Обнинск. Это моя земля

Матушка, подслеповато щурясь, вышла в сени.

Настя не ошиблась. В избу вслед за Марьей ввалился покрытый инеем, замерзший, укутанный в тулуп по самые глаза почтальон. Сняв колом стоящие рукавицы, он скрюченными пальцами полез в сумку. Молча, долго, очень долго, как показалось молодой женщине, что-то настойчиво искал. Наконец, не глядя Насте в глаза, протянул ей конверт и рывком стянул меховую шапку.

– Вот, – глухо промолвил почтальон и, не дожидаясь приглашения, присел на лавку.

Анастасия, уже умом понимая, что беда пришла в дом, охнула, аккуратно двумя пальцами взяла конверт, подписанный чужим почерком, и с мольбой посмотрела на отца.

– Читай… Это, наверное, от Алешеньки…

Почтальон еще ниже опустил голову. Марья стала пятиться к печке, боясь зайтись в крике. Она тоже почувствовала беду, которая, как хозяйка, не стесняясь, вошла к ним в дом.

– Мама, не могу, – сиплым голосом еле слышно прошептала Настасья.

Дед Иван взял конверт из дрожащей руки дочери, развернул и начал тихо читать.

– Ваш сын, лейтенант Алексей Васильевич… пал смертью храбрых в боях под разъездом Обнинским Калужской области. Место захоронения не известно.

Дальше Настя уже не слышала. В чем есть, она выбежала из избы и понеслась вдоль улицы. И ветер – до этого неиствующий, злой, колючий, ослепляющий – вдруг угомонился. Он, как побитая собака, аккуратно, тихонько, мелкими шажками бежал позади Настеньки. И тихонько подвывал. Горе – оно везде горе. Природа тоже это чувствует.

Вконец окоченевшая, женщина из последних сил добрела до заимки. Там упала на лавку и закрыла глаза. Слез не было. Только лютая злость, ненависть к тем, кто насовсем забрал от нее ее единственную кровиночку, сына Алешеньку. И тут Анастасия закричала в голос. Это была боль. Материнская боль. Оглушительный звук метался по всей избе, рикошетом отскакивал от промерзших стен и возвращался обратно. В этом крике смешалось все: ярость, сожаление, дикое желание голыми руками удавить всех фашистов и безутешная, безграничная любовь к убитому сыночку.

Родители нашли дочь на заимке без сознания.

Утрату, гибель сына и внука семья перенесла стойко. Настя через два дня отправилась в райцентр. За спиной у нее висел вещмешок с необходимыми вещами, а в глазах плескалась решимость бить фрицев. Анастасия была зачислена в школу снайперов.

Войну она закончила в Берлине. Вся грудь в орденах и медалях. Три ранения, серьезных. Но после госпиталей Анастасия Ивановна вновь возвращалась в строй, в свой родной полк.

Вернувшись в родное село, нашла свой заколоченный крест-накрест досками дом. Никто не ждал, не выходил на крыльцо встречать. Рядом с Анастасией Ивановной стояли трое ребятишек и прижимались к ней, как могли, испуганно оглядываясь.

– Бабы, смотрите! Настасья вернулась!

Соседка выскочила из ворот и со слезами бросилась к стоящей у нежилой избы женщине с детворой.

– Твои, что ли?

– Теперь мои! Самые родные!

Из других изб стали подходить сельчане. Все говорили разом, громко, оглядывали Настю и пытались погладить малышей.

– Худые-то какие. Что ж ты их, не кормишь, что ли?

– Да из лагеря они. Над ними фашисты опыты ставили. Вот теперь мои. Два брата и сестренка.

Толпа враз утихла.

– Люди! Да как же это? Да разве ж можно так над детьми-то?

Бабы подхватили на руки детей, Настю под локотки и повели в соседский дом.

– Ты не волнуйся, доченька! Откормим! Всех поднимем на ноги. Всем миром поможем.

Женщины все разом неожиданно разошлись, но уже через несколько минут вернулись. Принесли одежду детям, обувку, а еще накрывали стол для всех: домашние яйца, сало, квашеная прошлогодняя капуста, духмяный румяный хлеб, зеленый лук. Вот уже и горячая рассыпчатая картошка подоспела.

Ребятню умыли, первым делом накормили и уложили всех троих спать на печи. А Настя все разговаривала и разговаривала с односельчанами.

– Родители твои, Анастасия, царствие им Небесное, как только ты ушла на фронт – так и преставились. Разом померли. Так рядом их и похоронили. Завтра сходим на кладбище. Поговоришь со своими. А за избу не беспокойся. Мужики, кто с войны вернулись, быстро тебе дом в порядок приведут. И баньку, и сарай поправят. Про живность не беспокойся. Деревня вона какая большая. Соберем тебе хозяйство, чтоб было чем ребятню кормить.

– А ты чем собираешься заниматься-то?

– Да я лучше всего стрелять-то и умею. Только кому я теперь ребятню оставлю? За ними присмотр нужен. Уйду я в тайгу – а как ребята справляться будут?

– Не думай про это, Анастасия Ивановна. Женщины все по очереди с твоими детишками нянькаться будут. Помогать друг другу надобно. Во как!

На том и порешили. Тимофей – 8 лет, Мирон – 6 лет, Танюшка – 4 годика в одночасье стали родными для всей деревни.

…Прошло время. Тимофей, Мирон и Танюшка подросли, окрепли. В школу пошли. Во всем стали помогать матери (Анастасию стали называть мамой). И воды в дом натаскают, и за скотиной ухаживают, и на огороде лихо управляются. В избе на видном месте висит большая фотография Алеши. Дети знают, что это их старший брат. Мама про него много рассказывала.

В 1965 году Анастасия Ивановна вместе с детьми приехала в город Обнинск. Ей очень хотелось посмотреть места, где воевал ее старший сын. Был составлен маршрут по местам кровопролитных боев за освобождение Обнинска. Но сначала было решено сходить в местный музей. Больше всего Анастасию заинтересовали материалы, посвященные событиям Великой Отечественной войны. Она подолгу стояла перед экспонатами, собранными на полях сражений. Было желание потрогать каждую находку руками, ощутить холод металла. Перед глазами женщины вставали отрывки ее войны, ее трофеев, лица погибших однополчан.

– Может, воды? – участливо спросила сотрудница музея, протягивая ей стакан.

– Да, спасибо! У меня сын здесь погиб. Совсем еще мальчишка…

– А вы видели артефакты, которые нашли юные поисковики на местах сражений? Вот истинно подлинные и по-настоящему ценные образцы предметов, найденных при раскопках. Пойдемте со мной. Этот стенд еще окончательно не готов, но вам я его покажу…

Анастасия на ватных ногах двинулась следом. В голове пульсировала только одна мысль – сейчас, вот именно здесь она найдет то, что успокоит ее душу и сердце. После чего она перестанет каждую ночь просыпаться в холодном поту и скрежетать зубами.

– Сюда, пожалуйста, к этому столу. Здесь еще нет витрины, все лежит в открытом доступе…

Экскурсовод не успела договорить, как женщина рванулась к столу и …замерла. Взгляд метался от одного экспоната к другому: вот пробитая каска; простреленная и залитая кровью гимнастерка; вот выцветшая фотокарточка на комсомольском билете; письмо, не дописанное перед боем.

И вдруг! Гулко, набатом застучало сердце, перехватило дыхание, глаза застлала пелена слез и крупные капли упали на экспонаты.

– Сынок!!! – выдохнула Анастасия Ивановна, – вот я и нашла тебя…

Женщина медленно опустилась на колени. Дрожащей рукой взяла со стола деревянный крестик, поцеловала его и перевернула. На обороте было выцарапано слово «Бог». А рядом лежал кусочек шкурки медведя. Посередине – пулевое отверстие. А на тыльной стороне когда-то белыми, полуистлевшими нитками было вышито солнце и уже совсем не видные другие обереги.

Тимофей, Мирон и Татьянка тихо стояли в стороне, боясь потревожить маму.

А она баюкала в руках вещи сына, которые лично отдала ему на перроне перед отправкой на фронт, и что-то ласковое шептала им. Слезы безмолвно катились по щекам, но женщина ничего не замечала. Это был разговор матери и сына, которого она ждала столько лет с войны, несмотря на похоронку.

– Алешенька! Я нашла тебя! Родной мой, любимый… Я здесь. Я с тобой.

Сотрудники музея аккуратно, тихо вывели всех посетителей из музея и позвонили руководителю поискового отряда, нашедшего эти экспонаты. Игорь Степанович приехал сразу. Он вошел в зал. Подошел к стоящей на коленях женщине и вложил ей в руки целую охапку алых гвоздик.

Анастасия Ивановна от неожиданности резко встала. У нее закружилась голова, и Игорь Степанович крепко схватил ее за руку.

– Пойдемте, я покажу вам могилу сына.