Обнинск. Это моя земля

Андрей вспомнил недавний случай в отделении. Молодая женщина, едва перешагнувшая тридцатилетний рубеж, легла в клинику с диагнозом, который звучал как приговор. Он и сам видел результаты обследования – шансов практически не было. Но женщина эта не сдавалась. Каждый день, превозмогая боль, она улыбалась, шутила с медсестрами, а по вечерам, когда в отделении становилось тихо, доставала из-под подушки маленькую иконку и долго молилась. Андрей тогда не придал этому значения – мало ли во что верят люди перед лицом смерти. Но сейчас, слушая отца Михаила, он вдруг подумал: а что, если именно вера помогала этой женщине держаться, не позволяла ей погаснуть раньше времени?

Отец Михаил, словно прочитав его мысли, тихо продолжил:

– Понимаешь, Андрей, вера – она ведь не только в молитвах и свечах. Она – внутри нас. В нашей способности любить, сострадать, помогать друг другу. В нашей вере в то, что даже в самой темной ночи есть место для звезды.

Он привстал и подошел к окну, его взгляд устремился к церкви, что тихо сияла среди деревьев.

– Помню, прихожу я как-то в храм, а там мужчина один стоит, у иконы святителя Луки. Лицо измученное, глаза красные от слез. Я к нему подошел, спрашиваю: «Что случилось, чадо? Чем помочь могу?» А он рассказывает, что жена у него тяжело больна, здесь же, в МРЦ лежит. Врачи уже ничего не обещают, говорят, надежда только на чудо. И вот он пришел сюда, в храм, помолиться за нее.

Отец Михаил вернулся к столу и снова сел напротив Андрея. В глазах его светилась грусть, но в то же время какая-то непоколебимая вера, которая заставила Андрея затаить дыхание.

– Я тогда сказал ему: «Знаешь что, брат? Ты не просто стой здесь, у иконы. Ты иди к жене своей, обними ее, скажи, как ты ее любишь, как она тебе дорога. И верь. Верь в то, что она поправится. Ведь вера, она порой сильнее любых лекарств».

Михаил замолчал, а Андрей затаил дыхание, ожидая продолжения. Интонация священника, обычно ровная и спокойная, сейчас звучала взволнованно, и молодой врач почувствовал, что сейчас услышит что-то очень важное.

– И ты знаешь, Андрей, он послушал меня, – тихо продолжил отец Михаил. – Пошел к жене, провел с ней весь день. А на следующий день прибегает ко мне весь сияющий, глаза блестят. «Отче, – говорит, – чудо! Врачи в шоке! Анализы улучшились, жена в себя приходит!» И я тебе скажу, Андрей, я тогда понял: чудеса действительно бывают. Только творят их не святые и не врачи. А любовь. Вера. И надежда. Вот что настоящая сила, Андрей. Запомни это.

Андрей молчал, пораженный рассказом отца Михаила. Слова священника, казалось, рассеяли мрак сомнений, что давно жил в его душе.

– Спасибо вам, отец Михаил, – тихо проговорил Андрей. – Я… я многое сегодня понял.

– Не надо благодарить, – улыбнулся священник, кладя руку на плечо молодому врачу. – Просто помни об этом, Андрей. Помни, что даже в самой сложной ситуации есть место для чуда. И что порой именно вера становится тем самым лекарством, которого так не хватает.

Они еще некоторое время стояли молча, наблюдая, как в темноте мерцают огни города. Каждый думал о своем, но обоих объединяло одно – вера в то, что даже в самом сердце боли и страданий всегда есть место для надежды и любви.

– Ну что же, Андрей, – отец Михаил повернулся к двери, – пора и честь знать. Тебе еще отдыхать перед сменой.

– Да, вы правы, – Андрей кивнул, следуя за священником. – Спасибо вам еще раз за разговор, отец Михаил.

Они вышли из молельной комнаты и направились к выходу из храма. В полумраке церкви все так же горели свечи, отбрасывая причудливые тени на стены и иконы. Андрей остановился на пороге, вдыхая запах ладана и теплого дерева, и в этот момент ему показалось, что он оставляет здесь, в стенах этого старого храма, часть своих сомнений и страхов.

Выйдя на улицу, Андрей с удивлением обнаружил, что небо уже начало светлеть. Над городом, все еще погруженным в сон, разгоралась заря, обещая новый день, новые встречи, новые испытания и новые надежды. Андрей взглянул на церковь святителя Луки, которая в лучах восходящего солнца казалась особенно хрупкой и беззащитной среди громоздких корпусов больницы. «И все-таки она стоит», – подумал Андрей, и в этой мысли было что-то успокаивающее, дающее силы и уверенность в будущем.

Справка об объекте

Обнинский храм

во имя святителя Луки Крымского,

Россия, г. Обнинск, ул. Королева, д. 4

Храм находится на территории Медицинского радиологического научного центра РАМН в г. Обнинске. Это первый больничный храм в первом наукограде России. С инициативой его возведения около десяти лет назад выступил известный российский ученый, директор МРНЦ РАМН академик Анатолий Цыб.

Закладной камень храма освящен архиерейским чином митрополитом Калужским и Боровским Климентом 8 января 2007 года. 30 мая 2010 года митрополит Климент совершил чин великого освящения храма и первую литургию.

При храме имеется временная молельная комната в здании второй клиники Медицинского радиологического научного центра г. Обнинска. Комната освящена иерейским чином 15 мая 2007 года. В ней совершаются таинства причащения, соборования, покаяния и служатся молебны для сотрудников и пациентов Медицинского радиологического научного центра.

Источник: https://drevo-info.ru/articles/26774.html

Реставрация души

Павел Лебедев

Ночной сторож музея истории города Обнинска, Семен Петрович, сгорбленный грузный мужчина лет шестидесяти, двигался по полутемному коридору музея, мягко ступая стоптанными войлочными тапочками. Лунный свет, пробиваясь сквозь узкие окна, выхватывал из темноты запыленные витрины с древними артефактами, отбрасывал на пол причудливые тени. Казалось, каменные наконечники стрел и глиняные черепки, хранящие тайны веков, наблюдают за ним с молчаливым неодобрением.

Он всегда надевал эти тапочки, приходя на ночное дежурство в музей. Говорил, что так чувствует себя ближе к истории, ступая по тем же половицам, что и люди, жившие столетия назад.

«Глупости все это, конечно, – думал про себя Семен Петрович, поправляя съехавшую на лоб фуражку. – Какие могут быть „ближе“, когда между нами пропасть в сотни, а то и тысячи лет?..»

Он остановился у массивной дубовой двери, ведущей в зал XIX века, и привычно поморщился. Дверь эта была его ночным кошмаром – стоило в музее установиться тишине, как она начинала свой тоскливый скрипучий концерт. Скрип этот, казалось, проникал под кожу, заставлял нервно вздрагивать и оглядываться по сторонам.

«Завтра, непременно завтра смажу петли», – в который раз пообещал себе Семен Петрович, бросив на дверь полный укора взгляд.

Он уже собирался идти дальше, как вдруг скрип, обычно тихий и размеренный, резко оборвался. Наступила абсолютная, звенящая тишина. Семен Петрович замер, сжимая в кармане связку ключей. Тишина эта пугала его куда больше привычного скрипа. В ней чувствовалось что-то неестественное, неправильное.

«Наверное, сквозняк», – попытался успокоить себя Семен Петрович, но сам не поверил своим словам. Сквозняков в этом крыле музея отродясь не водилось.

Сердце Семена Петровича забилось чаще. Он прислушался, боясь пошевелиться. Тишина. Лишь где-то вдалеке мерно тикали старинные часы, отсчитывая время.

«Показалось, наверное», – подумал Семен Петрович, но неприятное предчувствие, ледяной змеей обвившееся вокруг сердца, не отпускало.

Он медленно, стараясь не производить ни звука, подошел к дубовой двери и приложил ухо к холодному лакированному дереву. Тишина. Семен Петрович уже собирался было повернуть обратно, как вдруг услышал тихий, еле уловимый звук, похожий на вздох. Он задержал дыхание, вслушиваясь. Вздох повторился, за ним еще один, и еще… Звуки доносились изнутри, из зала XIX века.

«Неужели крысы?..» – мелькнула мысль, но Семен Петрович тут же отогнал ее. Крыс в музее травили с особым тщанием, да и не были эти вздохи похожи на крысиную возню.

Любопытство боролось в нем со страхом, и, в конце концов, первое победило. Он осторожно толкнул дверь. Петли, что удивительно, не издали ни звука. Дверь поддалась, открывая проход в полумрак зала.

Семен Петрович заглянул внутрь. Зал был погружен в полумрак, лишь из окна пробивался тусклый свет луны, выхватывая из темноты тяжелые рамы картин. В воздухе витал необычный запах – смесь пыли, старой бумаги и еще чего-то неуловимого, что мужчина не мог определить.

«И что меня сюда понесло?..» – подумал он, но отступать было поздно.

Семен Петрович, сжав в руке ключ, словно кинжал, ступил в зал. Под ногами мягко просел старый паркет, привыкший к осторожным шагам посетителей и предательски скрипнувший под тяжестью сторожа. Он поежился, оглядываясь по сторонам.

Зал XIX века был его любимым. Здесь была особая атмосфера – благородства, изысканности, утонченности. Портреты мужчин в строгих сюртуках и дам в пышных платьях смотрели с высоты, каждой деталью своего облика говоря о духе прошедшей эпохи. Семен Петрович любил рассматривать эти лица, пытаясь угадать в них характеры, судьбы, секреты.

Но сегодня что-то было не так. Портреты казались какими-то тусклыми, безжизненными. И тишина… Гнетущая, тяжелая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов и биением собственного сердца, заставляла нервничать.

Он прошел вдоль стены, затем еще раз оглядел зал. Никого. «Показалось…» – с облегчением подумал Семен Петрович и уже хотел было уходить, как вдруг его взгляд упал на один из портретов в дальнем углу зала.

На этом портрете, не отличающемся особой художественной ценностью и обычно остававшемся без внимания посетителей, был изображен молодой мужчина в черном сюртуке. В руках он держал палитру и кисть, а его взгляд, устремленный куда-то вдаль, был полон надежды и тревоги. «Художник Петр Иванович Смирнов, 1810—1842», – гласила надпись на табличке под портретом.

Семен Петрович не знал, почему именно на этом портрете он остановил свое внимание. Возможно, дело было в том, что взгляд художника сегодня казался каким-то другим – не столь мечтательным, скорее встревоженным, даже испуганным.

Он сделал несколько шагов в сторону портрета и вдруг с ужасом понял, что взгляд художника… следит за ним. Куда бы он ни двигался, глаза на портрете неотрывно смотрели на него.

Холодный пот выступил на лбу у старика. «Бред какой-то», – пробормотал он, протирая глаза. Но когда он снова посмотрел на портрет, сомнений уже не было. Художник на портрете живой. Он смотрел прямо на него и бесшумно шевелил губами, словно пытаясь что-то сказать.

Семен Петрович стоял как громом пораженный, не в силах отвести взгляд от портрета. Страх сковал его ледяными тисками, не давая пошевелиться. Сторож пытался убедить себя, что это все игра света и тени, усталость, в конце концов, но здравый смысл, до этого не подводивший его, на этот раз молчал.