Она сумела добраться до каких-то гуманитарных организаций, но они занимались только пленными и заложниками. И только своими.
Каким-то чудом, используя всю свою женскую изворотливость, она сумела всё-таки дозвониться до Ромео. Но там, то ли оскорбились, то ли побоялись подвоха, но с Ромео так её и не соединили.
Она умоляла, плакала, кричала.
Они были непреклонны…
Потом Ромео умер. Что с Джульеттой не знаю. Возможно, жива.
История о том, как мужчина и женщина встретились в чужом городе
Не будем называть эту историю – историей любви.
Или историей о Ромео и Джульетте.
Просто история о Мужчине и Женщине.
…Он и Она
Он
Как и в первом сюжете – азербайджанец. Родился и вырос в Баку. Учился в Москве. На художника-прикладника. Стекло, ткань, другие материалы.
Вернулся в Баку. Работал, искал, экспериментировал. Вернулся к станковой живописи.
Постепенно всё вокруг становилось нестерпимо чуждым, люди, слова, поступки, нравы.
Появилась женщина.
Больше тянул волынку, чем обещал ей что-то.
Хотелось в Москву.
В привычную атмосферу.
В вечные споры.
В ночные бдения. В лёгкую безалаберность-безответственность.
Да и просто в знакомый язык, на котором там все говорили.
…в Москве…
Удалось вырваться в Москву. Знакомые устроили его в гимназию, где обучали искусству.
Остался.
Поначалу всё нравилось, работа, друзья, атмосфера. Казалось, вернулся к обычной жизни, к которой привык за время студенчества. Споры, ночные бдения, художественная аура. Да и с женщинами было намного легче. Не искали якоря, не приставали с родственниками. Легко приходили, легко уходили. Если и оставалась горечь, то быстро проходила.
Но потом что-то стало меняться.
Он не сразу это почувствовал.
Бродил по району Бронных улиц – он любил этот район, тихий, уютный – и вдруг померещилось, что он в Ичери Шехер, в Старом городе, в Баку.
Померещилось и исчезло. Но этого было достаточно, чтобы он стал что-то набрасывать, сначала на бумаге, потом на холсте.
Ехал к друзьям на пригородном поезде. Сидели вокруг простые русские люди, усталые, безучастные, терпеливо-покорные. И вдруг он вспомнил, как однажды летом, в Баку, по утрам стал ездить на пригородном поезде. На электричке, как говорили в Баку.
Тогда, ему захотелось подсмотреть бакинские типажи. Дома по памяти стал набрасывать. Но потом надоело, люди показались похожими друг на друга. Бросил.
Сейчас, в московском пригородном поезде, почему-то, вспомнил тех, в бакинской электричке. Смотрел на одних, видел других. И эти, которые сидели напротив, почему-то показались чужими.
И ещё, как-то вспомнил старое апшеронское кладбище, где были похоронены его бабушка и дедушка, коренные бакинцы. И бабушкину речь, с исковерканными до неузнаваемости русскими словами.
Он обнаружил, что чаще стал вступать в спор, защищая национальное в искусстве, хотя всегда относился к этому «национальному в искусстве», весьма скептически.
Кто-то из острых на язык московских критиков, даже уколол его, аборигенами не становятся, аборигенами рождаются, а он решил вдруг стать аборигеном в культуре, от которой давно убежал.
Смешно, да и глупо.
Он возмутился, но когда поостыл, решил что московский критик прав.
Не найдя родину на родине, он начал искать её на чужбине.
Споры спорами, но что-то стало прорываться на его холсты, хотя, возможно, тот же острый на язык московский критик сказал бы, что культурная идентичность, которую он пытался отыскать, так и осталась для него художественной игрой.
Выпендрёжом.
Она
Как и в первом сюжете – армянка.
Тоже родилась и выросла в Баку.
Училась в русской школе или, как её тогда называли, в «интернациональной школе».
Была ли эта школа «интернациональной»? Вряд ли. Обычная школа с обучением на русском языке. Советского больше, чем национального. Только по фамилиям, отчасти по именам, можно было узнать национальность.
Пройдёт какое-то время, обнаружится, что национальность никуда не делась, просто спряталась под завесой «советского», ждала своего часа. Но это будет потом, пока «советское», казалось устойчивым, на все времена, никому тогда и в голову не могло прийти, что оно окажется эфемерным, и с лёгкостью уступит место «национальному».
Оно и будет теперь претендовать «на все времена».
Она поступила в престижный бакинский Вуз, где училась на финансиста.
Учиться было не трудно, она всегда была прилежной, могла освоить любые предметы. Но её всегда тянуло к искусству, хотя не представляла, как искусство может стать специальностью, да и дома сочли бы это блажью.
Она любила петь, в том числе азербайджанские песни. Стала петь и в институте, в вокально-инструментальном ансамбле, даже пару раз выехала со своим ансамблем в Москву.