Постклассическая онтология права

Дифференциация понимания права в аспекте познания (теоретического знания) и его пользы для практики (прагматического интереса) выводит нас к мысли о том, что конкретное понимание права является своеобразной пробой собственных возможностей для человека. Ценность и смысл права состоит в его многоаспектности, которые подтверждаются конвенционально. Поэтому жизнь права зависит от коммуникации и диалога.

Классическое и постклассическое правопонимание как стили философско-правового мышления

Е.В. Тимошина

Введение в обиход российской теории права на рубеже XX–XXI вв., прежде всего усилиями А. В. Полякова и И. Л. Честнова, концептуальной схемы «классика – постклассика» преследовало, как это видится сегодня, несколько взаимосвязанных целей.

Во-первых, в предлагаемой дихотомии «классика – постклассика» отчетливо просматривалась попытка представить теорию права в качестве неотъемлемой части социогуманитарного знания, что создавало таким образом возможность для определения стратегии развития и перспектив российской теории права. Во-вторых, использование данной схемы было одним из способов обосновать радикальную необходимость обновления методологических оснований российского теоретического правоведения: фиксируя историчность научного знания, эта схема наглядно демонстрировала невозможность мыслить право в соответствии с методологическими стандартами позапрошлого века. В-третьих, это был один из способов дистанцирования от безраздельно господствовавшего тогда в российском правоведении юридического позитивизма, который в этой схеме был помечен красным маркером «классичности».[497 - Думаю, что позиция, представляющая юридический позитивизм (наряду с юс-натурализмом) как исключительно классический вариант правопонимания (см., напр.: Поляков А. В. Что есть право? // Правоведение. 2012. № 6. С. 207–208), в известном смысле огрубляет историю и содержание данного теоретико-правового подхода. Очевидно, что юридический позитивизм может быть классическим (в варианте Дж. Остина и Г. Ф. Шершеневича) и постклассическим (например, в варианте Г. Кельзена и Г. Харта) – стилевые различия между ними легко прочитываются уже на уровне методологических оснований соответствующих правовых концепций. В связи с этим трудно согласиться с интерпретацией учения Г. Кельзена как классического только на основании его так называемой «односторонности» (Поляков А. В. Правовые учения ХХ в. // Козлихин И. Ю., Поляков А. В., Тимошина Е. В. История политических и правовых учений. СПб., 2007. С. 398, 469), так как чистое учение о праве базировалось уже на неклассических методологических стратегиях, в частности, на неокантианстве и аналитической феноменологии Э. Гуссерля периода «Логических исследований».] В-четвертых, акцентирование внимание на такой особенности классического правопонимания, как его «бессубъектность»,[498 - Поляков А. В. Прощание с классикой, или как возможна коммуникативная теория права // Российский ежегодник теории права. № 1. 2008. СПб., 2009. С. 12.] позволяло – вследствие противопоставления классики и постклассики – обосновать введение в правовую теорию принципиально новой характеристики права – так называемой человекоразмерности. В-пятых, представление классических правовых концепций как исключительно «односторонних» также позволяло, вследствие все той же подчеркиваемой оппозиционности классики и постклассики, обосновать проект интегральной теории права как, по сути, безальтернативного варианта развития постклассического правопонимания.

В данной работе мне хотелось бы, с одной стороны, представить дополнительные аргументы в пользу актуального теоретико-методологического значения данной концептуальной схемы, обратившись к основаниям данной типологии и предприняв попытку – через понятие стиля мышления – обобщить основополагающие особенности классического и постклассического правопонимания, с другой стороны, обратить внимание на те затруднения, которые несет с собой постмодернистская эпистемология и которые очевидно требуют разрешения.

1. Избыточность «постнеклассики» в теории права. Стремясь к терминологической определенности, примем допущение о синонимичности терминов «неклассический» и «постклассический». Выделение в теории права еще одного этапа – так называемой постнеклассики, в свое время заимствованной из концептуальной схемы В. С. Степина,[499 - Позиция ученого представлена, в частности, в следующих работах: Степин В. С. 1) От классической к постнеклассической науке (изменение оснований и ценностных ориентаций) // Ценностные аспекты развития науки / отв. ред. Н. С. Злобин, В. Ж. Келле. М., 1990. С. 152–166; 2) Саморазвивающиеся системы и постнеклассическая рациональность // Вопросы философии. 2003. № 8. С. 5–18; 3) Классика, не-классика, постнеклассика: критерии различения // Постнеклассика: философия, наука, культура / отв. ред. Л. П. Киященко и В. С. Степин. СПб., 2009. С. 249–295.] видится избыточным. Как известно, В. С. Степин, прежде всего применительно к истории естествознания, – выделял три типа научной рациональности – классический, неклассический и постнеклассический. Однако его позиция даже в качестве концептуализации истории и современного состояния естествознания не стала общепризнанной. В социогуманитарном же знании, в том числе – в теории (философии, социологии) права, такая типология представляется избыточной, так как положенные в ее основание и ориентированные на историю естественных наук критерии – типы изучаемых наукой системных объектов (соответственно простые, сложные, саморазвивающиеся), а также «глубина рефлексии по отношению к самой научной деятельности»[500 - Степин В. С. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000. С. 633–635.] – не соотносимы с историческим развитием собственно теоретико-правового знания. Во всяком случае без разработки критериев соответствующей типологии правопонимания, которые позволили бы обосновать выделение также и постнеклассического правопонимания, говорить об этом несколько преждевременно. Далее такие критерии, позволяющие обосновать типологию классического и пост-классического правопонимания, будут предложены (см. п. 3).

Соответственно методологически оправданным видится выделение классического и постклассического (или, что то же самое, – неклассического) правопонимания. Поддержку такой позиции можно найти у В. С. Швырева, который, комментируя предложенную В. С. Степиным типологию, предлагал исходить «прежде всего, из различения классической и неклассической в широком смысле, или, может быть, во избежание терминологической путаницы лучше говорить – постклассической рациональности».[501 - Швырев В. С. Мой путь в философии // На пути к неклассической эпистемологии / отв. ред. В. А. Лекторский. М., 2009. С. 231–232.] Кроме того, и сам автор данной концептуальной схемы В. С. Степин в одной из своих последних монографий исходит уже из типологии научной рациональности на классическую и неклассическую,[502 - Степин В. С. Человеческое познание и культура. СПб., 2013. 140 с.] а интерпретация им эволюции типов системных объектов, этапы которой ранее использовались в качестве одного из оснований типологии научной рациональности, претерпела существенные изменения: типы системных объектов (составные предметы – простые системы – сложные саморегулирующиеся системы – сложные саморазвивающиеся системы) рассматриваются ученым исключительно в качестве стадий техногенеза и как таковые не коррелируют с эволюцией способов описания объектов в социально-гуманитарных науках.[503 - Там же. С. 54–55.]

2. Стиль мышления vs. парадигма: к обоснованию понятия. Мы исходим из того, что классическое и постклассическое правопонимание представляют собой своеобразные стили философско-правового (теоретико-правового) мышления,[504 - В данном контексте мы сознательно пренебрегаем возможными дисциплинарными различиями между теорией права и философией права, принимая допущение, что их обобщенным предметом являются наиболее общие эпистемологические, онтологические и аксиологические проблемы интерпретации права (о зыбкости дисциплинарных границ между теорией права и философией права см., напр.: Твайнинг У. Общая теория права / пер. с англ. М. В. Антонова, А. В. Полякова // Российский ежегодник теории права / под ред. А. В. Полякова. 2010. № 3. СПб., 2011. С. 246–255).] типологические особенности которых определяются типом научной рациональности. Данное утверждение требует как соответствующего обоснования, так и доказательства его теоретико-методологического значения. В аргументации, таким образом, нуждаются, во-первых, само понятие стиля мышления, во-вторых, общенаучный характер типологии научной рациональности на классическую и постклассическую, позволяющий использовать такую типологию в качестве инструмента концептуализации истории и современного состояния теории права.

В основе типологии классического и постклассического правопонимания лежит представление о том, что научное знание (и знание теоретико-правовое не является исключением) представляет собой исторически развивающееся явление, формирующееся в границах определенного социокультурного контекста. Определяемые фундаментальными ценностями культуры соответствующей исторической эпохи способы видения реальности в науке, методы научного исследования, стандарты изложения научного знания, критерии научности, не всегда эксплицируемые мировоззренческие основания науки – в конечном счете образуют то, что можно было бы обобщенно выразить через категорию «стиль научного мышления».

Для того чтобы пояснить реальность стилевых различий классического и постклассического теоретико-правового знания, достаточно поставить несколько вопросов – «научно» ли, например, полагать, что какая-либо из современных теорий права является «абсолютной истиной», а сама истина есть «соответствие вещи (права) и представления» о ней (согласно известной корреспондентской концепции истины «adaequatio rei et intellectus»), а следовательно, «научно» ли думать, что (подобно известным манипуляциям барона Мюнхгаузена) можно точно так же «вытащить» себя из социального мира и посмотреть на него со стороны, чтобы оценить его соответствие нашему мысленному представлению о нем; что можно, познав «объективные закономерности» развития права, абсолютно точно просчитать его дальнейшие эволюционные (непременно эволюционные) изменения и на основе эвристического потенциала фундаментальной правовой теории рационально управлять ими? Один из вероятных ответов будет состоять в том, что, конечно, каждая из правовых концепций есть лишь одна из возможных – «конкурирующих» – интерпретаций правовой реальности, постоянно уточняющаяся и открытая для критики; что думать иначе, т. е. полагать, что теория права тотально описывает и объясняет правовую реальность единственно «правильным» способом, значит рисковать быть обвиненным в грехе «метанарративности»; что право представляет собой не предданную субъекту объективно существующую реальность, но интерсубъективный феномен, а потому, в отношении права невозможно занять объективирующую позицию «абсолютного наблюдателя»; что наше знание о праве всегда будет иметь погрешность (которой невозможно пренебречь) в виде языка, на котором оно сформулировано, в виде принципиально неустранимой субъективности ученого, помноженной на культурную контекстуальность знания; наконец, что сама правовая реальность – предельно проблематизированное понятие: от рационально постигаемого метафизического бытия до «виртуального, ускользающего бытия симулякров».[505 - Честнов И. Л. Постклассическое правопонимание. Краснодар, 2010. С. 30.] Возможность различных ответов на поставленные вопросы с очевидностью свидетельствует о том, что критерии научности правовой теории не универсальны, и, кроме того, не исчерпываются требованиями логической непротиворечивости и эмпирической верифицуемости знания, но являются выражением фундаментальных стилевых различий классического и постклассического правопонимания.

На первый взгляд смущающий своей неопределенностью и кажущейся избыточностью термин «стиль философско-правового мышления» используется здесь в значении, подобном тому, которое К. Мангейм сообщил введенному им понятию «стиль мышления», рассматривая его в качестве «объективной мыслительной структуры»,[506 - Манхейм К. Консервативная мысль // Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 594.] которая, обладая собственными закономерностями возникновения и развития, представляет собой систему характеризующих ее устойчивых онтологических, эпистемологических и аксиологических признаков. По мнению ученого, человеческая мысль, как и искусство, развивается «стилями», основополагающие особенности которых поддаются реконструкции. «Современная история искусства, – пишет он, – выработала довольно точный метод классификации важнейших стилей и реконструкции (в рамках отдельных стилей) постепенных процессов изменений, благодаря которым мелкие изменения аккумулируются, приводя к полному изменению стиля». Именно поэтому обученный историк искусства, предварительно не знакомый с произведением, всегда может сказать, что «оно было написано в таком-то году художником такой-то школы». Мы, таким образом, исходим из того, что и наука как особый тип мышления развивается стилями, основополагающие особенности и различия которых «обученный историк» соответствующей науки может реконструировать. Данный подход, подчеркивает К. Мангейм, позволяет рассматривать историю мысли «не как обычную историю идей, а через анализ различных стилей мышления, их рождения и развития, слияния и упадка…».[507 - Там же. С. 572–573. – Рассматривая культуру как логико-смысловое единство образующих ее элементов (включая, разумеется, и науку), обусловленное основополагающей идеей культуры, П. А. Сорокин также считает возможным при характеристике культурных явлений использовать термин «последовательный стиль». С его помощью высшее единство явлений культуры «ощущается… компетентными знатоками… столь же несомненно, как если бы оно могло быть проанализировано с математической… точностью» (Сорокин П. А. Социальная и культурная динамика. СПб., 2000. С. 26–27).]