Призвание – писатель. Том 3

– При том, – сказал Николай, – что комиссией этой товарищ Пинский руководил, Рувим Григорьевич. Может, кто другой и сжалился бы, отец-то идти в колхоз соглашался… Только не этот жид. Поворотил свой длинный нос туда-сюда, посмотрел на батю и говорит: «Нельзя этого человека здесь оставлять! Нет ему доверия!» И отправили бы за тридевять земель, если бы не напомнил Рувиму этому кто-то ещё, что отец мой кровь за Советскую власть проливал. Спорили они, спорили, видит товарищ Пинский, что не все на его стороне, и решает: в Новгородскую область сослать, в деревеньку глухую, аккурат отсюда недалеко.

– И то дело, – удовлетворённо произнёс Афанасий, – а у тебя он будто зверь какой…

– Зверина и был. Видел бы ты его! Как только с ссыльными определились, отправилась комиссия эта излишки отбирать. А какие у мужика излишки? Так, запас на зиму. И пошло. Голодранцев, конечно, не тронули, а тех, у кого было что взять – раздетыми во двор выгоняли. С тем и уехали, а чекистов своих оставили. Чтоб от колхоза никто не увернулся.

– А что, – стал допытываться Стеклов, – в комиссии этой только евреи были?

– Только не только, а мне, пацанёнку, одного хватило, главного. Возненавидел я их с тех пор люто: жидовню эту и власть советскую. А вы с Витькой смотрите. Или со мною к немцам на службу, на полное, значит, довольствие, или к ним же за колючую проволоку. Савелий Матвеич – свой человек. Послал уже за кем надо… Ну всё, хватит разговоров. А жидёныша запрём, чтоб не сбежал. Только куда ему бежать? Леса да болота кругом.

Оказавшись под замком в тёмном помещении, Михаэль бросился к окну. Его ждало разочарование: окно было забито, и ставни закрывали его снаружи. Вот почему здесь так темно, хотя ещё не ночь.

Деваться некуда, хочется жить, но приговор объявлен, и надеяться не на что.

Михаэль сел на пол, прислонившись к стене и обхватив руками голову. Несмотря на отчаянное положение, усталость взяла своё, и он забылся тяжёлым, полным странных видений сном, в котором перемешались живые и мёртвые. То Игнатьев, держа в руке вместо револьвера Звезду Героя, подзывал его к себе, то, оголив бесстыдно бёдра, улыбалась Маша, а в стороне стояли, качая головами, Николай Дмитриевич и Лазарь Борисович… А потом появилась Клава в светлом шёлковом платье. Точно такое было у его матери. Клава взяла Михаэля за руку, и они пошли куда-то вдвоём. Михаэль пытался узнать, куда они идут. «Как куда? В Вологду», – засмеялась Клава и смолкла, потому что путь загораживал Николай Парфенов. Оторвав Михаэля от Клавы, Николай стал трясти его за плечи, почему-то приговаривая: «Да проснись же ты!» Но Михаэль никак не мог проснуться.

Наконец он открыл глаза. Савелий Матвеевич стоял над ним. В комнате сделалось светлее, и можно было разглядеть человека.

– Ну и сон у тебя! – сказал староста. – Не добудиться никак.

В руке Савелий Матвеевич держал небольшой топорик. «Достаточно, чтобы зарубить», – подумал, сжавшись внутри, Михаэль.

Но староста отогнул топором державшие оконную раму гвозди. Только теперь Михаэль заметил, что наступила ночь, но ставни почему-то открыты. Затем Савелий Матвеевич подвёл его к окну.

– Вылезай и беги в лес, – показал он на темневшую за окном громаду. – Прямо держи, а как увидишь тропу, сразу налево бери. До болота дойдёшь – проход там будет промеж кустов. Это от большой тропы направо. Вот по нему иди, не сворачивай, пока другую тропку не увидишь. И уж по ней на восток. Вот тебе на дорогу, – и сунул в руку Михаэлю свёрток.

– Савелий Матвеевич, я… – начал было благодарить растерявшийся от неожиданности Михаэль, но староста, не говоря больше ни слова, подтолкнул его.

Спрыгнув с окна на землю, Михаэль побежал, мечтая об одном: быстрее скрыться в тёмной гуще дремучего новгородского леса.

Большую тропу, о которой говорил Савелий Матвеевич, он нашёл быстро, но тропинку в обход болота не смог отыскать, хотя июльская ночь была довольно светлой. Пришлось сделать привал, превратившийся в долгий беспробудный сон.

Когда Михаэль открыл глаза был уже полдень. Он ещё лежал некоторое время, припоминая то, что произошло накануне. Рассказ сержанта не то чтобы его потряс – скорее удивил. Почему именно еврей должен был раскулачивать и загонять в колхозы крестьян, державшихся за свою землю и не хотевших коллективизации?.. То, что в сотне, тысяче других случаев это делали неевреи, не играло роли. Запоминали еврея, потому что он чужой, потому что лез не в своё дело и хозяйничал на чужой земле.

А если кто-то очень хитрый придумал это?.. Чтобы евреев во главе таких комиссий ставить, а потом на них же всё свалить? Он, конечно, плохо знает историю русской революции, но почему евреи играли в ней такую роль? Лучше бы своими делами занимались.

А сам он? Комсомолец, политрук. Но это необходимость. Идёт беспощадная, небывалая по своей жестокости война. Сейчас у всех, кто на советской стороне, общий смертельный враг. Значит, правильно, что он в Красной армии, несмотря на все ужасы, которые пришлось пережить. Вспомнив о том, что он не на прогулке и нужно быстрее уходить, Михаэль разглядел растущие справа кусты. Проход был где-то там. С облегчением вздохнув, он повернул направо, но далеко идти не пришлось. За спиной раздался окрик, и, обернувшись Михаэль увидел направленные на него винтовочные стволы. Те, кто взял его на прицел, были в изорванном красноармейском обмундировании.

– Снимай сапоги, политрук! – скомандовал исхудавший верзила (как видно, старший). – Сапожки твои пригодятся.

Застигнутый врасплох Михаэль не шевелился.

– Ну!..

Сев на землю, Михаэль стал медленно стягивать правый сапог. В свёртке, что дал ему Савелий Матвеевич, был пистолет. Михаэль засунул его за пояс. Пистолет был на боевом взводе. Но как опередить? Как выхватить оружие раньше, чем в него начнут стрелять?

– Ну ты, шевелись! – Стоявшие перед Михаэлем были готовы на всё. Об этом говорили их мрачные враждебные лица. Были это сознательные дезертиры или обезумевшие от голода окруженцы, не имело никакого значения. Весь вид этих бывших бойцов погибшей ударной армии свидетельствовал об их намерениях.

– Тощий, – сказал один из троих.

– Ничего, – отозвался другой. – Поджарим – сойдёт. Без соли, зато молодой…

«Хотят убить и съесть!» – прозвучало в голове. Лишь теперь ощутил Михаэль настоящий, пещерный ужас. Даже в доме старосты ему не было так страшно. Там были люди, которые могли вмешаться и вмешались. А здесь? Кто появится в этих гиблых местах? Ещё одни, жаждущие человечьего мяса?

Только он не уступит. Будет сражаться за жизнь.

– Гимнастёрку тоже сниму, – Михаэлю казалось, что он говорит спокойно, но на самом деле его трясло. – Не пропадать же…

– Это мы сами, – сказал старший. – Давай, вставай и беги!

«Значит, будут стрелять в спину?..»

Всё решали секунды. Поднимаясь, Михаэль покачнулся и, делая вид, что теряет равновесие, выхватил пистолет. Но опередить не удалось. Раздались выстрелы, только упали почему-то те, кто должен был стрелять в Михаэля. Лишь верзила остался на месте. Он тоже стрелял, но какая-то непонятная сила бросила Михаэля на землю, и пуля сбила давно уже выцветшую, в разводах грязи и соли пилотку. Мгновением позже упал верзила. Михаэль так ничего и не понял. Он не успел ни разу выстрелить.