Изобилие и аскеза в русской литературе: Столкновения, переходы, совпадения

2. Религиозная аскеза – отречение от светской культуры. Отказ от искусства, отказ от умствования, утверждение веры как единственного пути к спасению души. Н. В. Гоголь, Л. Н. Толстой. В предисловии к «Выбранным местам» (1847) Гоголь выражает надежду «искупить бесполезность всего, доселе мною напечатанного»[74 - Гоголь Н. В. Выбранные места из переписки с друзьями // Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В 14 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. Т. 8. С. 215 (Предисловие).], то есть всех своих художественных сочинений, а в «Авторской исповеди» (1847) признает, что «верховная инстанция всего есть Церковь и разрешенье вопросов жизни – в ней»[75 - Гоголь Н. В. <Авторская исповедь> // Там же. С. 466.].

3. Протестантская аскеза, отказ от внешних признаков религиозного культа. Оголение храма от предметов культа, очищение веры от обрядов и суеверий. Наиболее последовательно этот тип аскезы выражен у Л. Н. Толстого, а эмблематически – в стихотворении Ф. И. Тютчева («Я лютеран люблю богослуженье…», 1834):

Я лютеран люблю богослуженье,
Обряд их строгий, важный и простой, —
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье[76 - Тютчев Ф. И. Полн. собр. соч. и писем: В 6 т. М.: ИЦ «Классика», 2002. Т. 1. С. 156.].

4. Экзистенциальная аскеза. Бегство от всех форм идентичности, отказ от отождествления с какой бы то ни было определенной социальной или психологической ролью, предсказуемым типом поведения. Подпольный человек у Достоевского, Настасья Филипповна, бросающая деньги в огонь, капитан Снегирев, топчущий 200 рублей, предложенные ему Алешей. Точечная аскеза одного мига, одного решения, мгновенного сброса идентичности.

Одна из разновидностей этого типа – злобная, истерическая аскеза сбрасывания всех общественно-нравственных одеяний и покровов. «Заголимся и обнажимся!»[77 - Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1980. Т. 21. С. 52.] (Ф. М. Достоевский, «Бобок», 1873).

5. Нигилистическая аскеза. Отрицание красоты, искусства, сложной личности, психологических и метафизических глубин бытия, отказ от всей этой «безнравственной роскоши» культуры ради служения только науке (Базаров в «Отцах и детях») – или только вере. Нигилизм может быть материалистическим, отрицающим религию – или фидеистическим, отрицающим ценности светской культуры. Н. Бердяев о Л. Толстом:

Этот аскетизм встречается в форме барской, у кающихся дворян, и в форме интеллигентской, у интеллигентов-народников. Этот аскетизм обычно связан с гонением на красоту, на метафизику и мистику, как на роскошь недозволенную, безнравственную[78 - Бердяев Н. А. Ветхий и новый завет в религиозном сознании Л. Толстого <1911> // Бердяев Н. А. Собр. соч. (Типы религиозной мысли в России). Париж: YMCA Press, 1989. Т. 3. С. 141.].

6. Революционная, общественно-гражданская аскеза. Самопожертвование во имя высших общественных идеалов. Н. А. Некрасов, «Памяти Добролюбова» (1864):

Суров ты был, ты в молодые годы
Умел рассудку страсти подчинять.
Учил ты жить для славы, для свободы,
Но более учил ты умирать.

Сознательно мирские наслажденья
Ты отвергал, ты чистоту хранил,
Ты жажде сердца не дал утоленья <…>[79 - Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем: В 15 т. Л.: Наука, 1981. Т. 2. С. 173.]

Такая аскеза может служить и целям завоевания абсолютной власти. С. Г. Нечаев, «Катехизис революционера» (1869): «Революционер – обреченный человек. Он не имеет личных интересов, дел, чувств, привязанностей, собственности, даже имени. Все в нем захвачено одним исключительным интересом, одной мыслью, одной страстью – революцией»[80 - Нечаев С. Г. <Катехизис революционера> // Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. М.: Археологический центр, 1997. С. 244 (§ 1).]. Уравнительная аскеза: общее требование к себе и к другим. «Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела»[81 - Там же. С. 245 (§ 6).].

Герои Н. Г. Чернышевского, М. Горького, Н. А. Островского: Рахметов, П. Власов, П. Корчагин.

7. Моральная национальная аскеза. Отказ от идеологической и геополитической экспансии целой страны, сосредоточение на внутренних проблемах, этика национального раскаяния и самоограничения. А. И. Солженицын, «Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни», 1973:

<…> было бы духовно ценней и субъективно легче принять принцип самоограничения – прежде того, дальновидным самостеснением. <…> Россия предпримет решительный выбор самоограничения, выбор вглубь, а не вширь, внутрь, а не вовне; все развитие свое – национальное, общественное, воспитательное, семейное и личное развитие граждан, направит к расцвету внутреннему, а не внешнему[82 - Солженицын А. И. Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни // Солженицын А. И. Публицистика: В 3 т. Ярославль: Верхне-волжское книжное изд-во, 1995. Т. 1. С. 81, 86.].

8. Экологическая аскеза. Отказ от потребительского, хищнического отношения к природе. Зеленая альтернатива индустриальному обществу, экономическому материализму. Опрощение, антирост. М. М. Пришвин, К. Г. Паустовский, В. Г. Распутин, В. П. Астафьев.

IV. Насильственная аскеза

1. Аскетизм как моральное насилие, как способ надзора и контроля. «Как бы чего не вышло». Страх всего живого, свободного, непредусмотренного – и стремление подавить его в себе и других. А. П. Чехов, «Человек в футляре» (1898):

Этот человечек, ходивший всегда в калошах и с зонтиком, держал в руках всю гимназию целых пятнадцать лет! Да что гимназию? Весь город! <…> И дома та же история: халат, колпак, ставни, задвижки, целый ряд всяких запрещений, ограничений, и – ах, как бы чего не вышло![83 - Чехов А. П. Человек в футляре // Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М.: Наука, 1977. Т. 10. С. 44–45.]

Беликов – характерный пример «учительской» аскезы – добровольного самоограничения, которое, как норма, становится обязательной для других.

2. Милитаристский, казарменный и лагерный аскетизм. Диктаторы-аскеты (Ленин, Сталин, Гитлер). Рабская аскеза у заключенных, с ее возможным двойственным эффектом для личности – разрушительным (в «Колымских рассказах» В. Т. Шаламова) или нравственно укрепляющим (в лагерной прозе А. И. Солженицына).

3. Государственно-патриотическая аскеза. Идеология отказа от личного благополучия ради мощи и процветания родины, счастья грядущих поколений. Государство, особенно идеократическое и авторитарное, накладывает на граждан суровые нормы самопожертвования и самоотречения. Этот же вид аскезы входит в арсенал постсоветской пропаганды. По сатирической формулировке М. М. Жванецкого, «патриотизм – это четкое, ясное, хорошо аргументированное объяснение того, почему мы должны жить хуже других»[84 - Жванецкий М. М. Дежурный по стране, 01.02.2010 // http://www.jvanetsky.ru/data/text/vs/dejurnyi79/.].

V. Псевдоаскеза

1. Фальшивая аскеза. Скудность, непроявленность бытия выдается за святость. Алеша Горшок в одноименном рассказе Л. Н. Толстого задуман как житийный персонаж, однако автор не может скрыть от читателей его духовного убожества. Алеша действует подневольно, как во сне, как заведенный: бегает, суетится, подчиняет свою жизнь барским прихотям, не успевая или даже не умея осознать, что он делает, выбрать и вобрать это своей волей. Сам Толстой этого рассказа у себя «не принял». «Писал Алешу, совсем плохо. Бросил»[85 - Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М.: ГИХЛ, 1937. Т. 55. С. 125.].

Не случайно Алеша так резко отличается от мужика, послужившего ему прототипом, – от жившего в Ясной Поляне у Толстого работника. О нем Т. А. Кузминская пишет следующее:

Помощником повара и дворником был полуидиот «Алеша Горшок», которого почему-то опоэтизировали так, что, читая про него, я не узнала нашего юродивого и уродливого Алешу Горшка. Но, насколько я помню его, он был тихий, безобидный и безропотно исполняющий все, что ему приказывали[86 - Кузминская Т. А. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Воспоминания. М.: Правда, 1986. С. 210.].

Очевидно, сам Толстой почувствовал фальшь этого претворения полуидиота, лишенного сознания и воли, в житийного подвижника – и отказался от завершения рассказа.

2. Декоративная аскеза. Если аскеза – это интенция бедности, то декоративная аскеза – это интенция самой аскезы при отсутствии таковой. Это подделка под бедность второй степени, то есть бедность, которая пытается выдать себя за аскезу, за добровольное обнищание. Эта игра в обеднение, ставка на понижение уровня культуры и достатка составляет самодовольство бедности, ее нравственный жирок, подмену. Мало того, что на теле – лохмотья, так их еще пытаются живописать в качестве лохмотьев. Такова ненатуральность бедной натуры, которая стыдится себя в такой извращенной форме, что прикидывается не богатством, а добровольной бедностью. В «Жизни Арсеньева» И. А. Бунин вспоминает купца Балавина, писавшего стихи, которых впоследствии стыдился:

Родился я в глуши степной,
В простой и душной хате,
Где вместо мебели резной
Качались полати…[87 - Бунин И. А. Жизнь Арсеньева // Бунин И. А. Полн. собр. соч.: В 13 т. М.: Воскресенье, 2006. Т. 5. С. 122.]

Такие же преувеличения по части «живописной бедности» есть в автобиографических сочинениях М. Горького.

3. Притворная аскеза с целью самосохранения. А. П. Платонов, «Джан» (1935): «<…> Суфьян погладил старый московский башмак Чагатаева, – твой народ боится жить, он отвык и не верит. Он притворяется мертвым, иначе счастливые и сильные придут его мучить опять. Он оставил себе самое малое, не нужное никому, чтобы никто не стал алчным, когда увидит его»[88 - Платонов А. П. Джан // Платонов А. П. Собр. соч.: В 8 т. М.: Время, 2011. Т. 4. С. 200.].

4. Шутливая, лукаво-жеманная аскеза. В. В. Ерофеев. «Москва – Петушки». Веничка объясняет товарищам, почему он не ходит на глазах у них по нужде и вообще воздерживается от открытых телесных проявлений: «В этом мире есть вещи… Есть такие сферы… Нельзя же так просто: встать и пойти. Потому что самоограничение, что ли?.. Есть такая заповеданность стыда, со времен Ивана Тургенева… И потом – клятва на Воробьевых горах…»[89 - Ерофеев В. В. Москва – Петушки. М.: Вагриус, 2001. С. 30.]

VI. Амбивалентная, или парадоксальная аскеза

1. Аскеза накопительства. Прагматическая аскеза – воздержание, готовность претерпеть лишения ради обогащения. А. С. Пушкин, «Скупой рыцарь» (1830). Барон:

Кто знает, сколько горьких воздержаний,
Обузданных страстей, тяжелых дум,
Дневных забот, ночей бессонных мне
Все это стоило?[90 - Пушкин А. С. Скупой рыцарь // Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948. Т. 7. С. 113.]

Такая же капиталистическая аскеза – у гоголевского Чичикова, отказывающего себе в радостях жизни ради будущего преуспеяния; у Семена Рогожина (отец Парфена) в «Идиоте» (1869) Достоевского.

2. Гедонистическая и карнавальная аскеза. Изнурение себя развратом, пьянством как способ медленного самоистребления. «Бесы» (1872) Достоевского: «Я пробовал большой разврат и истощил в нем силы; но я не люблю и не хотел разврата»[91 - Достоевский Ф. М. Бесы // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1974. Т. 10. С. 514.] (письмо Ставрогина Даше). Н. А. Бердяев, «Ставрогин» (1914):

И даже когда испытывает Ставрогин свою силу через самообуздание, через своеобразную аскезу (он вынес пощечину Шатова, хотел объявить о своем браке с Хромоножкой и многое другое), он исходит, истощается в безмерности этого испытания. Его аскеза не есть оформление, не есть кристаллизация личности, в ней есть сладострастие[92 - Бердяев Н. А. Ставрогин // Бердяев Н. А. Собр. соч. (Типы религиозной мысли в России). Т. 3. С. 104.].

Парадоксальный аскетизм представлен также у В. В. Ерофеева в «Москве – Петушках». Пьянство для него – не радость, а своего рода вериги, способ обуздания гордыни, свойственной трезвому миру. Веничке нужно хлебнуть полную меру страданий, вследствие чего он сравнивает свою страсть к «розовому крепкому» со стигматами св. Терезы:

Господь, вот Ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? <…> И, весь в синих молниях, Господь мне ответил: – А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны. – Вот-вот! – отвечал я в восторге. – Вот и мне, и мне тоже – желанно мне это, но ничуть не нужно! <…> Я знаю многие замыслы Бога, но для чего он вложил в меня столько целомудрия, я до сих пор так и не понял[93 - Ерофеев В. В. Москва – Петушки. С. 26, 31. Курсив в оригинале.].

3. Демоническая аскеза. Воздержание как служение своей гордыне, как путь восхождения к сверхчеловеческой власти над миром. Антихрист у В. С. Соловьева подвизается на аскетическом поприще: «Высочайшие проявления воздержания, бескорыстия и деятельной благотворительности, казалось, достаточно оправдывали огромное самолюбие великого спиритуалиста, аскета и филантропа»[94 - Соловьев В. С. Краткая повесть об Антихристе // Соловьев В. С. Три разговора. М.: Пик, 1991. С. 157.] («Краткая повесть об антихристе», 1900). Демонизм в данном случае – это вымученная, выморочная аскеза, доведенная до высшей степени. Она представлена также в таких персонажах, как отец Сергий у Л. Н. Толстого, Ферапонт у Достоевского.

4. Метааскеза. Отказ от аскезы как новая стадия духовного пути. Зосима посылает Алешу Карамазова на служение в миру, чтобы быть с братьями (в широком смысле) – буйными, страстными или изощренно-рассудочными «карамазовцами» (не просто «Карамазовыми»). Аскеза в стенах карамазовского дома – более тяжелое испытание, чем аскеза в келье. «Через три дня он вышел из монастыря, что согласовалось и со словом покойного старца его, повелевшего ему „пребывать в миру“»[95 - Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. Кн. I—X // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1976. Т. 14. С. 328.]. Обременение себя светским – высшая форма аскезы для человека, который тяготится мирским и берет на себя труд мирянина как новый обет послушания.

5. Метарелигиозная аскеза. Монашеское выступает в форме секулярного, и повседневный быт превращается в аскетический опыт. Такова аскеза трудного послереволюционного быта – мученичество, голод, лишения, перерастающие в радость подвижничества. О. Э. Мандельштам, «Слово и культура» (1921):

<…> у нас не еда, а трапеза; не комната, а келья; не одежда, а одеяние. Наконец мы обрели внутреннюю свободу, настоящее внутреннее веселье. Воду в глиняных кувшинах пьем как вино, и солнцу больше нравится в монастырской столовой, чем в ресторане. Яблоки, хлеб, картофель – отныне утоляют не только физический, но и духовный голод. Христианин, а теперь всякий культурный человек – христианин, не знает только физического голода, только духовной пищи. Для него и слово – плоть, и простой хлеб – веселье и тайна[96 - Мандельштам О. Э. Слово и культура // Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем: В 3 т. М.: Прогресс-Плеяда, 2010. Т. 2. С. 50.].