Война и революция: социальные процессы и катастрофы: Материалы Всероссийской научной конференции 19–20 мая 2016 г.

Стратегическая ошибка руководства КПСС состояла в том, что одновременно модернизировать и менять систему невозможно. Усугубляло ситуацию и то, что ставка М.С. Горбачева на ускорение была сделана в тот момент, когда развитые капиталистические страны уже пересматривали стратегию собственного государственного регулирования экономики. В то время, когда мы «ускорялись и перестраивались», за рубежом отказались от идеи высоких темпов экономического роста в пользу качественных аспектов экономического развития, в качестве критерия развития выбрав для себя «качество жизни».

В последние годы существования СССР сформировалась не только основа для преобразований, но также и «ударный кулак», который в одночасье жестко осуществил самый нежелательный для большинства населения переход от одной социальной системы к системе качественно иной. Революцию осуществили во имя реализации концепции тоталитарного рыночного детерминизма и разрушения основ социалистической страны.

Концепция «рыночной экономики» являлась идеологической мотивировкой целенаправленных усилий по разрушению социальной и экономической системы СССР, которая сложилась в 1920-1980-х гг.

Несбывшиеся надежды товаропроизводителей и приоткрывавшиеся тайны намерений носителей власти (правительственные декларации о намерениях не всегда имеют своим следствием их реализацию) не устраняли конфликта в обществе, менялись его очертания и направления, которые придают узнаваемость образу «девяностых» годов. Системный кризис 1991-1993-1998 гг. стал, по существу, насаждением «реформаторами» неокапиталистической модели. Для судеб большинства советских людей это стало личной трагедией.

Тем не менее, новой постсоветской неокапиталистической государственности не удалось в полной мере изжить из мыслительного и законодательного пространства социально справедливые идеи и решения позднего советского периода, нацеленные на менее болезненные способы преобразований и социально справедливую трансформацию уже не устраивавшей большинство нерыночной бюрократизированной системы. Верховным Советом СССР были приняты постановления: «О концепции перехода к регулируемой рыночной экономике», законы «О государственном предприятии» (1987), «О кооперации» (1988), «Об аренде» (1989) и др. В конце XX в. развернулась кампания по дискредитации кооперации. Второй раз в XX в. замечательному явлению, целью которого является соединение в одном лице труженика и собственника, создание социально справедливых форм общественного и индивидуального труда для реализации трудовой, творческой деятельности населения, был нанесен удар.

Как и советская модель, новейшая российская неокапиталистическая модель имела свои пределы встраивания в матрицу национальной государственности, безусловно, деформируя ее.

Тем не менее, преемственность пробивала себе дорогу, что проявилось в признании верховных носителей власти в 2000-е гг.: «Нам предстоит догнать самих себя образца 1989 г.» и возвращению к социальной политике как жизненно важной, безальтернативной для государства необходимости.

Источники и литература

1. Артемов Е.Т. Научно-техническая политика в советской модели позднеиндустриальной модернизации. М.: РОССПЭН, 2006.

2. Кустарев А. Начало русской революции: версия Макса Вебера // Вопросы философии. 1990. № 8.

3. Лачаева М.Ю. О нашей революции // Философия хозяйства. Альманах Центра общественных наук и экономического факультета МГУ. М., 2013. № 6(90).

4. Наумова Г.Р. К вопросу о рынке. Хозяин России: опыт предпринимательства // Былое. 1994. № 12.

5. Наумова Г.Р., Иванов К.В., Никонов А.В. Две ветви власти в России и социальная политика 1990-х гг. Севастополь, НПЦ «ЭКОСИ-Гидрофизика», 2012.

6. Наумова Г.Р., Ермишина С.А., Лачаева М.Ю. Экономическое сознание России. Хозяин России: опыт предпринимательства // Былое. 1994. № 1.

7. Никонов А.В. Самобытность или западничество? (по поводу статей профессора С. Сметанина о путях развития России) // Былое. 1993. № 8.

8. Нечаев А.А. Россия на переломе. Откровенные записки первого министра экономики. Без купюр и цензуры. М.: Русь-0лимп. Астрель, 2010.

9. Шургалина И.Н. Реформирование российской экономики. Опыт анализа в свете теории катастроф. М.: РОССПЭН, 2000.

Перестройка и карнавальная культура

Конюхов К.Р.[43 - Конюхов Кирилл Рудольфович – кандидат исторических наук, доцент; доцент кафедры истории России Института истории и политики МПГУ.]

Аннотация. В статье исследуется роль карнавальной (смеховой) культуры в трансформации сознания советского человека в эпоху перестройки. Отмечается, что сила воздействия смеховой культуры на человека обусловлена ее тесной связью с древней традицией языческих сельскохозяйственных праздников и современной культурой потребления, которые, каждая по-своему, противостоят христианскому наследию в современном мире. Рассматриваются характерные черты карнавального смеха и их древние корни. Подчеркивается, что опасность разрушительного воздействия карнавальной культуры на сознание современного человека с течением времени только возрастает.

Ключевые слова: перестройка, карнавальная культура, смех, язычество, праздники сельскохозяйственного цикла.

Konyukhov К. R. “Perestroyka” and the “carnival culture”.

Abstract: The article examines the role of “the carnival culture” at the transformation the soviet mentality during “Perestroyka”. The shocking impact of “the carnival culture” explains the close connections with pagan agricultural holiday’s tradition and modern consumer culture, inimical to Christianity. The author studies the characteristic features of “the carnival culture” and their ancient roots. Now the menace for modem mentality increases.

Keywords: “Perestroyka”, “the carnival culture”, laugh, paganism, the agricultural holidays.

Рассматривая события 1985–1991 гг., практически все исследователи независимо от политических пристрастий сходятся в одном: произошел не только коренной социальный слом, развал государства, но и переворот в общественном сознании. Более того, без этого переворота было бы невозможно и крушение Советского Союза. Имел место массовый отказ от системы ценностей социалистического общества (коллективизм, альтруизм, патриотизм, интернационализм и т. д.) во имя какой-то другой, которая уж точно не является капиталистической. Похоже, значительная часть общества даже не осознавала издержки этого процесса. Как такое могла случиться? Какие инструменты и механизмы были задействованы для запуска эрозии этого пласта сознания?

Конечно, имелись серьезные предпосылки этих явлений, дискредитация советских ценностей началась не в 1985 г., а значительно раньше, технологии ее осуществления были весьма разнообразны. Я хочу обратиться к одной из них – карнавальной культуре. Карнавальная культура – вид массовой культуры, апеллирующая к формам традиционного карнавала и использующая в качестве воздействия на человека комические образы, призванные вызывать бурную смеховую реакцию. Если о комическом, то есть эстетической категории, у нас писали много, то проблему смеха, физиологической реакции на смешное, затрагивали вскользь. Это не удивительно: смех рассматривался как страшное оружие, способное уничтожать и правителей и святыни, чем-то сродни оружию массового поражения [3, с. 4]. Феномен «доброго смеха» исследователями, а среди них были В.Я. Пропп, А. Бергсон, Л.В. Карасев, так и не был обнаружен[44 - Детский смех, который любят приводить в пример, является «добрым» только потому, что ребенок не понимает, над чем смеется. Как только это понимание приходит, «добрый» детский смех превращается в предельно злой подростковый.], а А. Бергсон был вынужден сознаться: «В этом смысле смех не может быть абсолютно справедливым. Повторяю, что он тем более не должен быть проявлением доброты. Его цель – устрашать, унижая. Он не достигал бы ее, если бы природа не оставила для этого даже в лучших людях небольшого запаса злобы или по крайней мере язвительности. Быть может, нам лучше не останавливаться подробно на этом пункте. Мы не найдем в нем ничего особо лестного для нас» [2, с. 122]. Многократно разрушительнее массовый смех, смех толпы карнавала. В природе этой деструктивной силы и в технологиях ее использования отечественной науке только еще предстоит разобраться.

Написано по этому поводу совсем немного. Безусловно, наиболее яркой и фундаментальной работой по обозначенной нами теме является труд М.М. Бахтина «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» [1]. Он отмечает два важных для нас обстоятельства. Во-первых, смех использовался Ф. Рабле для разрушения авторитета католической церкви и королевской власти (последнее – сомнительно). Во-вторых, смех является сущностью, освобождающей от страха: «Человек средневековья мог совмещать благоговейное присутствие на мессе с веселым пародированием официального культа на площади. Доверие к шутовской правде, к правде «мира наизнанку» могло совмещаться с искренней лояльностью. Веселая правда о мире, основанная на доверии к материи и материально-духовным силам человека, которую провозгласила эпоха Возрождения, в средние века утверждалась стихийно в материально-телесных и утопических образах смеховой культуры, но индивидуальное сознание отдельного человека далеко не всегда могло освободиться от серьезности страха и слабости. Даруемая смехом свобода часто была для него только праздничной роскошью» [1, с. 108]. Но человек испытывает страх не только перед «официальным культом» или властью, не меньше пугает его опасность осуждения общественным мнением или собственной совестью, которая, по сути дела, является тем же социальным укором. Карнавальный хохот рушит и эти ограничения.

Смех, как и любая другая физиологическая реакция организма, всегда снижает, низводит общественное действие на бытовой уровень, делает героев и вождей равными смеющейся толпе. Но за смеховой реакцией всегда стоит какой-то образ, имеющий социальное содержание. Поэтому хохот всегда направлен против кого-то, и адресата (противника) несложно подобрать: людей и институтов без недостатков не бывает. Осмеянный правитель утрачивает авторитет, и, если его власть держится на авторитете и доверии, он постепенно утрачивает и власть. Еще в большей степени это относится к религиозным институтам: высмеянная святость святостью уже не является. Институциональная власть менее уязвима, но общее правило верно и для нее (сам наблюдал это на Украине).

В последние годы ролью карнавальной культуры в политической борьбе практически не занимались, если не считать работ С.А. Шомовой, посвященной карнавальной природе митинга [8, с. 64–69] и А.Е. Кудиновой [5], писавшей о роли М.М. Бахтина в идеологической войне против СССР. Однако, с моей точки зрения, сюжет не потерял актуальность. И дело не только в роли карнавала в недавних украинских событиях. Важно задуматься, почему этот вид смеховой культуры так эффективен в деле подрыва моральных основ любого, не обязательно советского, общества. Советская система ценностей опиралась не только на очень молодое наследие мировой социалистической мысли. Ее корни уходили гораздо глубже в толщи христианской, а, может быть, даже дохристианской культуры. Достаточно сравнить основные положения «Кодекса строителя коммунизма» и нормы «Нового завета». Таким образом, атака осуществлялась и против относительно тонкого слоя советского мировоззрения, и против всей христианской морали. Требовался инструмент, который мог взломать этот могучий пласт.

Для выполнения этой задачи карнавальная культура была незаменима. Корни карнавала гораздо древнее христианской истории. Изначально карнавалы восходят к языческим сельскохозяйственным и иным племенным праздникам, которые берут свои начала еще во времена первобытности. В этот период человек не отделял себя от природного, животного мира, выстраивая отношения с себе подобными соответствующим образом. Нас иногда поражает жестокость и вероломство, отразившееся в народных сказках, но могло ли быть иначе в условиях повседневной борьбы за существование? Природа не знает морали или красоты, этими качествами ее наделяет человек, следовательно, важно ли какими средствами будет достигнута победа над духами стихий? Обман, коварство, беспощадность в этой войне не на жизнь, а на смерть только поощряются. И карнавальной культуре эти качества отнюдь не чужды, через ее посредство они легко проникают в современный мир.

Этому способствуют три обстоятельства. Первое. Несмотря на достаточно высокий уровень культуры, человек по-прежнему остается биологическим существом, испытывающим потребности в еде, одежде, исправлении естественных надобностей, половом удовлетворении, наконец, подверженном болезням. Наша биологическая составляющая находится с нами постоянно и напоминает о себе каждый день. Всем, и примерно одинаково, и героям, и негодяям. Второе. Пропаганда культуры потребления, про сути, направлена на то же: удовлетворение материальных вожделений за счет общественной миссии человека. Возникает парадоксальный резонанс, который создает кумулятивный эффект огромной разрушительной силы. Третье. Нелегко представить себе здорового психически человека, который согласился бы отказаться от моральных устоев, вложенных в него воспитанием. Однако благодаря смеховой «упаковке» такой отказ представляется сравнительно безобидным. Здесь и сказывается способность смеха освобождать индивида от моральных обязательств перед обществом. Таким образом, освобождается пласт первобытной культуры, имеющий толщину в десятки тысяч лет. Он легко рушит современное секуляризованное сознание, но может взломать и толщу христианской (мусульманской) традиции.

Заметим: для того, чтобы уничтожить более современный культурный пласт, необходимо создать его конфликт с более архаичным. Правильно представленная архаика всегда побеждает, если ей не оказывается сознательного противодействия. Чтобы самая дикая древность выглядела соблазнительно, существует много путей: эстетизация, романтизация и героизация, апелляция к племенной памяти и, наконец, смеховая культура. Некоторые из этих приемов успешно использует в своей пропаганде запрещенное в нашей стране ИГ. Первобытная архаика наиболее опасна и разрушительна: она неизбежно сближает человека с животным.

Для карнавального смеха характерен ряд особенностей. Карнавальный смех – всегда смех всеобщий. Подобно тому, как во время языческих праздников не могло быть людей, не участвовавших в поклонении силам природы, карнавал не терпит зрителей. Участниками действа должны быть все, карнавал не знает рампы, а если она есть, то ее значение по возможности скрадывается. Именно поэтому еще советская передача «Вокруг смеха» старалась привлечь к действию зрительный зал, в этом феномен болельщиков КВН или так раздражающего нас закадрового смеха.

Смеховой эффект карнавала всегда построен на гротесковых формах. Это уродство берет свое начало от гипертрофированных органов первобытных божеств воплощающих собой производительные силы природы. Но гротеск – отнюдь не всегда преувеличение безобразного. М.М. Бахтин, возражая Шнеегансу, замечает: «Если природа гротескной сатиры заключается в преувеличении чего-то отрицательного и недолжного, то совершенно неоткуда взяться тому радостному избытку в преувеличениях, о котором говорит сам Шнееганс. Неоткуда взяться качественному богатству и разнообразию образа, его разнородным и часто неожиданным связям с самыми, казалось бы, далекими и чужеродными явлениями… Гротескный мир, в котором преувеличивалось бы только недолжное, был бы велик количественно, но он бы стал бы при этом качественно крайне беден, скуден, лишен красок и вовсе не весел (таков отчасти унылый мир Свифта)» [1, с. 331]. С помощью гротескных образов в уродливом виде может быть представлено все, что угодно, любой процесс, любая идея, любой человек.

Следовательно, карнавальный смех отрицает не что-то конкретное, какой-то недостаток, его отрицание носит всеобщий характер. В этом нет ничего удивительного, так как в качестве альтернативы он предлагает иной, уже умерший мир, который мыслится как мир идеальный. Мир реальный при этом отвергается. Это тяготение карнавала к глобальному отрицанию проявилось в старом советском анекдоте. Еврей собирается уезжать из СССР. Его подводят к глобусу и спрашивают: «И куда Вы поедете? В Израиле арабские террористы, в США – гангстеры, в ЮАР – расисты и черный криминал, в Греции – диктатура» – «Послушайте, а у вас нет в запасе другого шарика?» [6, с. 1014] Актуально.

Еще один принцип смеховой культуры – идеализация «низа», обжорства, похоти, пьянства. Альтернативный, смеховой, образ принимает часто именно «низовой» характер. Для первобытных верований понятие «низ» не существует вообще: человек со всеми его физиологическими потребностями неотделим от природы. Он полностью зависим от нее, и не имеет на нее почти никаких инструментов воздействия, кроме магии. В этом отношении он близок к окружающей природе. Известное нам высказывание: «Ничто естественное не безобразно», – с животными нас и сближает. Это позволяет выводить в публичную сферу так называемый «туалетный юмор», которого не знал, например, советский кинематограф. Все начиналось с «Маленькой Веры», где одного из героев, советского человека, макают головой в унитаз. А закончилось мультфильмом «Путч», где в унитаз сливают уже все государство.

М.М. Бахтин по этому поводу замечал: «Так, в образе «требухи» стянуты в один неразрывный гротескный узел – жизнь, смерть, рождение, испражнения, еда; это – центр телесной топографии, где верх и низ переходят друг в друга. Поэтому в гротескном реализме этот образ был излюбленным для амбивалентного материально-телесного низа, умерщвляющего и рождающего, пожирающего и пожираемого. «Качели» гротескного реализма, игра верха с низом, в этом образе великолепно раскачиваются; верх и низ, земля и небо сливаются» [1, с. 173]. Соответственно, исчезают понятия добра и зла. Героя подменяет карнавальный трикстер, который, в отличие от литературного, не органичен рамками общественной морали. Понять, кто герой, а кто антигерой, становится постепенно просто невозможно.

Еще одна черта карнавала – склонность к немотивированному насилию. Данная традиция восходит к брачным побоищам и дракам между селами «на меже». Раньше это были вполне серьезные сражения за скудный ресурс (женщин, землю, охотничьи угодья и т. п.), впоследствии смысл был утрачен, но традиция сохранилась. Теперь она выглядела скорее веселой забавой: «Свадьбу средили хорошу. Пироги из печек летят, вино из бочек льется. Двадцать генералов на этой свадьбы с вина сгорело. Тройих сенаторов в драки убили. Все торжество было в газетах описано» [7, с. 283]. Тумаки раздаются исключительно ради тумаков, победитель, если он есть, вроде бы ничего не получает кроме глубокого морального удовлетворения. Возникает вопрос, зачем сегодня постоянно вбрасывать это в общественное сознание? Исключительно для раскачивания ситуации в стране: драка представляется явлением вполне допустимым и безнаказанным.

В заключение приведу пример непосредственного проявления архаического пережитка в политических реалиях 1991 г. В парке искусств у Дома художника в Москве представлены свергнутые памятники советской эпохи. У некоторых отбиты или повреждены носы[45 - Скульптуры И.В. Сталина работы З.М. Виленского и С.Д. Меркулова; В.И. Ленина неизвестного художника; М.И. Калинина работы Б.И. Дюжева.]. Это не случайно. Нос считается символом мужской силы, в европейской традиции он являлся субститутом фаллоса. Повредить нос – значит лишить мужчину его природной силы. Известны случаи, когда перед свадьбой в селе били колдуна, чтобы он не мог напакостить жениху и невесте. Если удалось пустить ему из носа кровь, свадьбу можно играть без опаски: колдун обезврежен [4, с. 203]. Отбивание носов у Сталина и Ленина – другие фигуры почти не пострадали – символический шаг в отношении бывших советских вождей. Трудно предположить, что это действие призвано было лишить их некоей мистической силы, которой они обладали и после смерти. Скорее всего, погромщики орудовали, повинуясь каким-то слабо осознанным позывам, исходящим откуда-то из глубины сознания. Но эти позывы не только возбуждали агрессию, но и придавали ей конкретную форму и направленность.

Сегодня, как показал печальный опыт Украины, роль карнавальной культуры в цветных революциях и государственных переворотах только возрастает. Однако исследование этой темы практически не ведется. Мне представляется, что не найдены даже методологические подходы к исследованию этой проблемы.

Источники и литература

1. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса // Собрание сочинений. Т. 4 (2). М., 2010.

2. Бергсон А. Смех. М., 1992.

3. Борев Ю.Б. Комическое, или о том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия. М., 1970.

4. Знатки, ведуны и чернокнижники: колдовство и бытовая магия на Русском Севере. М., 2013.

5. Кудинова А.Е. Информационно-психологическая война. М., 2013.

6. Мельниченко М. Советский анекдот (Указатель сюжетов). М., 2014.

7. Озаровская О.Э. Пятиречие. СПб., 2000.

8. Шомова С.А. Карнавальные корни митинга: генезис и современные проявления // Государственная служба. 2012. № 4.

Гибель Российской империи и СССР: анализ на основе биосоциального подхода