Блики смерти

– Детские обиды? Ты это серьезно? – запахнула соболей Хелен.

Я сочла нужным вмешаться:

– Мы были еще…

– Это не оправдывает. Стоило Биллу сказать «ату», вы тут же начинали гон. И в смерти отца обвинили меня. А кого еще? Я всегда был изгоем.

Боб обхватил голову, сполз по стене на пол. Рыдания давили его:

– Г-господи, как мне было тяжело! Есть ли у ребенка муки страшнее ежедневной травли?! – Боб закрыл руками лицо, он плакал.

– Роберт, не стоит ворошить прошлое, – начал Стэн.

Боб отнял руки от лица, злобный оскал озарил его.

– Не стоит ворошить? – он подскочил. – Honesty is the best policy, шила в мешке не утаишь! Ты всегда завидовал Биллу, Стэнли. Мечтал, чтобы отец относился к тебе так же. На, выкуси. Но стать главным – это да, это у тебя получилось. – Боб наклонился над ухом Стэна, зашептал: – С-скажи, б-брат, а не ты ли убил отца? А потом и Билла?

Эд поперхнулся минеральной водой, пролил на себя, но Стэн промолчал, только лицо его налилось кровью.

– Я больше не желаю слушать этот бред, – встала Хелен.

– Да что ты! П-перетряси свое грязное бельишко, Хелен. У тебя-то как раз была причина убить отца.

– Что ты задумал, Боб? – резкий тон Стэнли выдавал нервозность.

– А ты не догадываешься? – Хелен прикурила от его зажигалки. Тонкая сигарета подрагивала в изящных пальцах. – Он хочет узнать, кто убийца. Только и всего.

– Или свалить на кого-нибудь из нас, – занервничал Эд.

И Боб тут же переключился на него.

– Ты ведь тоже заходил тогда к отцу, маленький змееныш. Братец кролик, ябеда и подлиза. Признавайся, убийца!

На Эда было страшно смотреть. От ужаса его глаза превратились в шары, и казалось, вот-вот лопнут.

Я не выдержала:

– Хватит, Роберт! Довольно! Если у тебя есть доказательства, говори! А так просто сотрясать воздух не стоит. Чего ты добиваешься?

– Правды.

Ночь потеснила поздние сумерки, вползла холодной змеей.

– Правда… – покачала головой Хелен, – кому она нужна? – В рыцарском зале не было люстры, и она принялась зажигать свечи на высоких канделябрах.

Из мрака проявились напряженные лица Стэна и Эда. В дальнем углу как приведение маячила высокая фигура Роберта. Он подошел к камину, положил полено в огонь и, не оглядываясь, спросил:

– А вы задумывались, почему нас взяли в семью?

Эта мысль преследовала меня. С первого же дня в семье не скрывали, что мы приемные. Билл единственный пользовался привилегиями. Было обидно, что все огромное состояние и этот дом отец завещал только Биллу.

– Только Б-биллу. Да, Мэри?

– Я что-то сказала вслух?

Все удивленно смотрели на меня.

– Да, – ответила я, – так завещал отец.

Боб поднял руку.

– А теперь все его состояние, преумноженное оборотистым Биллом, в равных долях переходит нам, приемным детям. И только убийца не может рассчитывать на свою долю. Верно, Мэри?

– Верно.

Часы вздрогнули, пробили один раз.

Боб взглянул на стрелки.

– Время… Время отсчитывает последние минуты.

– Прекрати. Что за бред? Ведешь себя так, словно мы в чем-то провинились, – я начинала терять терпение от его трепа.

– Ты права, Мэри. Пора заканчивать, – Боб постучал ложечкой по бокалу. – Леди и джентльмены, минуту внимания. Я перехожу ко второй части.

– Марлезонского балета, – вставил недалекий Эд.

Боб не обратил на него внимания.

– Итак, убийца не признался. Впрочем, я не удивлен, – Боб выдержал паузу. – Господа! Я рад сообщить вам неприятную новость: только что вы все приняли яд!

Мы с облегчением вздохнули.

– Опять твои шутки, Роберт! – строго сказал Стэн. Он было поднес бокал к губам и вдруг остановился. – Ты хочешь сказать, что paradise отравлен?! Коньяк в сто тысяч?! – Он засмеялся и выпил до дна.

– Успокойся, Стэнли, я не пила коньяк. Как я могу быть отравлена?

– И я не пил, – добавил Эд.

Хелен ждала продолжения.

– А вы считаете, яды только пьют или едят? Так сказать, принимают перорально?

– Ну, не ректально же ты нас отравил, – все еще не веря словам Роберта, пошутила я.

– Нет, конечно, – засмеялся Боб, – Мои яды индивидуальны. Вы приняли их э-э… Эксклюзивно! Эд, например, получил свой яд через кожу рук, когда так нежно сжимал хрустальную бутылку коньяка.

Эд вздрогнул, распахнул ладони, поднес ближе к канделябру, принюхался.