Призвание – писатель. Том 3

Всё это раньше без остатка забирало меня, а сегодня я стараюсь очиститься от этого, как от грязи, в которой испачкал свой чистенький мещанский костюмчик. Но ни для чего другого я его и не надевал. А под ним… Что под ним?

Первое время вспоминать это было интересно. А сегодня? Уже не знаю. Может, и было бы любопытно, если бы появлялись какие-то новые детали в воспоминаниях, но их нет. Как нет и никогда не было второго дна в этих безумных и счастливых прожитых днях. Всё это безвозвратно ушло.

И потому продолжать такую жизнь, как раньше, стало неимоверно скучно, а местами даже пошло. Костюмчик снят и выброшен, а что в самом деле под ним?.. Недосуг поглядеть в зеркало. И почему-то боязно…

Так старики вытаскивают из своего помутнённого от времени и невзгод сознания молодые годы, всё ещё гордятся победами над своими юными, а теперь ушедшими в иные миры подругами, ставшими жёнами и матерями их детей, потом – детьми, разъехавшимися в разные уголки света и позабывшими о немощном родителе… Чем ещё они могут гордиться?

А может, им и есть чем гордиться! Каждый из них был по-своему счастлив своим маленьким, почти микроскопическим счастьем, отвоёванным у безжалостного времени. Оно было именно таким, какого хотелось, а значит, не мне кого-то осуждать. Со временем у меня свои счёты. Как и у каждого из нас.

Остаётся только завидовать старикам и их маленьким радостям. Честное слово, им повезло больше, чем мне, хотя бы уже в том, что их мирок был небольшим, но уютным, до конца исследованным и послушным, и в нём старикам существовать до своего последнего вздоха было легко и удобно. Они знали, каким будет финал, и на иное не рассчитывали. Разве это не счастье?

Правильно ли я сделал, искусственно оградив себя высокими стенами – сперва для защиты от ураганов, стремящихся разрушить всё, что мной создавалось раньше, а потом уже и неизвестно от чего. Теперь же наступил момент, когда я и сам, даже если очень захотел бы, не смог бы выйти за эти стены. Ведь ни ворот, ни даже крохотной щели в них я не оставил, самоуверенно решив, что это не понадобится. Предчувствовал ли я, что мне когда-то не захочется такого одиночества, наивно принятого за свободу?.. Наверное, предчувствовал, но опрометчиво посчитал, что мне всё, как всегда, будет по плечу. Сам возвёл стены – сам их и разрушу…

В конце концов я даже решился на отчаянный шаг: попробовал отказаться от женщины, которую любил. Как поздно мне стало понятно, что любовь требует жертв, которых обоим необходимо приносить на её алтарь! Абсолютной свободы, о которой грезишь с юности, не бывает. Каким бы бунтарём и ниспровергателем авторитетов ты ни считал себя, каждый раз ограничиваешь себя рамками – собственными, искусственными и прилипчивыми, как грязь к ботинкам. Рано или поздно начинаешь бороться с ними, и ничего не можешь поделать. Следом за одними встают новые рамки, и это продолжается бесконечно. Пока не выбиваешься из сил…

Круг очерчен, и нужно с этим (хочешь ты того или нет) смириться. Даже попробовать жить дальше, не переступая границ. Больно это с непривычки и несправедливо, но устаёшь быть бунтарём и ниспровергателем собственных монстров и монументов…

3

Я даже не пытался доказать всем, следившим за каждым моим шагом, что счастлив и самодостаточен. Им достаточно было лишь убедиться, что мои иллюзии и воображение и есть то самое вожделенное и неподдельное счастье, которого всем так не хватает. И этим суррогатом настоящих чувств, красочной картинкой собственного благополучия я щедро делился с каждым, кому потребуется…

Долго ли такое могло продолжаться?

Потому я и запел новые, необычные для себя песни, заговорил о проблемах, которые беспокоят уже не меня одного, а каждого из тех, кто ко мне пока что прислушивался. Услышан ли был мой голос? Понял ли кто-то, что это были не столько песни, сколько удары моего сердца? Уже настоящие, а не придуманные… Кровь и надрыв, бессильная ненависть и страх, и от них оставался один шаг до беды. Не до победы – до беды…

Даже в непростых отношениях с любимой женщиной я, почти пересилив себя, изменился – внешне стал добрым и покладистым семьянином, примером для миллионов тех, у кого никак не складываются взаимоотношения с любимыми. Я верил, что у меня получится, а кроме того – снова получится что-то сказать людям. Хотелось ли мне в тот момент превратиться в гуру, каждое слово которого считают откровением?.. Трудно ответить однозначно, ведь это всё-таки стало бы частью вожделенного счастья, которым я собирался поделиться со всеми, и которого достичь даже самому пока не получалось. Может, и удалось бы однажды, да время ушло…

С печалью и жертвенной готовностью я ждал, что рано или поздно карающий меч, под которым я всё время ходил, опустится на мою повинную голову. Бесконечно подниматься по лестнице невозможно. Где-то на середине подъёма ступеньки оборвутся, и дальше будет неминуемое падение в пропасть. В никуда. А впереди ещё останется столько ступенек, на которые хотелось бы шагнуть…

Невозможно быть одновременно успешным и до конца свободным. А я таким, наверное, всё-таки был, как ни убеждал себя в том, что имеющееся у меня сегодня – всего лишь подножие счастья, крепкое и нерушимое, а вот сделаю ли ещё шаг, потом ещё полшага, и дальше…

А дальше ничего не могло быть, потому что есть всё же некая высшая сила, не позволяющая подняться над своей природой и миновать свою пропасть. Вырваться из собственной убогой оболочки, взмахнуть крылами и полететь…

Я, Ленни Джонсон, так и не ставший ни богом, ни гуру, а больше всего желавший остаться человеком, понимал это как никто другой. Просто никому не удавалось подняться так высоко, чтобы увидеть то, что скрыто вдали…

Потому я и принял с готовностью и благодарностью пули, выпущенные в меня случайным завистником-безумцем, жаждавшим прикоснуться ко мне хотя бы пулей. Я ничего не опасался, потому что прекрасно понимал: так стремительно, в одно мгновение, мой путь закончиться не сможет, и смертельное ранение ничего не изменит.

Повторяю: я предчувствовал это.

В то роковое и, наверное, всё-таки счастливое звёздное мгновение я с готовностью поднялся на новую ступеньку своего бытия, оставив всё, что было раньше, за чертой, которой наивно разделяют жизнь и смерть. Всё же сумел выйти из своего заколдованного круга.

Вышел – но куда? Какие новые горизонты распахнутся передо мной? То ли это, что я предполагал?

Но… почему в глазах темно, а вокруг мёртвая тишина?!

…Потому и сплю плохо по ночам. Мне кажется, что какая-то моя частица – нет, не душа, а нечто иное, чему названия нет, – постоянно вырывается из меня и парит под потолком моего жилища, разглядывая распластанное на простынях измученное тело. А потом возвращается ко мне и рыдает обиженной женщиной на груди.

Я ни о чём больше не сожалею. Сожалею лишь о том, что так и не достиг простого человеческого счастья, о котором не переставал мечтать. Первый раз в жизни не добился того, чего хотел.

А может, и об этом уже не сожалею. Поздно…

Да и кому это нужно в окружающем меня вселенском мраке?! Или свете, которого глаза уже не видят…

Ольга Бахарева

Родилась в небольшом посёлке Колышлей Пензенской области (РФ).

Увлекается литературой с десятого класса, с восемнадцати лет пишет стихи. С 2007 года стала писать прозу.

Автор сборника стихов и рассказов «Говорят: поэты ленивые» в электронном и бумажном виде (серия «Российский колокол»), номинант Лондонской премии 2015–2019 за этот сборник. Член Интернационального Союза писателей. Автор рассказов в альманахе «Российский колокол» ИСП. Дипломант международного литературного конкурса им. М. Ю. Лермонтова (2019) «Новые имена в литературе». Кавалер медали «65 лет Интернациональному Союзу писателей». Обладатель двух дипломов ИСП «За творческую индивидуальность».

В феврале 2021 года при финансовой поддержке Интернационального Союза писателей вышел в свет первый роман «Вернись ко мне» (серия «Современники и классики»).

Двое под дождем

Посвящается поэтессе Ларисе Ивановне Яшиной

Холодный весенний дождь упорно хлестал по спине. Люди устало шли за гробом. Осталось совсем немного до погоста. Казалось, душа и сердце каждого плачет вместе с такой уныло-тоскливой погодой.

Впереди шел мужчина лет пятидесяти. Сутулился, очки сползали с переносицы, и он судорожно их поправлял. Выглядел намного старше своих лет – так согнуло его горе. Сзади шли родственники, друзья и коллеги покойной. Это была любимая мужчины, еще с юности. Его Елена, внезапная кончина которой буквально убивала.

Черная как смола толпа двигалась вперед. Наконец подошли к свежевырытой могиле. Поставили табуретки. Осторожно опустили гроб.

Мужчине казалось, что это происходит не с ним, а с кем-то другим. Наступила мертвая тишина. Тихо плакали и всхлипывали женщины. Мужчины иногда осторожно произносили, обращаясь к нему: «Ну, хватит! Возьмите себя в руки!»

Председатель пензенского Союза писателей Вадим Андреевич Шальков глубоко вздохнул:

– Поэтесса Елена Викторовна Спутникова была гордостью Сурского края! Она начала творческий путь со школьной скамьи. Сохранила верность себе и искусству до конца жизни. Уважаемая Елена Викторовна, вы передали знания и любовь к поэзии поклонникам и ученикам! Спасибо вам. Мы будем долго о вас помнить.

Вадим Андреевич замолчал. Горло сдавливали спазмы от слез. Стало трудно говорить и дышать. В конце он произнес:

– Последний сборник стихов опубликовать не успела…

Невысокая худощавая женщина в черном платье нервно сжимала платок в руках и смахивала соленый дождь на щеках.

– Мы опубликуем! Прощайте, Елена Викторовна, вы навсегда останетесь в наших сердцах!

Пролетела ворона, каркнула и быстро растворилась в серо-черных тучах. Стук молотка сливался со стуком сердец присутствующих.

Мужчина в очках не отрываясь смотрел на любимую женщину. Как бы он тоже хотел оказаться на ее месте!.. Почувствовав, что силы его покидают, невольно стал опускаться вниз. Крепкие мужские руки подхватили его. Он первый бросил землю в могилу. Опустив голову, старался держаться. Елена с фотографии на кресте смотрела грустными глазами. Покрытый лаком портрет утопал в цветах.

Люди медленно покидали кладбище.

У мужчины в квартире собрали поминальный обед. Он почти ничего не ел, только залпом выпил стакан водки. За столом шел тихий разговор. Вспоминали покойницу и жалели ее гражданского мужа. Это и был тот самый мужчина. Ему хотелось одного: чтобы его оставили в покое.

Спустя полтора часа соседка вымыла посуду. Стоя в дверях, прошептала: «Если что-то будет нужно – я за стенкой».

Он молчал. Добрая, чуткая женщина хорошо понимала его душевное состояние. Закрыл дверь. Сел в зале у окна. Смотрел, как капли дождя медленно падают на асфальт. Боль от утраты была такой невыносимой, что, казалось, разорвет сердце на куски.