* * *
В конце своего сногсшибательного монолога Кислятина (я пока не могла думать про нее как про «Дженнифер», хотя и знала, что следует попытаться) еще раз огляделась, словно бросая вызов. Немудрено, что ее дед был судьей. Могу себе представить, как он поддерживал закон и порядок, с грохотом опуская деревянный молоточек, – с таким судьей не забалуешь.
К моему удивлению, Флорида не сказала ни слова, даже когда Кислятина коснулась ее сына и напомнила про должок. Она сидела, как статуя, сложив руки на груди и запахнувшись в шаль, – с каменным лицом, на котором застыло выражение презрения.
Я заметила взгляд Кислятины, направленный мне за спину, и, обернувшись, увидела свеженькие граффити на пропитанной битумом стене надстройки, где находился выход на крышу с лестницы. Надо же, и как я могла не заметить такую бросающуюся в глаза картинку раньше, когда звонила по телефону? Должно быть, Кислятина нарисовала ее сегодня – портреты трех веселых чернокожих детишек, написанные яркими и энергичными мазками. Я не художественный критик, но, на мой взгляд, нарисовано здорово. Очень здорово. Теперь и остальные заметили граффити, и некоторые встали с мест, чтобы разглядеть получше. Включая Даму с кольцами. Я нашла «подпись» Кислятины – ее инициалы на бутылочке уксуса «Хайнц». Очевидно, она не так уж и ненавидела свое прозвище.
– Это мои малыши в детстве. На стене еще полно места, если кто-то хочет присоединиться. Я могу оставить краски, кисти и аэрозольные баллончики в коробке прямо возле дверей, если буду уверена, что вы не испортите мои рабочие инструменты. Все желающие могут что-нибудь написать или нарисовать. – Кислятина огляделась. – Эту развалюху уже ничто не спасет, но, по крайней мере, пока мы здесь торчим, можем обращаться с ней как со своей собственностью.
Уитни, которая до сих пор старательно игнорировала всех нас, вдруг отложила книгу, встала и подошла к граффити. Меня ошеломил столь внезапный интерес. Она повернулась к Кислятине.
– А знаете, кажется, я видела ваши работы. Не было ли у вас выставки в прошлом году на авеню Си? Я не помню название.
– Да-да, была! – подтвердила довольная по уши Кислятина, складывая руки на коленях. – В «Галерее Лоуисайда» – «Портреты призраков». Я там продала пять картин.
Она помолчала.
– А вы как туда попали?
– Я работаю в библиотеке Уитни, – объяснила соседка. – Музейным библиотекарем. Увлекаюсь современным искусством и когда-то занималась оценкой.
– О, я обожаю Уитни! – воскликнула Кислятина.
– Сдается мне, владельцу дома следует дать вам скидку – за благоустройство здания, – заметила Дама с кольцами.
– Или оштрафовать за вандализм, – сухо вставила Флорида.
– Спасибо вам, Дженнифер, что добавили в нашу жизнь немного красок, – быстро вмешался Евровидение в попытке предотвратить назревающую перепалку. – Не понимаю, как владельцу сходит с рук доведение дома до столь жалкого состояния.
Он глянул на меня, и мне захотелось его прибить. Похоже, жильцы не очень-то меня любят. Ну что ж, когда отец бывал по-настоящему зол на кого-то из своих жильцов, то всегда ругался: «I?mi voi aga?, a lenjeria sa se usuce pe crucea mamei lui» – «Я повешу мои трусы сушиться на кресте его матери».
– А откуда такое название для выставки – «Портреты призраков»? – поинтересовалась Уитни.
– Я представляла, как выглядели бы призраки моих умерших знакомых, и писала портреты. Мне кажется, привидения – это всего лишь воспоминания, желания, мечты и печали мертвых, связанные узлами и запутанные, – все, что остается здесь после ухода очищенной души. И я постаралась их изобразить.
– Как старина Эйб, который умер в 4С? – спросила Дама с кольцами. – Вам нужно нарисовать его призрак. Не удивлюсь, если он все еще где-то здесь бродит.
– От разговоров о привидениях у меня мороз по коже, – заметила Дочка Меренгеро, вздрогнув и плотнее запахнув куртку.
– А я однажды повстречала привидение, – сказала Уитни.
– Шутите? – спросил Евровидение.
* * *
– Да какие там шутки! Это случилось в мае девяностого года. Я участвовала в библиотечной конференции в Сан-Антонио и остановилась в отеле «Менгер» – довольно очаровательном старинном здании, построенном в конце девятнадцатого века. Оно расположено напротив миссии Аламо[21 - Миссия Аламо – бывшая католическая миссия, одновременно служившая крепостью, ныне – музей в Сан-Антонио, штат Техас.], которая теперь стоит посреди ботанического сада, где каждое дерево и куст снабжены металлической табличкой с названием.
Из Хьюстона ко мне в гости приехал друг и предложил прогуляться по Аламо, поскольку он ботаник и интересуется растениями. А еще он сказал, что здание миссии может заинтересовать меня: он бывал там несколько раз в детстве, и оно показалось ему «будоражащим память». Мы прошлись по парку, разглядывая растения, затем зашли внутрь. Нынешний мемориал состоит из одинокого здания самой церкви, от которого по факту остался только остов: ничего церковного в нем нет, одни каменные стены и каменный пол, и везде отметины от пуль, как будто камень мыши погрызли. В передней части церкви есть еще парочка полуоткрытых комнат поменьше, в которых когда-то находились купель для крещения и алтарь, отделенные от главного помещения колоннами и дополнительными перегородками.
Вдоль стен основной комнаты стояли несколько музейных витрин с экспонатами, кропотливо собранными «Дочерьми Техаса»[22 - «Дочери республики Техас» – сестринское общество, целью которого является сохранение исторического наследия Техаса.]: довольно жалкая коллекция из ложек, пуговиц и (совсем уж последнее наскребли, как по мне) диплом выпускника юридического факультета одного из защитников крепости. Диплом, как и многие другие артефакты, во время самой битвы находился вовсе не в Аламо, его позднее взяли у семьи владельца.
На стенах висели невероятно ужасные картины маслом, изображавшие защитников крепости в различных «героических» позах. Я подозреваю, что написали их сами «Дочери Техаса» на занятиях, посвященных этой цели, хотя, возможно, я напрасно клевещу на «Дочерей». В любом случае если уж говорить о музеях, то на музей это никак не тянет.
Благодаря женщине, махавшей посреди комнаты плакатом «Тихо, пожалуйста! Это алтарь!», стояла тишина, но в остальном атмосфера не казалась пугающей или благоговейной. Просто большое пустое помещение. Мы с другом медленно прошлись вдоль витрин, вполголоса обсуждая картины и экспонаты.
А потом я вошла прямо в призрак. Он находился в передней части основного помещения, примерно в десяти футах от стены, возле маленькой комнаты слева (когда входишь в церковь). Я очень удивилась, так как не ожидала встретить привидение, а если бы и ожидала, то совсем не в так, как получилось. Я ничего не увидела, меня не обдало холодом, на меня не навалилась тоска или недомогание. Там, где я стояла, воздух казался чуть теплее – совсем чуточку, едва уловимая разница. Единственным отчетливым ощущением было чувство… взаимодействия. Мы явственно вступили в контакт: я знала, что он тут, а он определенно знал, что я тоже тут.
Вы когда-нибудь встречались взглядом с незнакомцем – и мгновенно проникались к нему симпатией? Мне очень хотелось остаться стоять на том месте, общаясь с этим мужчиной – да, мы однозначно общались, хоть и без слов. И да, вне всякого сомнения, призрак являлся именно мужским.
Естественно, я решила, будто мне почудилось, и оглянулась в поисках своего друга, пытаясь прийти в себя. Он стоял примерно в шести футах, и, сделав пару шагов в его направлении, я потеряла контакт с призраком, перестала его чувствовать. Будто оставила кого-то на автобусной остановке, а сама уехала.
Не сказав другу ни слова, я вернулась в то место, где встретила призрак. Он был там. И снова вполне осознанно на меня отреагировал, словно воскликнул: «А, вот и ты!» – хотя мы пока еще так и не общались.
Я повторила опыт раза два или три – отходила и снова возвращалась, – и каждый раз получала тот же самый результат: если я удалялась от того места, то теряла контакт, а если приходила обратно, то снова его ощущала. К тому времени мой друг, понятное дело, захотел узнать, что происходит. Он подошел ко мне и прошептал как бы в шутку: «У вас, библиотекарей, так принято?» Он явно ничего не чувствовал, хотя стоял примерно на том же месте, где я заметила призрак, поэтому я ничего не ответила, а просто улыбнулась и вышла вместе с ним обратно в парк, где мы продолжили ботанические изыскания.
Это происшествие показалось мне очень странным, но в то же время ощущалось как нечто совершенно естественное, поэтому следующие два дня я приходила в Аламо сама по себе. И ничего не менялось: призрак оставался на том же месте и узнавал меня. Каждый раз я всего лишь стояла там, занятая, так сказать, мысленным контактом. Как только я покидала то место (а оно имело размер примерно два-три фута в диаметре), я не чувствовала призрак.
Разумеется, мне хотелось узнать, кто он такой. На стенах церкви висели медные таблички с краткими данными защитников Аламо, и я разглядывала их, пытаясь ощутить, нет ли отклика на какую-то из них. Внутри ничего так и не екнуло.
В разговоре с несколькими библиотекарями на конференции я упомянула о происшествии в крепости, и все они очень заинтересовались. Не думаю, что кто-то из них сходил в Аламо (а если и так, то со мной не поделились), но некоторые предположили, что призрак хочет рассказать мне свою историю, ведь я же архивариус и все такое. Я возразила, что мне так не кажется, но, когда в следующий – и последний – раз пошла в Аламо, решила спросить его напрямую.
Я стояла там и думала – осознанно: «Чего ты хочешь? Я правда ничем не могу тебе помочь. Я могу только подтвердить, что знаю о тебе, и мне небезразлично, что ты жил когда-то и умер здесь».
И он ответил (не вслух, но я отчетливо слышала слова прямо в голове): «Этого достаточно».
Ему достаточно, он получил все, что хотел. В первый и последний раз призрак заговорил. Мне больше незачем приходить в Аламо. В тот день, обходя группу туристов, я пошла несколько другим путем: не прямо к дверям, а вокруг колонны, отделявшей основное помещение от одной из комнат поменьше. В углу, невидимая из основного помещения, на стене висела медная табличка, согласно которой в маленькой комнате во время осады крепости находился пороховой склад. В последние часы, когда уже стало ясно, что оборону удержать не удастся, один из защитников попытался взорвать склад и уничтожить крепость, а заодно – и как можно больше нападающих. Однако его застрелили на подходе к комнате, прежде чем он успел исполнить задуманное, – примерно на том месте, где я встретила привидение.
Полной уверенности у меня, конечно, нет, он ведь не назвал свое имя, а я не получила какого-то внятного представления о его внешности: он всего лишь показался мне довольно высоким, потому что, по моим ощущениям, разговаривал со мной сверху вниз. Как бы то ни было, того, кто пытался взорвать пороховой склад, звали Роберт Эванс, и его описывали как «черноволосого, голубоглазого, ростом почти шесть футов, всегда веселого». Последнее весьма походило на того призрака, но кто его знает. Описание я вычитала в книге «Защитники Аламо», купленной в музейном книжном магазине на прощание. До того я никогда не слышала ни про Роберта Эванса, ни про пороховой склад.
Уитни на мгновение замолчала.
– Вот и вся история.
* * *
– Гм… А вы ничего не придумали? – Евровидение не торопился ей поверить. – Я имею в виду, все, кто рассказывает про привидения, утверждают, будто говорят правду, но я хочу знать, что именно так все и было.
– Видит бог, именно так все и было, – поклялась Уитни.
– Как вы думаете, он знал, что умер? – спросила Кислятина. – Возможно, он стал призраком из-за того, что не осознал своей смерти.
– Мне пришло в голову то же самое, – согласилась Уитни. – Его застрелили, он погиб мгновенно и не имел возможности этого осознать. А потом его тело разорвало на части взрывом, и даже хоронить было нечего, да и заупокойной службы могло не быть. Он так и застрял на том месте, оглушенный и недоумевающий, что происходит, отрезанный от жизни и неспособный найти путь в другой мир. Говорят, будто призраки остаются на земле из-за каких-то незавершенных дел, но я думаю, большинство из них, подобно тому парню, просто сбиты с толку относительно своего положения, так сказать.
– Мне кажется, причина лежит глубже, – вмешалась Дама с кольцами. – Люди настолько боятся смерти или настолько привязаны к жизни, что порой, когда приходит их час, не могут принять сам факт своего конца. Они уходят в отрицание. Особенно если смерть случилась внезапно и покойного не похоронили как положено.
– По-вашему, призраки наведываются на собственные похороны? – натянуто засмеялся Евровидение.
– Я бы уж точно наведалась! – заявила Кислятина. – Просто чтобы посмотреть, кто не пришел.