Традиции & Авангард. №2 (21) 2024 г.

здесь – начальный аккорд
этой музыки – куст ежевики.

«Непроницаем вовсе бутон поклона…»

Непроницаем вовсе бутон поклона.
Зёрна костей сосчитаны и порочны.
Сочленяет всадник Армагеддона
Эволюцию в цепи беспозвоночных.
Кожей ход впитывая, не дремлет.
Замер прочно, а выгоды не упустит.
Прорастают жабрами сквозь доспехи
звуков ветви – зыбкие корни грусти.
Взморьем дышит попутчик, спешен.
В снасти трещин, ниточек, кракелюра
попадётся бледная рыба-эшер
и поёт: Нидерланды, Маастрихт, Дюрер.

«Взгляд вещи куполообразен…»

Взгляд вещи куполообразен,
а эха звук – архитектурен.
Зернистой глубине опасен
бог ускользающей натуры.
Запоминает мрамор блеска
шероховатую поверхность.
Каким воображеньем детским
мы заклинаем Неизвестность.
Спеклись, сгустились слой за слоем
соцветья лиц и отражений,
и к глыбе темноты подходит
слепой горбун Микеланджел? о.

«Лето истлеет…»

Лето истлеет.
В подвалах поселятся крысы,
и виноградные листья побагровеют.
Осень расстелет
золото готов у ног белобрысой.
Лисы и псы понесутся по скверной аллее.
Лето истлеет.
Дамы обнимут своих кавалеров.
Сменят трофейных жонглёров аккордеонисты.
В двери забвенья
уйдёт листопад, и закроются двери.
Примет больной по рецепту микстуру и выстрел
как панацею.

«Воркуя жабам «гули-гули»…»

Воркуя жабам «гули-гули»,
мы всё прошляпили, продули,
нам за амброзию толкали
прокисшее «Киндзмараули».
Нам не напиться, не наесться,
мотор нам заменяет сердце, нам в каждом земляном подвале
пинали в душу берцем.
Мы кат для брата, брат для ката.
В глазах пожарище заката.
Танцуй, торжественный иуда,
в благоуханье смрада.
Непостижимые мозгами,
мы небесами стали сами.
Теперь мы тьму в ломти кромсаем, спасибо за науку.

«Идущие на смерть…»

Идущие на смерть,
поднятые на щит.
Пехота на полях развёрнута в орнамент.
Полярным остриём
на языке свечи
скрипящее перо царапает пергамент.
Синхронны жест и звук
в сиянии частот. На дальних небесах искрят стальные струны.
И облака плывут.
Идут за взводом взвод.
И не тревожат пыль крылатые котурны.

Леонид Нетребо

Левый шмель

Рассказ

Родился в 1957 году в Ташкенте. Детство и юность прошли в Узбекистане. Окончил Тюменский индустриальный институт, работал на Крайнем Севере (Пан-годы, Ямал), проживает в Санкт-Петербурге.

Публиковался в еженедельниках «Литературная газета», «Литературная Россия», журналах «Сибирские огни» (Новосибирск), «Север» (Петрозаводск), «Подъём» (Воронеж), «Уральская новь» (Челябинск), «Луч» (Ижевск), «Мир Севера» (Москва), «Ямальский меридиан» (Салехард), «Сибирские истоки» (Ноябрьск), «Дарьял» (Владикавказ), «Венский литератор» (Вена), «Зарубежные задворки» (Дюссельдорф) и других «бумажных» и сетевых журналах и альманахах.

Автор нескольких книг прозы. Член Союза писателей России.

Вы показались мне жуликом, в лучшем случае – пройдохой. А какой приличный человек, едва примостивший чресла к автобусному сиденью, выдаёт случайному попутчику своё сногсшибательное происхождение?

Да, на первый взгляд ничего особенного: из аула башкирского бунтаря, соратника Пугачёва. Но ведь я-то, следуя вашему простодушному лукавству, должен был сразу предположить, что где-то там, в самом низу, где веточки родословного древа, если таковое уже сработано виртуозными историками, сходятся к имени Салават, возможно, есть какая-нибудь пастушка-ханум, к которой вы сейчас испытываете генеалогическое неравнодушие.

На всякий случай вернитесь и перечитайте предыдущее предложение: я написал «пастушка», а не то, что вам может послышаться от быстрого прочтения.

«К чему это?» – спросите вы.