Мерцание страз

Инесса обернулась, но Лизы рядом не было. С лавки поднялись две девочки, с которыми «куковали» Инесса и Лиза почти с самого начала. У одной девочки ноги как колесо, а у другой – коленки рядом, но к низу ноги расходились, как у буквы «Х» – мама Инессе недавно в книжке показала.

– Я спрашиваю: и тебе, Настя, особое приглашение?

– Да: мне особе приглашение, и слово «пожалуйста», – отчеканила загорелая девочка, – так про себя назвала Инесса Настю.

Их вывели в холл, к буфету. В холле с торжественным видом в окружении папы, мамы, дедушки и бабушки – толстых массивных и важных, восседала пузатая Лиза и жевала пиццу. Тут же, за соседним столом, одиноко ждала Инессу мама – тарелка с корзиночкой обрадовала Инессу, Инесса перестала обращать внимание на всё остальное – в корзиночке росли кремовые грибочки со шляпками, большой жёлтый стакан подмигивал Инессе пузырьками.

– Мама! Персиковый? – обрадовалась Инесса.

– Нет, – улыбалась мама. – Это кислородный коктейль. Попробуй.

– Уууу! – Инесса впилась в трубочку.

– Ну как Инесса? Приняли? – улыбалась мама.

– Да не пвиняли её, – противная Лиза, несмотря на бесконечные разговоры родни, умудрилась услышать, что спросила мама и прокричать с набитым ртом. – А веня пвиняли. А меня вж-вж-вжзяли! – Лиза поперхнулась и закашлялась.

– Поздравляю! – испуганно улыбнулась мама.

– Лизун! Что ты как троглодит? Давай теперь каждому сообщим. – Папа Лизы с трудом (он сидел спиной) обернулся к Инессиному столу, но у него это вышло плохо, тогда он повернулся вместе со стулом и виновато произнёс: – Извините, хвалится дочка, все секреты семьи выдаёт, – он с шумом развернулся обратно и сказал теперь Лизе: – Ну, купи себе, Лизун, медаль, – и хихикнул, довольный своей остротой.

– Лизонька! Дожуй, детка. Заворот кишок заработаешь, не глотай кусками, вот что значит с самого утра ребёнок недопитанный, на голодном пайке! – беспокоилась бабушка-гора и тоже обратилась к маме Инессы: – Сколько нервов эта тренерша нам попортила за эти дни, девчат, и это мы ещё заниматься не начали.

А мама Лизы передёрнула презрительно плечами и произнесла:

– Тоже мне элита.

– Элита – это хоккей, – подал голос дедушка и указал большим пальцем-сарделькой назад на стену. Надо отметить, что дедушка был самый изящный в компании тучного (а попросту говоря жиробасного) семейства, во всяком случае дедушка свободно мог двигаться на стуле, поворачиваться во все стороны. – А эти фигуристы… Бессмысленный вид спорта. Лизок! Дожёвывай и поехали. Дел невпроворот!

– А мы как? – засуетилась мама. – Пойду подойду, спрошу.

Инесса продолжала пить коктейль, за соседним столом стали подниматься взрослые – Инесса понимала по звуку отодвигающихся стульев и дрожанию на её столе стаканчика с салфетками. Лиза подсела к ней, но Инесса решила с Лизой не разговаривать: зачем Лиза кричала, что Инессу не взяли в фигурное катание? Конечно же её взяли, непременно и обязательно взяли!

– Пока Инка! – Лизе было всё равно: разговаривают с ней или нет, главное, что она разговаривает.

Инесса даже не обернулась и не попрощалась с Лизой – да ну её, сейчас ещё начнёт спрашивать: а где твой папа. Инесса заметила: когда дети с папами, они сразу и у других начинают спрашивать об их папах. Но откуда Инесса может знать, где её папа, если даже мама не знает.

Инесса не смотрела по сторонам. Существовал стол, и коктейль, и корзиночка. А всех остальных – ну их. Так сказала Инессе соседка Галина Мурмановна, выслушав мамину историю с судом и покачав сочувственно головой.

Мама всё стояла около группы родителей, разговаривающих с тренером, терпеливо ждала. Инесса допила коктейль, побулькав напоследок пузырями на дне стакана, досмаковала корзиночку, стала пялиться по сторонам, снова уставилась на маму. Наконец, все разошлись и очередь дошла до мамы. Тренер уставилась в розовый блокнот и покачала отрицательно головой. Мама указала рукой на Инессу, сидящую за столом. Тренер стала что-то говорить, мама отвечала. Затем мама с совершенно каменным лицом вернулась к столу.

– Пошли, Инессёныш, – мама сдерживалась, но всхлипнула. В фойе оставалась совсем мало людей, у стены, рядом с входной дверью, на мягких скамейках переобували странные тряпочные чешки довольные девочки, их мамы весело щебетали о чём-то и смеялись, их мамы гордились, обсуждали «рейтузики» и «конёчки». В углу девочка, у которой ноги сходились в коленях и расходились книзу, стояла недовольно насупившись – ждала, наверное, чтобы её забрали наконец и увели подальше от этого позора. Фойе изменилось: опустело, стало казаться ещё больше, теперь можно было внимательнее рассмотреть и картину с чудищами, попросить их зацепить крюками противную Лизу. Инесса больше не пугалась чудищ. Оказывается, они тоже на коньках, на льду, можно рассмотреть даже синие разводы на льду… Но нет: за столик у стены уселись красивые тёти, и Инессина тренер тоже – конёчков чудищ снова стало не видно. Тренеры смотрели, вроде и на Инессу, а вроде мимо, сквозь Инессы, сквозь её мамы.

– Мама! Посуду убрать?

– Убери, я тебя на улице подожду.

Инесса обожала убирать грязную посуду. Первым делом она выкинула в висящий огромный чёрный мешок салфетку, обернулась растерянно.

– Стакан сюда! Ну помощница! Ну молодчина, – улыбнулась буфетчица и снова подмигнула Инессе. Под похвалы буфетчицы Инесса потащила тарелочку, ложечку и стеклянный стакан на столик с грязной посудой.

На улице мама разрыдалась, они шли, а мама плакала.

– Мама! Что с тобой?

– Не взяли нас.

– Почему?

Мама тогда ничего не ответила, много позже она рассказала, с каким презрением с ней говорила тренер, когда узнала, что Инесса её дочь.

– Вы посмотрите, говорила она мне, посмотрите какого ваша дочь роста. Ей же нет ещё пяти, верно? Это невозможно с таким ростом на фигурном катании, зачем вы вообще явились на просмотр? И знаешь, Ин, я почувствовала себя полной дурой, пятым сортом, представляешь? Стоит эта маленькая пигалица, на голову ниже меня, а ведь и я невысокого роста, и рассказывает пигалица, какой ты у меня слоник, прикинь?

– Да ладно, мам, её довели родители Лизы, вот она и высказала своё презрение нам и за меня, и за Лизу, я ж с Лизой в раздевалке болтала, Виолетта Сергеевна (так звали тренершу, не отобравшую Инессу) решила, что мы их знакомые и тоже сейчас проситься начнём. Они все такие фигуристы звёздные, отвратные они, со многими так говорят высокомерно, перед ними подлизы стелятся всю дорогу, а им приятно, они себя сразу великими чувствуют. Просто тебя это задело, ты ж не пресмыкала.

– Ну как сказать. Уж как мы с тобой клиентов облизываем. А фигуристки и верно – каста, высшая каста, – улыбается счастливо мама. Теперь, спустя столько лет, можно и побыть счастливый, сколько мама денег заработала на неуёмных амбициях этих тупых фигуристок, а особенно их фанатичных мамок-нянек. Но, всё-таки, ту историю мама вспоминает с грустной улыбкой. А Инесса считает, что тогда у неё на сердце появился плюс один шрам – так она расстроилась даже не столько от того, что не взяли, сколько от презрения, которое она почувствовала по отношению к себе, она ловила на себе взгляды тренеров фигурки и дальше, когда она стала заниматься хоккеем, а те случайно заходили в их хоккейную раздевалку. Она запомнила хорошо поджатые губы, презрительный уничтожающий взгляд Виолетты Сергеевны – она сама Инессу не взяла, но почему-то ей не нравилось, что Инесса всё равно здесь, в Ледовом дворце. Спустя время Виолетта Сергеевна начала улыбаться Инессе, Инесса очень обрадовалась тогда, здоровалась, как здороваются нормальные жизнерадостные самостоятельные самодостаточные дети, которым родня в попу не дует и не переживает по поводу каждого чиха. Виолетта Сергеевна с мамой давно приятельствует. С мамой, спустя пять лет весь ледовый дворец, то есть все, кто связан с фигуркой, захотели дружить – всем же костюмы нужны всегда срочно, все хотят побыстрее отшиться. Но мама никогда не торопится, когда отшиваются дети из группы тренерши Виолетты Сергеевны. «Подождут, – говорит мама. – Мы ждали, когда на просмотр пришли. Не очень Виолка шевелилась-то и с таким выражением лица ходила, как будто ей все должны». Мама не злопамятная, но тоже припоминает тот день до сих пор и всегда с детей Виолетты берёт чуть больше – «за то, что отнеслась без должного уважения» – мама цитирует любимую свою книгу.

Тот злополучный день, когда не приняли… Инесса не может сказать, что расстроилась так сильно тогда; она стала расстраиваться, когда повзрослела, когда стало ясно, что она, слоник в детстве, доросла всего-то до ста шестидесяти восьми, сильно похудела и очень сильно похорошела, с таким ростом и с такой внешностью она могла бы в командах синхронного катания вполне себе солировать, но, справедливости ради, солировали там девочки-спички, пониже и похудее, но она могла бы стать крайней – в синхронном катание крайние есть даже за сто семьдесят, они как правило делают поддержки.

После дворца они зашли с мамой в ДК – дом культуры, записались на ритмику и танцы для дошкольников. И хотя бы мама перестала плакать. Но если раньше они жили в Шайбе ожиданием начала занятий фигуркой, то теперь они стали жить как-то расслабленно, совсем скучно. Вставали поздно. Мама стала какая-то тихая, всегда грустная, вялая. Они сидели дома и смотрели диски с мультиками по ди-ви-дишнику или гуляли по лесу, который мама называла «парк» – парк тогда казался Инессе лесом! Как-то ночью Инесса пошла в туалет и остановилась у прикрытой в комнату двери: мама рыдала, она с кем-то разговаривала, жаловалась, что заказов нет, что жалеет, что переехала, что в сад не взяли, что на фигурное катание не прошли отбор, что она скучает среди чужих людей. Наверное, кто-то в трубке старался маму успокоить, потому что она приводила всё новые и новые доводы, и что магазинов тканей нет нормальных, и что нитки продаются китайские, а не отечественные, и «это просто удача, что я привезла свои». Мама жаловалась, что работать можно устроиться только уборщицей на военный завод, а больше нигде не берут. Мама брала паузу – видно слушала ответ, – и снова рыдала: заказов нет, здесь её никто не знает, заказчиков как в Москве не набрать, и друзей у неё нет.

– Да. Согласна. Врагов тоже нет. Но денег-то осталось до Нового года, ты же знаешь, я экономить не привыкла. У Инессы занятия по танцам платные, то ей купи, это, продукты. – Снова долгое молчание. – Ты знаешь, у меня такое состояние, руки не поднимаются, вообще шить расхотелось. И жить. Так что, если что… Сейчас подожди…

Инесса сразу догадалась, что мама хочет проверить, спит ли Инесса, не подслушивает. Инесса почти всегда «обхитривала» маму, и в этот раз она молнией, но бесшумной молнией!, бросилась в постель в своей детской. Пока мама шла из одной комнаты в другую, Инесса в полсекунды замерла под одеялом. Мама закрыла дверь плотно, а Инесса не рискнула подслушивать дальше. Сначала она решила, что полежит какое-то время и пойдёт в туалет, но заснула до утра и ей приснились страшные-нестрашные чудища со стены в ледовом дворце, которые во сне были почему-то полупрозрачными.

Глава четвёртая. Лиза и женский хоккей

Когда выпал снег, мама перестала смотреть мультики с дочкой. Уставится на кухне в телевизор и взрослую ерунду смотрит, всё подряд, про обычную жизнь. Они по-прежнему много гуляли, мама катила Инессу на снегокате, но с каждым днём всё медленнее. После прогулки обязательно заходили «заодно уж» в магазин – нет чтобы на горке подольше побыть! Мама стала брать разное «пакеточное» – бросить в ковшик, заварить кипятком, – перестала мама готовить. Инесса забыла, когда мама ела последний раз, она садилась с Инессой за стол, смотрела в окно и только пила, плюхнув в чашку чернильного чая большущую ложку песка, иногда мама молча плакала; глядя в окно, предательские слизывала слёзы, когда они скатывались по щекам к уголкам рта. Один раз мама перепутала и насыпала сахар-песок во фруктовый чай дочери. Чтобы не расстраивать маму, Инесса давилась, но пила.

Инесса томилась и скучала, качаясь на скрипящих качелях перед подъездом, с малолетства она привыкла быть в саду: в садике много людей, а сейчас – два раза в неделю танцы, раз – ритмика, редкие в дневное время ровесники на детской площадке. На занятиях пообщаться-поболтать-послушать удавалось исключительно в раздевалке. Как назло дома сломалась магнитола, Инесса просила у мамы новую магнитолу и новые аудиодиски – в книжном магазине яркие обложки дисков так и манили. Мама не отвечала Инессе, она всё чаще ложилась на диван и лежала. Той первой шайбовской осенью Инесса привыкла смотреть на дальний лес. Их высотка на пригорке, если отойти от качелей, от детской площадки подальше (пусть мама и не разрешала), и ещё дальше за хоккейную коробку – внизу парк, вдали за парком маячил лес, он поднимался ярусами. Инессе мерещилась в том лесу здание. Многоэтажный терем как в мультике про кошкин дом. На самом деле, если приглядеться, просто лиственницы облетали, от ветра колыхались верхушки и получалось как бы видение. Инесса ежедневно старалась наблюдать за дальним лесом. Ей даже стало казаться, когда лиственные опали и больше не рябили, что терем видится ярче. Никто никогда не говорил о тереме в лесу. Инесса спрашивала и у Галины Мурмановны, и у мамы, и даже на хорео рассказывала девочкам. Все говорили – бредовое воображение.

Так прошла осень, снежно-мягкий молодой ноябрь под конец сменился сыпучим морозным колким ледяным снегом, снеговики больше не лепились – снова скукота. Но в самом конце года маме пришлось-таки пошевелиться – надо было одеть Инессу в синюю юбку на праздник – так сказали на ритмике, и мама села за машинку. Белую водолазку купили на вырост – маленькие размеры были раскуплены и на рынке, и в магазине, рукава и низ водолазки мама подшила вручную, а юбочка как обычно оказалась самая красивая.

Оказалось, что Новый год в Шайбе не волшебный, а колдовской. Иногда Инессе кажется, что именно шайбовский Новый год спас маму и, соответственно Инессу. Кроме озёр, расположенных по периметру города, залили множество катков во дворах. В городе, казалось, катались все жители от мала до велика. Мама разговорилась на горке с бабушкой какого-то «бешеного» мальчика и та объяснила, в какой стороне находится склад, где совсем недорого можно купить дорогие коньки – в ангарах за парком.

– Учитесь не на улице сами, а в ледовом дворце за минимальную плату.

– Нет уж, мы как-нибудь сами, – проскрипела тихо мама.

И Дед Мороз, которого тут все называли Льдом или Ледиком, принёс Инессе на Новый год коньки! Они с мамой так и не собрались ни в какой ледовый дворец учиться кататься, вот ещё! Пусть там теперь без них существуют! Противный дворец, и кофемашина там противная, и пирожные-корзиночки не сладкие, а машина по выплёвыванию жареных колечек пусть начнёт выплёвывать их горелыми!

Утром первого января, когда отшумели петарды и лишь редкие звуки проезжающих по шоссе машин напоминали, что город жив, Инесса с мамой вышли на ближайший от дома каток, к снегокату ремешком они привязали сумки с коньками. Инесса осторожно приоткрыла дверь на хоккейную коробку. Лёд оказался припорошен снегом – и не поймёшь, иссечён или гладкий. У борта, прямо на льду, лежал, тоже припорошенный, человек в пальто.

– Эй, – мама постучала по плечу человека как в дверь.

Мужчина промямлил что-то, перевернулся на другой (не запорошенный!) бок и – затих.

– Ладно. Вызову «скорую», – сказала мама и достала мобильник. – А то как нам, Инессусик, здесь кататься? Никак невозможно, пока человек помирает.