Блики смерти

Мне не понравился его желчный тон. К тому же, внезапное воскрешение Боба рушило мои планы.

– Вы хотели похоронить своих скелетов в шкафу, а тут – surprise! – братец ожил. Какая неприятность!

Хелен брезгливо поморщилась:

– Веди себя прилично, Боб.

А тот уже стоял рядом, глядел в упор безумными глазами.

– «Веди себя прилично, Боб»? Ну-ка, расскажи нам о приличиях, Хелен!

Боб изменился: стал дерзким, стремительным и опасным. Циничным.

Он возвышался над нами – как правосудие.

– Приговорили меня в убийцы, а мою долю – на всех? А я вот живой! Какое огорчение!

Боб что есть силы стукнул по столу.

– Только я – не убийца! – рявкнул он.

Мы подскочили.

– Кто убил отца?!

– Боб, прошу, избавь нас от этого.

Простота Эд, он так и не понял, что появление Боба не случайно. Боб что-то задумал. Знать бы что. Я мысленно перебирала варианты. Появился ради своей доли в наследстве? Глупо. Обвинение в убийстве отца лишало его этих денег. А если он не убийца? А если он знает, кто убийца, и сможет доказать?

Смена настроений – фишка Боба. И за эти годы ничего не изменилось.

– Хорошо. Не будем ссориться. Мы не для этого собрались. – Боб протянул сиреневую коробку. – Наполни бокалы, Эд. В знак перемирия.

Стэнли прочитал надпись:

– О-о! Stareyshina paradise!

– Винтажный… Самый дорогой коньяк в мире! А я закодировался, – вздохнул Эд.

Я тоже отказалась. На дух не переношу ни водку, ни коньяк, будь они трижды дорогими. Да и подозрительно. С чего вдруг? Но медовый цвет напитка заворожил Стэна. Он вдохнул аромат, пригубил, разомлел от послевкусия.

– Божественно!

Хелен отпила, но ее лицо ничего не выражало:

– Коньяк как коньяк.

– Женщины ничего не понимают, – блаженно улыбался Стэн.

Эд поддакнул, вздохнул и отвел глаза.

Боб, согнувшись как лакей, предложил мне «Негру де Пуркарь»:

– Любимое вино Queen Elizabeth II.

Я смотрела, как темное вино, подобно крови, льется в бокал. Я знала этот напиток на вкус.

– А кстати, Боб, твой вид… Над тобой явно поработал стилист. Брендовая рубаха. Сандалии… Крокодил, да? Грива в лаке. Откуда money?

– А ты помнишь, чем я увлекался? Химия принесла мне… нет, даже не деньги, – возможности. А это больше чем деньги. Мои разработки ядов открыли двери в такие структуры… – Боб указательным пальцем нарисовал в воздухе идущую вверх спираль.

Эд недоверчиво пробормотал:

– Зачем придумывать яды? Разве их мало?

Боб широко улыбнулся.

– Мои яды – стратегическое оружие. Патологоанатомам их не найти, им ничего не остается, как констатировать смерть, ну, например, от инфаркта или инсульта. Это уж смотря какой яд.

– И чего ты хочешь? – рассматривая коньяк на свет, спросил Стэн. – Изъясняйся точнее.

«Изъясняйся точнее» – это было выражение отца.

– Снять с себя подозрения, черт возьми!

– А зачем? Человек, покупающий пятидесятилетний коньяк, может купить все – даже имя, даже другую жизнь.

Боб налетел коршуном, в его безумных глазах плясал гнев.

– Вот! Вот твоя суть, Стэн! И твоя Эд. И Хелен, и Мэри. Другое имя! Ложь, она въелась в каждого! Мы выросли в лицемерии, ханжестве и фальши!

Перепады настроения Боба раздражали меня. Никогда не знала, чего от него ждать.

Боб ударил кулаком по буфету.

– Бутафория!

– Раритет, – поднял глаза Стэнли. – Королевы Виктории.

– Да на кой нам, русским, британская королева?! Отец вообразил, что он потомок английского рода. Помешался на этом, построил замок, облепил мхом. Слуги из Англии. А имена? Наши имена?

– А я и не знаю, как меня по-настоящему зовут, – пожал плечами Эд, – мне все равно.

– А ты знаешь? – повернулся к сестре Боб. – А ты? У тебя наверняка русское имя – Маша. Как тебя называют? Мэри Ивановна? Или Джоновна? Беседы на английском, five o’clock tea. Сидим за столом прилизанные, в бархатных штанишках, а души-то нет. Нет души!

– Лучше, что ли, в детдоме? – разомкнула губы Хелен.

– Лучше! – Боб часто-часто закивал головой. – Лучше, лучше. Там враг – это враг, а брат – это брат. А наша семейка? Эксперимент Дидье Дезора с крысами! Два главаря: Билл и Стэн. Два раба: Эд и Хелен. Крыса, что всех грызет. Это ты, Мэри. И я – козел отпущения, пария, крыса, которую все ненавидят. Вы все издевались надо мной.