корней… с него реально капал пот, как будто он физику в тренажёрке с тяжёлой штангой зацепил.

– Ели светятся, белыми сугробами на ветвях. Снег-снежинки, как комары-мушки вьются вокруг фонарных столбов, то есть – ламп, но тоже фонарных, никогда не замечали? – Корней усмехнулся: – Вы как бабули.

В пушистых шалях они выглядели комично. Галина Мурмановна уверяет, что жизнь пронесётся быстро и над старостью смеяться нельзя. Лиза ненавидит всех, кому больше двадцати пяти – возрастные игроки занимают её место в женской сборной, так она считает. Инесса не так категорична, но старшее поколение по возможности обходит стороной, в беседы не вступает, на вопросы, как куда-то пройти пожимает плечами – вдруг сумку отберут, в магазине Инесса всегда ответит, если люди просят прочитать какая цена – мама тоже в очках, а Галина Мурмановна, как забудет дома очки, так не то, что прочитать, у себя под ногами ступени не видит, и ноги подворачивает. Но вообще старые люди токсичны, да и опасные они. Например, помощница Зоя Константовна. Вот цветы мастерили для Тимки – так сама адекватность. Мама с ней нормально, даже заискивает, и Инесса тоже, но отвратительная она, когда дело касается оплаты, требует охренеть сколько, и отказать нельзя – инвалид же. Но супервиртуоз, для мамы главное марку держать, и чтобы без брака. Она судит человека по работе, по результату, а не по внешности и характеру. На характер в их тонкой почти ювелирной работе наплевать, найти профессионала очень сложно, задача почти невыполнимая.

Корней тем временем продолжал нести пейзажную чушь, Инесса готова слушать бесполезный ураган звуков хоть полчаса, ну пятнадцать минут точно бы вытерпела, лишь бы не слышать того, что дальше, то есть самой истории. Если он реально расскажет об убийстве, зачем ей это знать? Получается, она должна быть губкой, впитать негатив, который на неё выльют в новогоднюю ночь? Корней специально устроил разговор по душам. Но Тимкина смерть изменила Инессу, меняются и друзья, Инесса готова слушать дальше. А Стася, приоткрыв рот, каждому слову внимает – она обожает всё необычное, чужие истории, интриги, сплетни и страсти; есть такие люди, они живут новостями, жизнь без подпитки скандалом для них скучна.

– Надежда на будущее, на жизнь, жизнь длинную, насыщенную событиями. Все люди мушки-снежинки, все тянуться к свету, но не всем удаётся до него дотянуться. Вот и мне не удалось. И приходятся тогда жить в тени, в полутени, не всем везёт выйти из тени. Чужая душа потёмки, это про меня. Не верите? – Корнея заносило на поворотах сентиментальности.

– Ты, Корней, в тени? в полутени? ты ли это вообще? – возмутилась Стася. – Я тебя умоляю! Что тебе тянуться к свету?! Ты и так на свету, у всех в городе на виду, все тебя знают. И ты живёшь в тени – да уж. Да на каждой трансляции тебя берут крупным планом, ты председатель клуба болельщиков, ты разъезжаешь по городам и весям, поддерживая наши хоккейные команды, и ветеранские и детские – так вот.

– Но! – Корней поднял руку, так он всегда делал на играх, давал отмашку скандировать кричалку. Лидером он оставался и сейчас, Корни (так его зовут ребята-болельщики) – настоящий лидер, сильный мужественный и справедливый – так его позиционируют и в городе. – С лирического отступления перейдём к главному, то есть основному.

У Инессы упало сердце, Стася развязала платок, положила его на плечи игриво, закривлялась, кокетливо строя глазки, с ужимками, сидя сплясав русского.