Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая

Но дома ей пригрозили, если всерьёз решит стать «вертихвосткой», отправят к бабушке, в деревню, в Карабах, где она станет то ли дояркой, то ли свинаркой. Родители знали, что она не любила деревню, чувствовала себя там чужой, и эта угроза возымела действие.

Постепенно, почти как Он, дома, среди своих, родных по крови, стала чувствовать себя чужой и обманутой.

Её раздражало всё, разговоры, поступки, нравы, даже поминки.

Она как-то сказала вслух, как надоело ей всё «армянское», до того, что хочется поменять фамилию. Отец оскорбился, закричал, мать посмотрела укоризненно, и она пожалела о том, что сказала.

Меньше всего хотела их обидеть.

Её выдали замуж, за своего, армянина.

Никогда не было у неё строптивости, всегда была послушной и покорной, так и в этот раз. Объяснили, что так надо, она и согласилась.

Он был мастеровой человек, всё умел, всё приносил в дом, и вечно что-то мастерил, мастерил.

Он был большого роста, всё у него было большим. Особенно на её фоне, но то ли по этой причине, то ли по другой, но ей не по нраву пришлись и его чуть сгорбленная фигура, и его лицо, где всё было большим, рот, губы, нос, щёки, брови.

Он привык много зарабатывать, считал это необходимым для мужчины, у которого есть семья. Когда же работы стало мало, стал ездить в Российскую глубинку, где нуждались в строителях.

Уезжал почти на полгода, а то и больше. Зато приезжал с большими деньгами, делал всем дорогие подарки. Ей не в последнюю очередь.

Обязательно устраивал застолье, сам готовил, она только помогала накрывать на стол, собирались родственники, он просил её спеть, она пела, а он всё оглядывался вокруг, страшно довольный собой и своей семьёй.

Но, как и во многих браках, независимо от того, какая это страна, какой народ, какие нравы, многое решалось за той завесой ночи, о которой у многих народов не принято было говорить, но говори не говори, ночь влияла на то, что происходило днём.

Ночью её маленькое, хрупкое тело возбуждало мужа, он был ненасытен, и постепенно она стала бояться ночей, да и его самого, столь тихого и молчаливого днём, и столь шумного и говорливого ночью.

Он часто пил и когда приходил пьяным становился ещё более ненасытным, его тянуло на всяческие непристойности, потом мгновенно засыпал, а она лежала рядом тихая, беспомощная, ожидая, когда же, наконец, рассветёт, и можно будет встать с постели.

Конечно, о пении и мечтать не приходилось. А тут ещё случилось несчастье.

Сыну их было семь лет, когда обнаружилось, что у него лейкемия. Они продали всё, что можно было продать, возили сына в Москву, но ничего не помогло. Не прошло и года, как сына не стало.

Муж пригласил скульптора, тот сделал памятник точно по росту сына, всем очень понравилось, но не ей, ей казалось кощунственным приходить к гранитному сыну.

Она и перестала ходить на кладбище, муж её упрекал, потом плюнул, стал снова пить, но теперь даже пьяный, ночью к ней больше не приставал.

А потом просто собрал пожитки и уехал в Россию.

Так она и жила, то ли замужем, то ли разведённая, только и радости, что традиционный школьный вечер, на который собирались выпускники школы, но ждать этого вечера приходилось целый год.

Так она и жила бы, но пришлось уехать.

В Баку прошли армянские погромы, она страшно испугалась, побежала к матери. Там и осталась.

Пока друзья по школе, азербайджанцы, не помогли ей уехать.

Возможно, они чувствовали ответственность за то, что произошло, или просто считали, что в подобной ситуации им действовать безопаснее.

А может быть, всё объясняется намного проще, те, с кем она училась в школе, были самыми близкими для неё людьми в этом мире. И в этом кругу, национальность не играла особой роли.

Так или иначе, ей и матери купили билеты, отвезли в аэропорт, посадили в самолёт, и даже дали немного денег на первое время.

Так она оказалась в Москве.

…в Москве

В Москве первое время ей было трудно, особенно после того, как умерла мать. Но потом повезло, не все беженцы из Баку могли похвастать таким везением. Её устроили в управление культуры. Рядовым плановиком, но это было совсем не мало. Ведь она смогла получать билеты в театр, на выставки и концерты.

Только московский холод её совершенно доканывал. Она была мерзлячка, от холода становилась совсем крошечной, как Дюймовочка, и всё куталась, куталась.

Над ней подсмеивались русские женщины, готовые пойти босиком по снегу, но от их слов она ещё больше закутывалась.

Она купила себе красивую шаль светло-серого цвета и под этой шалью чувствовала себя защищённой. Защищённой настолько, что могла подумать о том, чтобы красивее выглядеть.

Вот так, Он и Она, Мужчина и Женщина, встретились в чужом для них городе, ставшем новой родиной.

…кто знает, что случайно, а что нет

Их встреча в Москве была абсолютно случайной, хотя подобно древнекитайской мудрости, полезно иногда менять видимую причинно-следственную связь, чтобы увидеть знакомый мир в ином свете[465 - Имею в виду древнекитайские иронические классификации, о которых прочёл в книге французского философа Мишеля Фуко «Слова и вещи». К примеру, приводится классификация собак, в которую наряду с разными породами собак, включаются кошки, похожие на собак, люди, похожие на собак, фарфоровые собаки, и т. п.].

Кто может сказать, что здесь случайность, а что закономерность. Может всё случайно, города, страны, амбиции, национальное чувство и национальное чванство, всё, кроме экзистенциальной встречи мужчины и женщины.

Может быть, правы гендеристы, главное в жизни, в истории, в человеческом бытии, мужчина и женщина – остальное антураж.

Если они правы, и правы древние китайцы, то всё прочее, просто пьедестал для встречи мужчины и женщины.

Просто пьедестал…

…на выставке и после неё

Выставка «Старый Баку» была где-то на окраине Москвы. Она сразу решила, что надо пойти, хотя почему-то испугалась.

Но всё-таки пошла.

Она переходила от одной картины к другой и всё не могла разобраться, что при этом чувствует.

Настороженность сменялась теплотой, раздражение печалью, в конце концов, подумала она, это был её город, в нём она родилась и выросла, но потом вновь проступали настороженность и раздражение, там, в этом городе, её напугали так сильно, что страх не прошёл до сих пор.

Сослуживица познакомила её с художником, автором работ о Баку, и представила как соотечественника. А её, следовательно, как соотечественницу.

Когда сослуживица отошла, они даже пошутили, «соотечественники с московской пропиской и российским гражданством».

Он ей сразу понравился, как улыбался, как смущался, и даже как говорил на русском, чуть растягивая слова, почти как она, почти как все в Баку.

Потом среди тех, кого художник пригласил отметить выставку в его мастерской, оказалась и она, вместе со своей сослуживицей.

Мастерская была крошечная, в каком-то подвале. Оказалось, почти все здесь знают друг друга, и разговоры могут длиться целую вечность.