Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах

Наш завод недавно обстреливался, утром пришел на работу – стекла выбиты, от снарядов воронки. С начала и до середины ноября были частые налеты и яростные обстрелы.

С табаком второй месяц плохо. Пока кое-как держусь на старых запасах. На пару недель хватит. Встаю в 6 утра. Прихожу домой около 7 вечера. С Финляндского и до Финляндского почти ежедневно хожу пешком. На заводе дела идут хорошо. Сам утеплил конторку, поставил печку и даже сделал трубы. Питаюсь на рационе, этого мало. Читаю Барбюса «Огонь», стихи французских лириков и Багрицкого.

Через несколько дней установится моя дальнейшая судьба. Армия или завод. Пока спокойно живу ожиданием. Все равно, что будет, то будет. От судьбы не уйдешь.

20 ноября 1942 года

С утра – снег, днем и вечером – дождь. В трамвае разговорился с кондуктором. Пожилая женщина. Пять сыновей на фронте, две дочери в эвакуации. Осталась одна в осажденном городе. Хорошая, добрая женщина-мать. Обстрел завода и набережной. Нет тока.

Собрались в конторке. У меня – хряпа[11 - Внешние зеленые листья капусты.]. Есть дополнительные талоны. Разговоры о минувшей зиме и страх перед наступающей. Мои приемщицы (браковщицы) П-ва и Ш-ва. ‹…›

24 ноября 1942 года

Вчера была тихая, лунная ночь. Сегодня ветер, снег, тьма. В комнате холодно. Репродуктор заливается чем-то веселым. 8 часов вечера, только что приехал с работы. Ехал на трех трамваях. Вчера и сегодня веселые сводки из-под Сталинграда. Народ повеселел.

21-го ездил к сестре. Ночевал у нее, хорошо покушал, отвел душу. У нее был день рождения.

На заводе много работы, ни минуты отдыха. За эти дни для будущего ничего не сделал. ‹…› Через два дня все выяснится. В комнате беспорядок. Дрова не пилены, окно законопачено плохо. В бане давно не был.

26 ноября 1942 года

Вчера сходил в баню и парикмахерскую, а сегодня в поликлинику. Последние ночи не спал из-за пальца, распух, как колбаса, и ноет, ноет, проклятый. Резать пока не дал, а будут снимать с ногтем. Грел ногу на соллюксе. Выписали больничный. Наш район обстреливали. Сводки Информбюро веселые. Народ воспрял духом. Погода стоит смешанная: то снег, то дождь, то метель, то солнце. В комнате холодно и тоскливо, а главное, адская боль в руке, температура и общая слабость.

3 декабря 1942 года

Палец резали, да недорезали. Вероятно, придется лишиться сустава. Гной идет здорово, уже кость видна. Завтра основание ногтя снимать будут.

27-го ездил на ВТЭК, инвалидность продлили на полгода, дали III группу. В военкомате на комиссии еще не был. 28-го вступил в кандидаты ВКП(б). Вечером поехал к сестре и там заночевал. На следующий день до девяти вечера был один и нянчился со своим пальцем. Успехи под Сталинградом окрылили население и армию.

От сестры уехал в понедельник утром. Хожу через день в амбулаторию и каждый день на завод обедать. Зима стоит мягкая. Дрова есть, но непиленые. ‹…› Беспокоюсь о матери. Просил сестру съездить к ней. ‹…› В моей квартире появился сосед – следователь, дома бывает редко. Вода не идет, холодно. С питанием сносно. Сестра немного помогает.

12 декабря 1942 года

Оттепель, с крыш капает. Новостей много. 5-го была комиссия, признан годным к нестроевой службе, не связанной с длительной ходьбой и тяжелыми физическими нагрузками. Завод, кажется, меня бронирует. Катя съездила к матери. У нее в доме стоят гвардейцы Краснова. Она живет очень хорошо, прислала мне крупы, консервов, масла, концентратов, зимнюю шапку и белье. Ждет меня. Капуста не тронута. До февраля я обеспечен сытой жизнью, а там что бог пошлет. Кость ногтевой фаланги вынули, вернее, обломали клещами, стало легче. ‹…›

Вчера был небывалый обстрел. Утром шел по Невскому и видел, как все еще убирали с мостовой битый кирпич и штукатурку. Книжная лавка, где я всегда покупаю книги, разбита, над дверью большая дыра, пробитая снарядом. На тротуарах много следов крови. Было много жертв.

Трамвайное движение прервано, в вагонах вылетели стекла. На Литейном тоже. Хлестал по всему городу от окраин до центра.

14 декабря 1942 года

Сегодня получил кандидатскую карточку. Эти дни я сыт по горло. Выгляжу очень хорошо. Румяный, здоровый и молодцеватый, настроение соответствует здоровью. ‹…›

Сегодня на заводе им. Фрунзе слушал стихи Александра Прокофьева и Ильи Авраменко и рассказ Кратта. Поэты были в военной форме, оба в звании батальонных комиссаров.

Прокофьев постарел, облысел здорово и совсем стал седым. Читал стихи из книги «Таран» и из не вышедшей в свет «Атаки». ‹…›

Авраменко читал «Ночь накануне битвы». Прокофьев, показавшийся самодовольным и плутоватым, сидел на кушетке и перелистывал «Таран». Авраменко, худощавый, нервный, с острым носом, выделялся выразительными глазами поэта. Кратт произвел слабое впечатление. ‹…›

Прочитал Барбюса, читаю «Чингисхана». К врачу – в понедельник. На работе торопят. С табаком плохо.

22 декабря 1942 года

Ездил в Колтуши. С трудом узнал местность. За три месяца все изменилось. Лес вырублен до озер. Вокруг дома все пристройки сожжены. Мать была рада до слез моему приходу. У нее стоят гвардейцы Краснова, усачи, крепкие дядьки со значками на груди. Ныне радостно смотреть на воинов. Здоровые, сытые, бодрые, хорошо обмундированы и вооружены.

Вечером беседовал с матерью о пережитом. Легли спать в 12 часов. Долго не мог уснуть. Вспоминал лето, проведенное в Колтушах, мысли, планы, предположения. Война продолжается. Я, как говорят, пока отвоевал. Так, вспоминая друзей и знакомых, я уснул под мощный храп повара-гвардейца.

Утром встал, как обычно, рано. Погода стояла мягкая, почти плюсовая. Читал стихи Майкова. Мать суетилась по хозяйству. Мыла полы, стирала, готовила, чтобы меня накормить… Я прислушиваюсь к разговорам гвардейцев и матери. Разговор зашел обо мне… Вечер. Опять читаю, беседую с матерью.

В воскресенье 20-го с утра собираюсь в обратный путь. Ведро капусты, сухари, крупа, сало, мясо, макароны, хлеб – все это добыто матерью, ее хлопотами и трудом для меня. Она проводила меня до заставы. На улице тепло. Всю дорогу беседуем о том о сем. Навстречу идет рота бойцов, направляющаяся на передовую. Все смотрят на нас. У меня здоровый, молодой вид, свежее румяное лицо… Знаю, о чем думают бойцы, глядя на меня, и я почему-то стараюсь не глядеть им в глаза… Ведь они не знают, что я уже был на фронте и что я пережил…

На заставе простился с матерью. В город вернулся в четыре часа дня.

27 декабря 1942 года

Почти весь декабрь простоял теплый, мягкий. Сегодня опять идет дождь. ‹…›

Скоро догорит 1942 год. Много мыслей и воспоминаний. Чувствую себя отлично и дома, и на производстве. Работаю. Надеюсь пережить весь кошмар войны. Скоро, вероятно, получу медаль «За оборону Ленинграда».

31 декабря 1942 года

30 минут осталось жить 1942 году. Один… Догорают дрова в печи. Концерт по радио. Уже выпил две кружки пива и поужинал. Через 30 минут выпью еще кружку и буду раздеваться. Оделся по-праздничному в новую рубаху, сегодня купленную по ордеру. Хорошая русская рубашка кремового цвета, пуговицы с ребристыми звездочками. Надел костюм и ботинки, которые не надевал с 7 ноября.

Сейчас на душе легче. Выплакал тоску, черную душную тоску по друзьям и по любви… Посмотрел на себя в зеркало – сильно изменился. Лицо сурово и жестоко. В глазах стальной отсвет, холод и строгая пытливость. Сегодня видел трех человек, упавших на улице…

1942-й догорает. Где мои друзья? Я один сейчас в Ленинграде… Позади фронт, был госпиталь, тревожная беспокойно-тихая жизнь в Колтушах у матери. Природа, короткое увлечение, военные… разочарование. Затем опять Ленинград, завод, всевозможные хлопоты, работа, труд, борьба и еще раз борьба. Ну, пока, Борис, утри слезы…

Продолжаю. Выпил еще «литру». Осталось пять минут до 1943 года. Закрыл трубу, курю трубку. На столе грибы с луком, хлеб и квас. ‹…› Пью за здоровье всех друзей и за свое, конечно, тоже.

2 января 1943 года

Вчера утром писал стихи, готовил обед, пек оладьи, ожидал сестру с мужем. Ждал до 2 часов [пополудни], потом пошел в скупочный и купил три картины. На обратном пути встретил Катю и Леонида. У меня затопили печь, закусили, выпили пиво.

В разгар беседы услышали стук в дверь. Открываю – Александр Николаевич. Он принес пол-литра кустарного самогона. Вновь сели за стол. Просидели до семи вечера. Вспоминали прожитое… Проводил их до трамвая.

Сегодня опять было тоскливо на душе. Съездил на перевязку к врачу. В 5 часов вечера поехал в Выборгский дворец культуры, где смотрел, как танцует молодежь. Световые эффекты, пестрота одежды, веселые лица, музыка – все это напомнило благословенные времена молодости. Но я себя почувствовал еще более одиноким. Потом слушал выступление ансамбля Краснознаменного Балтийского флота.

8 января 1943 года

Второй день Рождества. Третий день стоят большие морозы. Сегодня смотрел «Фронт» в ВДК. Пьеса произвела хорошее впечатление… Последние дни сильно устаю. Голова кружится и какой-то кисель в организме…

С утра, начиная с трамвая, приходится нервничать. С Финляндского вокзала хожу пешком. В столовой такой бардак, что с ума можно сойти. Работы пока немного на заводе.

В мою конторку набивается столько народу, как сельдей в бочку. У меня тепло и уютно. Приходят и старики, и ученики, и моряки, и старые знакомые. Меня избрали редактором стенгазеты, теперь работы прибавится. Дни пошли на прибыль. Война на убыль. Стихи в эти дни не пишу. В мозгах вялость. Палец зажил. Последние ночи и вечера тревоги. Налетают на город стервятники. Получил открытку от Василия. Он на сборном пункте. Был ранен. Едет на фронт. 9 часов вечера, ложусь спать, устал до чертиков.

11 января 1943 года

7 часов 5 минут. Дома. Передают последние известия. Пишу при свете свечи. 9-го вечером поехал к сестре, у нее хорошо провел вечер. Долго беседовал с Леонидом об искусстве и литературе, о фронтовой жизни, о Ленинграде. Было уже около полуночи, когда мы уже в постелях продолжали беседу. По радио передали тревогу. Я заявил: раз тревога, значит, будем спать. Леонид выключил свет. Зачертыхались зенитки, затем вздрогнуло и зашаталось наше хрупкое здание. Где-то недалеко одна за другой взорвались фугасные бомбы. Леонид вышел посмотреть. Близко ничего не было. Зенитчики сообщили, что сбит один стервятник. Я быстро уснул.