Тогда они решили обратиться в частную контору и зарегистрировались в агентстве, заполнили невероятно подробную анкету и стали ждать, пока кто-нибудь из матерей не выберет их заявление из общей кучи. Прошел целый год – и никто не откликнулся.
Они поняли, что, пожалуй, переоценили дружелюбие по отношению к геям со стороны средней жительницы Нью-Йорка, которая не рада беременности. Нейт постарался забыть про это и занялся бизнесом, поездками за границу и всем прочим. Однако на самом деле, заполнив заявление с мольбой передать вам ребенка, вы получили бомбу замедленного действия – разве ж это можно выбросить из головы?
И вот однажды им позвонили. Девочка-подросток выбрала их заявление из всех предложенных, потому что, по ее словам, обожала геев.
Во время беременности все шло хорошо. Мы все были очень рады за них и всячески их поддерживали. Нейт и Джереми рассказывали восхитительные истории о том, как они сблизились с девочкой, как весело проводили время, приглашая ее на обед, и как она говорила, что в их квартире чувствует себя как дома. Они покрыли все ее расходы: на одежду для беременных, на такси для поездок к врачам и по делам, на оплату услуг психолога и адвоката. Конечно же, они хотели поддерживать с ней связь и после рождения ребенка, чтобы она стала частью их семьи – в той степени, в какой сама захочет. Честно говоря, они чувствовали себя безмерно признательными за то, что она собралась отдать им своего малыша.
С другой стороны, из прошлого опыта они знали, что все может сорваться в последнюю минуту, поэтому, когда в примерную дату родов она не позвонила ни им, ни в агентство, они постарались сохранить спокойствие. Даже спустя целых две недели они все еще держали себя в руках.
В конце концов им позвонили. Социальный работник сообщил, что мама родила (странно, как они могут называть клиента «мамой», словно о собственной матери говорят): все произошло очень быстро – после занятий в школе, в ванной у нее дома, еще до прибытия скорой, – и теперь она и малышка прекрасно себя чувствуют.
Услышав о рождении девочки, Джереми разрыдался, хотя мальчик взволновал бы его ничуть не меньше, – ну наконец-то, дождались! Социальный работник удивил их еще и тем, что роды случились на прошлой неделе, а мама никому не позвонила – ни агенту, ни адвокату, – поскольку задумалась, а не попробовать ли ей все-таки самой вырастить ребенка.
От такой новости мои друзья оцепенели. Конечно же, они все понимали и сочувствовали девушке. Разве кто-то, а менее всего подросток может заранее знать, что будет чувствовать, дав жизнь ребенку? Однако социальный работник с радостью сообщил, что – к счастью для Нейта и Джереми – мама передумала, назвав прошедшую неделю самой хреновой в жизни. Разумеется, агентство предложило ей постоянную поддержку, но она заявила, что уже сделала выбор и хочет, чтобы Джереми и Нейт забрали ребенка, причем незамедлительно. И даже подписала отказ от родительских прав.
Ясное дело, услышав новости, мама Джереми просто прыгала от счастья.
В общем, я пропущу следующие сорок пять дней: в штате Нью-Йорк родной матери дается целых полтора месяца на раздумья, прежде чем отказ от родительских прав становится окончательным, если только она не подписала документы в присутствии судьи и своего адвоката. В принципе это справедливо, ведь послеродовой период явно не лучшее время для принятия серьезных решений.
Короче, Нейт и Джереми были одновременно на седьмом небе от счастья и совершенно не в себе, но не потому, что чем-то закидывались, а просто измотались без сна, просыпаясь каждые пару часов. Хотя они и договорились вставать по очереди, попробуй поспи, когда младенец орет на весь дом! К концу шестой недели малышка Софи (названная так в честь бабушки Джереми) набрала четыре фунта и уже могла следить за вами взглядом, поднимать головку, когда ее укладывали на животик, а еще научилась улыбаться, что в книжке по воспитанию детей объяснялось скорее действием газиков, но, по моему мнению, она действительно улыбалась (к тому времени Нейт и Джереми уже показали девочку всем знакомым, беря ее с собой на разные бранчи).
В последнюю неделю ожидания мама Джереми написала мне сообщение в «Фейсбуке», приглашая на полуночную вечеринку на сорок пятый день – ровно в тот момент, когда Софи определенно, абсолютно и законно останется с ними навсегда. Я слегка удивился, что Джереми позволил матери заниматься организацией вечеринки, хотя он и сам знал в этом толк, но, возможно, ему просто было не до того.
Итак, в полночь вторника примерно сорок человек собрались на улице возле их дома – с воздушными шариками, цветами, шампанским и всем остальным необходимым для праздника. Мама Джереми нажала на домофоне кнопку их квартиры, которая находилась на третьем этаже.
Молчание.
«Наверное, одевают малышку, – предположил кто-то. – Подгузник, симпатичная распашонка и все такое».
Мы еще постояли и поболтали. Я заметил, что мама Джереми начинает нервничать. Она то и дело нажимала на кнопку звонка.
«Может, они вышли?» – предположил я.
«Куда можно выйти с младенцем в полночь, особенно если у вас вечеринка?» – фыркнула едва знакомая мне женщина неожиданно презрительным тоном.
Один из друзей Джереми из спортзала сказал, что тот часто катает дочку в коляске по округе, если она никак не угомонится, и в таком случае легко загуляться допоздна.
Мы осмотрели окрестности дома. Я уже было вытащил телефон, но мама Джереми меня опередила.
«Нет, я сама ему позвоню!» – заявила она.
«Джереми? – заговорила она. – Черт побери, он включил автоответчик! Джереми, это мама, возьми трубку!»
Молчание.
Тогда кто-то попробовал дозвониться Нейту, а кто-то еще снова нажал на звонок пару раз.
Никакого ответа.
Словно всех троих похитил какой-то психопат-преследователь. А может, и вовсе убил!
Я постарался унять не в меру буйное воображение.
А это не детский плач доносится с балкона? Примерно с третьего этажа? Я откинул голову назад.
«Нейт? – заорал я. – Джереми? Эй, вы там!»
Долгая пауза.
Затем над перилами появились лица. Джереми держал малышку на груди в детском слинге. Парни уставились на нас сверху вниз – тогда мне показалось, что с ужасом, но теперь я думаю, что с яростью.
Мама Джереми подняла руки вверх и закричала: «Сюрприз!»
И только тогда остальные поняли, что она – и мы все вместе с ней – натворили.
Надо отдать им должное, Нейт и Джереми впустили нас в квартиру. И рассказали, как все выглядело с их точки зрения: услышав звонок в полночь, они запаниковали, подумав, что явилась мама Софи и хочет забрать дочь, а они знали, что никак не смогли бы остановить ее – ни по закону, ни по совести, – но и открыть дверь тоже никак не могли. Их телефоны разрывались, наигрывая «Живы пока» и рингтон «Миньоны», Софи рыдала, но Нейт рыдал еще сильнее, и тогда они сбежали на балкон от назойливых звонков домофона и телефонов, и, как смущенно признался Джереми, он даже подумывал, не сброситься ли им вниз втроем, перегнувшись через перила, по примеру Тельмы и Луизы…[38 - Тельма и Луиза – героини одноименного фильма Ридли Скотта (1991), решившие, что лучше броситься в каньон, чем сдаться полиции.]
Выслушав их рассказ, а также бесконечные извинения мамы Джереми за неосмотрительность, мы наконец открыли шампанское. Софи отрыгнула прямо на стеклянный кофейный столик, и, скажем так, вечеринка вышла незабываемая.
* * *
Евровидение замолчал и огляделся с довольным видом. Мы сообразили, что он ждет аплодисментов, поэтому захлопали (в конце концов, он рассказал хорошую историю), и он весь зарделся от удовольствия.
– Спасибо, – сказал Евровидение. – Благодарю вас.
Я почти ожидала поклона. Очевидно, без зрителей он жить не мог, но ковид забрал у него самое важное в жизни. Боже, сколького лишил нас ковид!
– А теперь кто следующий? – спросил Евровидение.
– Рассказчик из меня так себе, – отозвался высокий мужчина на краю круга слушателей, – но у меня тоже есть история про малыша.
А, так это жилец из квартиры 3D, элегантно одетый адвокат Дэрроу (надо полагать, названный так Уилбуром в честь Кларенса Дэрроу)[39 - Кларенс Дэрроу (1857–1938) – известный американский адвокат, защитник гражданских свобод, один из наиболее принципиальных противников смертной казни.].
– Прекрасно! – захлопал в ладоши Евровидение, довольный, что его идея сработала.
Я проверила телефон и убедилась, что запись идет нормально.
* * *
– Я вырос на хлопковой ферме в Арканзасе, – заговорил он с мягким южным акцентом. – Жили мы бедно, но в такой бедности, о которой не подозреваешь, ведь все вокруг живут точно так же. За неделю до рождения моего брата обильный снегопад выпал на поля Восточного Арканзаса, устроив нам снежное Рождество – впервые в моей жизни. Покрытые снегом поля и дороги делали праздник еще более сказочным, но все несколько омрачалось тем, что моя мать ждала четвертого ребенка. В свои шесть лет я ничего не знал о том, как появляются дети, поскольку подобные вещи в семье никогда не обсуждали, чтобы оградить меня от них, но я помню свои тогдашние мысли: четвертый нам совершенно ни к чему, и так-то на всех едва хватает.
В те времена беременные изо всех сил старались скрывать свое интересное положение, которое с каждым днем становилось все очевиднее, и вскоре даже я понял, насколько все серьезно. Моя сестра, будучи девчонкой и любительницей всюду совать свой нос, знала куда больше меня и нашего младшего братишки, который вообще ничего не соображал. Когда мы считали дни до Рождества, сестра важно сообщила нам, что мама может родить ребенка примерно в то же время, когда мы ожидаем появление Санта-Клауса. Я несколько забеспокоился, ведь я выучил рождественский каталог от «Сирс энд Робак» наизусть и не собирался урезать свои запросы.
Ну и кто бы сомневался, на обратном пути из церкви в канун Рождества сидевшая на переднем сиденье мама застонала и схватила отца за руку. Мы все вздрогнули от неожиданности. Она отпустила его руку и вроде бы пришла в себя, но потом снова застонала, хотя и старалась изо всех сил скрыть свое состояние.
«У нее схватки», – прошептала мне сестра.
«Что у нее?» – спросил я, разглядывая небо в поисках оленей Санта-Клауса.