История Испании. Том 1. С древнейших времен до конца XVII века

Храмы Ульястрета, как и святилища соседнего центра Сант Жулья де Рамис, были сооружены на невысоком, искусственно возведенном подиуме со ступенями и по фасаду имели две колонны, фиксировавшие трехнефную внутреннюю планировку. Перекрытие поддерживалось не только этими колоннами, но и боковыми стенами: внешние образовывали с колоннами единую линию, а внутренние имели в глубине проходы в центральный неф храма. Верхняя часть фасада была декорирована антефиксами. В интерьере использовались штукатурка, вероятно, как более экономичный, чем мрамор, вид отделки, и тесаные из камня плоские плиты солидных размеров. Штукатурка была покрашена красной охрой.

Храмы Ульястрета дают явный пример причудливого использования ориентализирующего архитектурного стиля, несмотря на очевидную удаленность этого центра от собственно пунийского ареала – Андалусии. С течением времени они стали всё более явственно обретать эллинизированный облик. В частности, пол, подобно храмам Самоса, Дельф, Посидонии, стал мозаичным; обычно использовалась техника opus testaceum, о чем свидетельствуют находки на территории храма большого количества разноцветных терракотовых кубиков. Внутренние углы и дверные проемы были аккуратно выложены из крупных блоков кубической формы, хорошо отесанных по фасаду. В цистерне, расположенной по соседству, найдена алтарная плита. Из храма происходят 29 фрагментов полихромных терракотовых масок, видимо, являвшихся вотивными, а также несколько иберийских низкогорлых амфор, лепная керамика и очень плохо сохранившиеся изделия из железа и бронзы. Расцвет деятельности этого храма относится к III–II вв. до н. э. Судя по находкам масок Афродиты, в нем отправлялся культ этой богини, тем более что благодаря Страбону известно, что фокейские греки распространили этот культ по всему западносредиземноморскому побережью, начиная от Массалии и заканчивая мысом Нао (Strabo IV. 1.4).

Свои оборонительные стены иберы Ульястрета выстроили под влиянием греческого фортификационного искусства, но одновременно и с учетом рельефа местности. Они были двухрядными, с башнями, бастионами и хорошо укрепленными воротами; куртины нередко имели зигзагообразную форму. Аналогичными, кстати говоря, являются фортификации другого эллинизированного поселения этого же индикетского региона – Пико дель Агила (пров. Аликанте).

Такие заимствования и их адаптация к вкусам иноземных обитателей Ульястрета стали возможны как следствие единства интересов и сосуществования на едином пространстве. Репрезентативным в этом плане является погребение закрытого типа из некрополя Ульястрета, которое его первые исследователи А. Аррибас и Г. Триас де Аррибас датируют серединой VI в. до н. э. С этнической точки зрения умерший был, скорее всего, туземцем, поскольку погребение совершено на основе местных традиций и обряда (кремация с сохранением остатков костей и пепла в оссуарии, тризна с помещением на могиле амфоры с вином) и в погребальный инвентарь входят местные сосуды с едой. С другой стороны, можно допустить, что при жизни ремесленник работал на заказ: в его мастерской производились использовавшиеся греками изделия из металла, основной набор которых, прежде всего фрагменты конской упряжи, представлен и в погребении.

Как была организована торговля? Очевидно, что в VII–VI вв. до н. э. по крайней мере часть продукции производилась на продажу. Можно сказать, что обмен той поры носил меновый характер и осуществлялся по принципу «товар – товар», а роль денежного эквивалента выполняли такие популярные в туземном мире продукты, как вино, благовония, оливковое масло. Об этом свидетельствуют находки в Ульястрете, как уже было сказано, большого количества импортной амфорной тары, питьевой посуды и различных флакончиков и пиксид. Взамен греки, как доминирующая сторона, получали металлоизделия и, вполне возможно, металлы в руде и слитках. Если изделия из металла могли быть произведены в самом Ульястрете, то сырье должно было доставляться скорее всего из предгорий Месеты. Следовательно, в круг торговцев входили представители туземцев этой материковой зоны, а рынок в Ульястрете оформлялся и впоследствии функционировал как межплеменной и международный одновременно. Он опирался на серию торжищ локального уровня, обитатели которых приобретали заморскую продукцию, они считали ее столь экзотической, что включали в погребальный инвентарь своих наиболее уважаемых сородичей. Так на территории северо-восточной Иберии возникла сеть торжищ и речных эмпориев, наиболее крупные из которых – типа Ульястрета – располагались в непосредственной близости к морскому побережью и были международными.

Фокейцы Восточной Ионии не стремились к самостоятельному использованию сырьевых богатств как южной, так и центральной Испании, а предпочитали получать их посредством эмпориальной торговли с Тартессидой в лице ее правителей (в частности, царя Аргантония) и элиты. Обосновавшись в Массалии, они начали практиковать тот же самый вариант посреднической торговли, требовавший поддержания дружественных отношений с широкими слоями обитателей туземных поселений прибрежного типа и небольшой полосы материка (ремесленники, торговцы-капелы), ибо от них в первую очередь зависели объемы и условия поставок столь вожделенной для греков торговой продукции, как, например, рудное сырье, далеко не всегда добывавшееся поблизости. Туземцам этой зоны его могли поставлять с целью перепродажи иберы – непосредственные добытчики из припиренейского и даже запиренейского региона.

На первых порах в торговле участвовали и западные финикийцы – пунийцы, исполнявшие роль прямых партнеров либо выступавшие в качестве производителей, т. е. добытчиков интересовавшего греков продукта. Однако нарастание пунийской агрессии в Западном Средиземноморье приводит к сокращению связей с ними со стороны ионийцев, тогда как, скажем, дорийцы Сицилии и других западносредиземноморских островов продолжали с ними сотрудничество, не отказываясь в то же время от контактов и с ионийскими греками. Примеры такого многостороннего и успешного взаимодействия, как мы старались показать, – наряду с древнеионийскими центрами Сицилии – дают испанские Эмпорион, Индика и Ульястрет.

Глава 2. Римляне в Испании: особенности и основные успехи романизации Пиренейского полуострова

Период истории Испании, связанный с Римом, длился несколько столетий и был насыщен событиями. С точки зрения развития древнеиспанской цивилизации он оказалась весьма результативным.

Реальное открытие Римом этой страны произошло довольно поздно, лишь с созданием собственного военного флота, хотя опосредованные контакты – через Массалию, регламентировавшиеся специальными римско-массалиотскими и римско-карфагенскими договорами, имели место и в более раннюю, так называемую этрусскую эпоху. Знакомство Рима с Испанией было ускорено карфагенянами, которые в период между I и II Пуническими войнами рассматривали ее как часть своего государства. Отсюда в их государственную казну поступали несметные богатства, ставшие особенно необходимыми в условиях перемирия с Римом и подготовки очередной войны за передел центрально- и западносредиземноморского мира. Продукция испанских недр и полей давала возможность реализовать самые смелые из агрессивных амбиций знаменитых полководцев Карфагена – сначала Гамилькара и Газдрубала, а затем и Ганнибала.

Испания занимала приоритетное положение и в экономических планах Рима. Даже если исключить горное дело и металлургическое производство, которые Рим практически полностью связывал с внутренними и кантабрийскими районами Пиренейского полуострова, почти всё сельскохозяйственное производство Бетики и других испанских провинций также работало на экспорт в Рим. В первую очередь – это зерно, рыбная продукция, рыбный соус, оливковое масло и вино, успешно конкурировавшее с италийскими винами Кампании.

Еще с рубежа 240–230-х годов до н. э. Рим стремился организовать сопротивление карфагенянам на Пиренейском полуострове. С начала II Пунической войны римский сенат, разгадав намерение Ганнибала завоевать столицу Римской державы путем высадки в Испании, перехода через непреодолимые Альпы и стремительного марш-броска через Северную Италию – в целях противодействия карфагенской агрессии отправил в Испанию консула Публия Корнелия Сципиона с армией (Liv. XXV. 33. 2–6).

Рубежным в римском завоевании Пиренейского полуострова стал 211/210 г. до н. э. Победа Сципиона над Гасдрубалом Баркой, братом Ганнибала, привела к оформлению новой военно-политической ситуации в Испании. Иберы, под впечатлением разгрома ранее непобедимых карфагенян, выразили свое полное уважение этому римскому полководцу, а их предводители Эдекон и Андобал, а также их свита из числа эдетан и илергетов назвали его царем (Polyb. X. 40). Очень скоро под контролем Сципиона оказалась Андалусия вплоть до устья Гвадалквивира, а турдетаны во главе со своим правителем Аттеном, изменив карфагенянам, перешли на сторону римлян. Для подтверждения успеха Сципион основал Италику, сделав ее поселением воинов-колонистов (App. Iber. 98). Вернувшись после замирения этой южной области в Таррагону, он приложил много усилий для упорядочения отношений с иберами. Для этого он избрал систему союзов с их вождями. Это были первые шаги «мирной» романизации Испании.

Победы Сципиона в Испании, потребовавшие от него пяти лет активных военных действий, можно рассматривать как важное свидетельство перехода инициативы ведения войны от Карфагена к Риму, хотя многие иберийские наемники продолжали хранить верность своим прежним карфагенским военачальникам. В целях утверждения успеха полководец принял решение осадить демонстративно союзничавший с карфагенянами город Кастулон, но туземный вождь Сердубел во имя спасения горожан договорился с римлянами о выдаче пунийцев и капитуляции. После того как более южные испанские города, включая оплот финикийцев Гадес, признали власть Рима, Сципион счел завершенной свою многотрудную иберийскую кампанию (207/206 г. до н. э.) и направился в Рим для участия в консульских выборах (Polyb. I. 32 sqq.; Liv. XXVIII. 31 sqq.)

На рубеже 200–100-х годов до н. э. Рим организовал в Испании две провинции – Ближнюю Испанию со столицей в Таррагоне, с Ампуриасом, Сагунто, Картахеной, Кельтиберией (вплоть до Арагона) и Илергетией (современные Льейда, Уэска), и Дальнюю Испанию: долина Гвадалквивира (район Гадеса), Сьерра Морена, южная Эстремадура и Лузитания. Гадес приобрел статус муниципия, жители которого считались римскими гражданами. Однако туземцы, желавшие быть союзниками и друзьями Сципиона, но не Рима, организовали серию антиримских выступлений и потеряли в боях своих предводителей Индибила, Мандония и др., прежде чем согласились платить подати римлянам. Их зерно немедленно и значительным образом снизило цены на хлеб в Риме, а в 198–190 гг. до н. э. – во многом благодаря деятельности римского консула Катона – в столицу буквально текли потоками золото и серебро иберов, в том числе и их серебряная монета, получившая название argentum Oscence. Ливий вполне справедливо говорит, что задача Катона была гораздо более сложной, чем Сципиона, поскольку, если последний защищал независимость иберов от карфагенян, то первый нес испанцам рабство (Liv. XXXIV. 18).

Основная трудность, с которой римляне столкнулись в Испании после создания провинций, состояла в отсутствии у них опыта осуществления колониальной политики, к которой карфагеняне приучили туземцев. Они приложили много усилий и потратили значительное время, прежде чем освоили механизм организации колоний в отдаленной и нестабильной стране, и этот новый для них опыт есть, пожалуй, самый большой вклад Испании рубежа III–II вв. до н. э. в римскую административно-государственную политику и культуру. Во II в. до н. э. он держался на умелом сочетании тактики «кнута и пряника», успешное использование которой продемонстрировал Тиберий Семпроний Гракх в 180–179 гг. до н. э. Он, с одной стороны, подчинил 300 oppida (протогородов) и крепостей (Strabo III. 4.13), а, с другой, заключил союзы с наиболее значительными иберийскими вождями и снискал расположение туземных элит. Однако со строгой регулярностью он проводил и «показательные» кровавые расправы над туземцами, в первую очередь – над наименее покорными. Так, в 179 г. он устроил бойню в районе г. Мунды (окраинная часть Кельтиберии). Тит Ливий пишет, что «внезапным ночным приступом» он овладел городом, взял заложников, оставил гарнизон и принялся жечь поля и осаждать соседние крепости, пока не продвинулся вплоть до прекрасно укрепленного кельтиберийского города Кертимы (Liv. XL 47. 1–2).

Взятие этого города потребовало от Гракха большого терпения и комбинации самых, казалось бы, не совместимых между собой тактических приемов. Ливий сообщает, что, когда он придвинул к стенам осадные орудия, к нему от кельтиберов явились послы, «со старинной прямотой сказавшие, что воевали бы, если бы имели силы», и пообещавшие в случае милости привести еще 10 послов из числа местной знати города Алки. Гракх согласился, но пожелал продемонстрировать силу своего превосходного войска и приказал ему, облачившись в доспехи, пройти перед послами в полном вооружении. Удовлетворившись тем потрясением, которое они испытали, Гракх отпустил их. Так, «потеряв надежду на помощь, жители Кертимы сдались». Римский полководец взыскал с горожан 2400 тыс. сестерциев и взял в качестве заложников 40 наиболее знатных всадников (Liv. XL 47. 2–10). Аналогичным образом он поступил и с Алкой, убив 9 тыс. местных воинов и захватив 37 знамен. Важной добычей Гракха явились два сына и дочь местного царька Турра, которых он взял в плен и в ответ на мольбу отца о помиловании сохранил им жизнь, приобретя в его лице преданного союзника. Мужество и верность Турра часто были на пользу римлянам, заключает Тит Ливий (Liv. XL 49. 4–7). Эта часть кельтиберийской кампании Гракха закончилась лишь после захвата могущественного города Эргавики, жители которого, потеряв 22 тыс. своих воинов и 72 знамени, приняли все условия унизительного для них мира.

Преемники Семпрония Гракха столь жестоко эксплуатировали испанцев, что в 171 г. до н. э. испанские послы на коленях умоляли римский сенат о защите. Сенаторы же приняли сторону своих преторов. Вплоть до Нумантийских войн римское владычество в Испании не знало каких-либо юридических норм, строилось в лучшем случае на постановлениях сената, а чаще ассоциировалось с волей и деятельностью консулов и их армий. Примерами изобилует политика в Кельтиберии Сципиона, победителя Карфагена, а впоследствии получившего титул Нумантийского, в честь покорения мятежного города кельтиберов, главного центра сопротивления римлянам.

Вириат и военное дело иберов

Иберы вошли в античную традицию как храбрый, воинственный народ. В разное время они умело противостояли карфагенянам, грекам, римлянам и кельтам, но, с другой стороны, охотно служили наемниками в армиях своих противников. Особую славу они снискали ратными подвигами при дворах сицилийских тиранов IV в. до н. э., ведших борьбу не на жизнь, а на смерть с пунийцами за господство в Центральном Средиземноморье.

Военное дело иберов достигло апогея в эпоху римского завоевания Пиренейского полуострова, когда их военные отряды во главе с бесстрашными предводителями противостояли захватнической политике Рима и военному таланту таких его полководцев, как, например, Гай Юлий Цезарь. Большую роль в совершенствовании военного искусства иберов сыграл знаменитый Серторий, который в попытке противодействия римскому сенату сумел создать из местной молодежи хорошо организованное, сплоченное войско, в равной степени владевшее римскими навыками ведения военных действий и иберийской тактикой герильи, или партизанской войны.

Пожалуй, наибольшую славу в борьбе за независимость принес иберам Вириат – лузитанский пастух, не гнушавшийся, как это было широко распространено в его мире, разбойничьим промыслом и создавший, как говорит Аппиан, отборное войско и мобильную конницу. В целях противостояния Риму (153–139 гг. до н. э.) он умело использовал внешний фактор (необходимость Рима вести войну с непокорной Нуманцией) и готовность вступить с ним в союз вождей соседних племен, которых нещадно грабил Сервилиан и истреблял Фабий Максим.

Вириат отличался беспримерной храбростью: «во время опасностей он более всех остальных был готов подвергаться им, при дележе добычи сохранял равенство, а свою долю неизменно раздавал особо отличившимся в бою». В сложные моменты в его войске сражались и женщины, ни разу не обратившиеся в бегство, а, попадая в плен, своими руками убивавшие и своих близких, и себя, ибо «смерть, по их представлениям, была приятнее рабства» (Апп., Ибер. 74). Комбинированная тактика принесла Вириату важную победу: римляне назвали его другом римского народа и оставили за ним завоеванные земли. Однако их коварный замысел состоял в другом: взять его в плен при помощи его прямых соратников, предать публичной казни и таким способом закончить затянувшуюся лузитанско-кельтиберийскую кампанию. И этот план они исполнили.

Корнелий Сципион впервые прибыл в Испанию в 151 г. до н. э., за несколько лет до своего карфагенского триумфа, однако его основная кельт-иберийская кампания относится к 130-м годам до н. э. Благодаря Аппиану известны обстоятельства, которые принудили римский сенат направить в Испанию этого талантливого полководца. Римский народ, как пишет Аппиан, был резко недоволен провалами предшественников Сципиона – опытных главнокомандующих и консулов Квинта Помпея, Эмилия Лепида и особенно Гостилия Манцина, который втайне от римского сената заключил с жителями Нуманции настолько позорный мир, что сенаторы, узнав о нем и следуя давней традиции, отдали распоряжение выдать этого консула, абсолютно нагим, нумантийцам, а они, в свою очередь, его не приняли. Народ буквально настоял на назначении Корнелия Сципиона. Сенат выполнил это требование, хотя он не достиг возрастного ценза и сенаторы были вынуждены обязать народных трибунов отменить закон о возрасте сроком на один год, т. е. на время исполнения Сципионом своей консульской магистратуры (App. Iber. 84–98).

По прибытии в Испанию Корнелий Сципион прежде всего навел порядок в расквартированном там римском войске. Он выгнал из лагеря «всех торговок, проституток, прорицателей и всяких жертвоприносителей, к которым воины, став суеверными вследствие частых неудач, обращались». Затем продал все повозки, лишний скарб, вьючных животных; из утвари разрешил иметь лишь вертел, медный горшок и одну чашку; спать можно было на простой подстилке. Этими мерами он скоро восстановил дух воинов и дисциплину. Исходя из излюбленного римлянами принципа «торопись медленно», он потратил немало времени на упражнения воинов в искусстве ведения открытого боя: совершал с ними длительные переходы, ежедневно заставлял их сооружать лагерь, чтобы затем немедленно его разрушить, требовал от них возведения высоких стен и тут же заставлял сносить их.

Только убедившись, что войско подвижно, послушно и легко переносит труды и тяготы, Сципион приблизился к Нуманции, но с наступлением не спешил, стремясь изучить дух противника и его военную тактику. Нередко он провоцировал его на демонстрацию своих военных приемов, из которых излюбленной была организация засад. Уверенный в том, что хорош тот полководец, который подвергается опасности только в нужный момент, Сципион всегда умело обходил эти засады и обычно сохранял живыми всех своих воинов. Не реагировал он и на другой прием нумантийцев, часто выходивших боевым строем, чтобы вызвать его на бой. При виде этих маневров он неустанно повторял, что «бессмысленно сражаться с людьми, бьющимися под давлением отчаяния… и что будет гораздо лучше запереть их в городе и взять голодом». Ради осуществления этого плана он приказал вырыть вокруг города ров и выстроить укрепленный вал. Пространство между городской стеной и рвом он разделил на части, поручив контроль за каждой из них своим командирам. По внешнему контуру всё пространство было окружено стеной шириной в 8 футов и высотой в 10, не считая зубцов. К стене примыкали башни, отстоявшие одна от другой на 120 шагов. Зная, что особое значение для связей с внешним миром нумантийцы придают реке Дурий, столь полноводной, что выстроить мост невозможно, Сципион отдал приказ соорудить по ее берегам два особых укрепления. Из них на всю ширину русла были протянуты балки с вделанными в них мечами и наконечниками копий, которые, как лопасти, вращались в потоках воды и препятствовали таким образом нумантийцам плыть и по воде, и под водой, и на судах. Расчет был прост: жители непокорного города оказались отрезанными от внешнего мира, остались без продовольствия и фуража. Воспользовался он и помощью Югурты, внука ливийского царя Масиниссы, который прибыл со своими храбрыми лучниками и пращниками, а также с 12 слонами.

После столь тщательной подготовки и вербовки в армию местных воинов Корнелий Сципион со своим 60-тысячным войском окружил Нуманцию. Одному из жителей города с несколькими товарищами удалось прорваться сквозь римские укрепления и обратиться за помощью к своим сородичам – аруакам, жившим по соседству. Однако мольбы нумантийцев не были услышаны. А вот молодежь города Лутии, очень богатого и не связанного с Нуманцией, предприняла смелую попытку склонить горожан к союзу с главным городом Кельтиберии. Старейшины же тайно сообщили об этом Сципиону, жестокая реакция которого не заставила себя ждать. Он без промедления двинулся на Лутию, окружил ее, потребовал выдачи зачинщиков и объявил при этом, что в случае неповиновения разграбит город. Жители исполнили требование римлянина, а он приказал отрубить руки всем 400-м молодым храбрецам.

Нумантийцы, страдая от голода, отправили к Сципиону небольшое посольство с просьбой о милости, но ни высокопарные речи его руководителя Авара, ни апелляции к великодушию римлян остальных пяти «дипломатов» не возымели действия. Корнелий Сципион потребовал от них лишь одного – сдачи города и оружия. Осажденные, всегда гордившиеся своей свободой и не привыкшие подчиняться приказаниям, отказались принять это условие. Чтобы не умереть голодной смертью, они «жевали разваренную кожу, а когда она закончилась, занялись каннибализмом. Испив свою горькую чашу до дна, похожие на зверей от голода и чумы, они сдались Сципиону, но с одним лишь условием – дать им один день, чтобы они сами устроили свою смерть. Многие наложили на себя руки, другие на третий день сдались на милость победителя, который оставил для своего триумфа 50 человек, остальных продал в рабство, а город сравнял с землей». Так закончилась трагическая история сопротивления кельтиберов, число которых (их было всего 8 тыс.) не шло ни в какое сравнение с численностью римского войска, осадившего Нуманцию.

Земли города Сципион, вошедший в историю Рима (скажем об этом еще раз) не только как Карфагенский, но и как Нумантийский, разделил между ближайшими соседями и наложил штрафы на другие города Кельтиберии, которые он нашел подозрительными. Вскоре в страну прибыла комиссия из десяти римских сенаторов с намерением успокоить ее жителей, однако только после кровавых расправ, учиненных Сервием Гальбой и Титом Дидием, после отчаянных попыток жителей Термеса (совр. Тьермес) и Коленды противостоять деятельности римлян, воля кельтиберов к свободе была задушена. И только опальному римскому полководцу Квинту Серторию полвека спустя удалось поднять их на борьбу против ненавистного Рима. Таким образом, вплоть до 70-х годов до н. э. тактика огня и меча вызывала лишь глухую ненависть испанцев, а жадность, террор и всевластие завоевателей будоражили их души, но не рождали попыток сопротивления. Римляне же с присущей им методичностью расширяли свои владения на Пиренейском полуострове: свободными оставались только северные народы – калаики (совр. Галисия), кантабры, астуры и вакцеи. Даже Балеары были завоеваны римским консулом Квинтом Метеллом (123–122 гг. до н. э.), и на эти острова из Испании было выселено 300 римлян с правом гражданства (Strabo III. 5.1), основавших две колонии – Пальму и Полленцию (совр. Алькудия).

Набирали силу и процессы романизации: римляне – при активном участии местных элит – все более уверенно стремились к устройству провинциальной жизни в Испании по своим нормам и законам. Репрезентативным примером можно считать запрет Публия Красса, отца известного триумвира и управителя Дальней Испанией в 96–94 гг., туземцам Блетисимы (пров. Саламанка) исполнять обряд человеческих жертвоприношений. С этой целью, как пишет Плутарх, Красс призвал к себе туземных магистратов для наказания, однако они проявили такую преданность своим религиозным культам, что квестор ограничился предписанием отказаться от них в будущем (Plut. Quaest. Rom. 83).

Сближение местной знати и местных сообществ, находившихся в отношениях клиентелы с известными семьями Рима, особенно ускорилось в ходе гражданских войн I в. до н. э., хотя и раньше Сципионы, Эмилии, Сервилии, Фабии, Помпеи поддерживали дружеские отношения с туземными аристократами. Известно немало случаев бегства в Испанию римских военачальников высшего ранга и их сподвижников после проигрыша во внутренних военно-политических баталиях. Так, Марк Красс, гонимый Марием и Цинной, нашел там пристанище в доме одного из друзей своего отца. Но наиболее известный пример – это, безусловно, деятельность в Испании в 80–70-е годы до н. э. Сертория. Он показывает, насколько глубоким был процесс романизации страны к этому времени.

Плутарх ставит Сертория в один ряд с самыми воинственными, самыми хитроумными и решительными полководцами, какими «были одноглазые, а именно Филипп, Антигон, Ганнибал»; к тому же «он был более целомудрен, чем Филипп, более верен и предан друзьям, чем Антигон, более мягок к врагам, чем Ганнибал». «Он сравнялся военным опытом с Метеллом, отвагой – с Помпеем, удачей – с Суллой; его отряды соперничали с римским войском, а был он всего лишь беглецом, нашедшим приют у варваров и ставшим их предводителем», – пишет античный философ и агиограф (Plut., Sert. 1).

Приняв приглашение лузитан, Серторий вознамерился устроить в Испании второй Рим. Талантливый политик и полководец, он быстро подчинил страну, действуя более политикой «пряника», устанавливая с туземными элитами отношения, чаще основанные на личной преданности и дружбе, нежели на принуждении. Из многолюдной, воинственной и враждебной к Риму «разбойничьей банды» варваров он создал большое, дисциплинированное и прекрасно вооруженное войско, показывая в бою и даже в мелких стычках чудеса героизма, заботу о воинах и щедрость победителя, заслужив своей «культуртрегерской» деятельностью и глубокой религиозностью расположение и безграничную преданность туземцев.

Из числа своих соратников он организовал сенат в составе 300 членов и создал по примеру римских магистратур квестуру и претуру. Понимая важность воспитания туземцев в системе римских ценностей, открыл в Оске школу для детей знати, где ввел униформу и преподавание на латинском языке. Любое неповиновение туземцев Серторий жестоко пресекал, не щадил он и римских легионеров вплоть до своих сподвижников. Армия Сертория нанесла римлянам ряд серьезных поражений, но затем удача отвернулась от него, а в 72 г. до н. э. он пал от рук заговорщиков.

Тактику завоевания римляне осуществляли и в последующие десятилетия вплоть до «эры» Гая Юлия Цезаря, впервые прибывшего в Испанию в должности квестора в 69 г. до н. э. Светоний говорит, что в Гераклейоне Гадеса, стоя в слезах перед статуей Александра Македонского, Цезарь пожаловался, что в своем немолодом возрасте не достиг славы этого великого завоевателя (Suet. Caes. 7). В 61 г., будучи проконсулом и имея войско в 15 тыс. человек, он нередко сам провоцировал туземцев на сражение, чтобы, с легкостью разбив их, восстановить границы или присоединить новые земли (в частности, Галисию). Одновременно он, проявив себя прекрасным администратором, наладил систему налогообложения и выплаты долгов, привлек на административную службу своих соратников (например, Публия Корнелия Лентула), и так щедро вознаграждал своих солдат, что они провозгласили его императором. Уже находясь в Галлии, Цезарь получал знаки почтения к своей особе от испанских вождей, научившихся воевать по-римски – с организацией лагерей, ведением молниеносных атак, с тщательно продуманной системой подготовки обороны и т. д.

Туземные воины охотно поступали на службу к Цезарю, даже когда контроль за Испанией в 55 г. до н. э. перешел в руки Помпея, а сам он воевал в Галлии. Другой метод знаменитого римлянина – милосердие и стремление смягчить вражду туземцев между собой, переселить горцев в долины, чтобы сельскохозяйственным трудом они могли обеспечивать свои семьи. Не препятствовал он и автономной жизни доримских городских поселений. Так, oppida Бетики сохраняли структуру иберийского города с крайне ограниченной территорией вплоть до организации на их землях латинских муниципиев в эпоху Флавиев. Примеров плавного перерастания oppida Иберии в римский город (urbs) немало: Обулько (совр. Поркуна, получивший статус муниципия еще при Цезаре) и др. Происходит перестройка в италийском стиле большого числа иберийских святилищ. Подобные метаморфозы позже коснулись и Каталонии. Вдоль Домициевой дороги, связывавшей Испанию с Италией, еще во II в. до н. э. появляются виллы как сугубо римский способ организации землепользования. Экспедиция Катона 190-х годов до н. э. открыла эру урбанизации в Лаетании, центром которой с середины II в. до н. э. стал город Илурон (совр. Матаро), основанный выходцами из Италии с проведением кадастра для учета местного населения. Эта деятельность привела к упорядочению системы землепользования, установлению системы налогообложения и, в конечном счете, – к аккультурации местного населения.

Наиболее неподатливой к римскому влиянию долгое время оставалась Кельтиберия. Ее завоевание стало основной задачей преторов, а через эту должность в Риме проходили, как известно, наиболее именитые представители римской аристократии. Завоевание Кельтиберии сопровождалось заключением договоров об уплате трибута местными племенами, наборе во вспомогательные войска и запрете на возведение собственных укреплений. Наиболее известен пример Сегеды, в соответствующих действиях которой римляне увидели угрозу своим военно-стратегическим интересам в центральной Испании. Политика Тиберия Гракха, направленная на интеграцию через предоставление римского гражданства кельтиберам (появились семьи, носившие имя Sempronius, и колония Gracchurris), оказалась наименее эффективной. Проблемность этого региона обнажила Нумантийская война, о которой речь велась ранее, и только после взятия Нуманции (133 г. до н. э.) римлянам удалось установить реальный контроль над Кельтиберией, хотя мирное сосуществование по-прежнему оставалось невозможным. Римляне как правило не выполняли свои обещания по предоставлению земель кельтиберам, а те, в свою очередь, отвечали завоевателям массовыми выступлениями. Против непокорных применялись крутые меры: так, в 94 г. до н. э. консул Дидий захватил Коленду, а всех ее жителей продал в рабство. Другой способ – введение гарнизонов и организация военных лагерей. В случаях сохранения верности римляне меняли гнев на милость: они основывали города, заселяя их местными жителями (например, город Валерия, детище Валерия Флакка). В эпоху Августа они стали латинскими муниципиями.

В областях, где римские колонии полностью отсутствовали (север Португалии, Галисия, Астурия), романизация приобрела специфические черты: 1. Округа? формируются, но в них нередко отсутствует городской центр. 2. Обычной формой расселения остаются небольшие поселки с собственными укреплениями, служившими, однако, не целям обороны, а для «самоидентификации» проживавших в них общин, с вполне самодостаточной формой организации землепользования, «индустриальной» специализацией и традиционной иерархизацией территорий. Даже металлургия и ювелирное производство не выходили за рамки домашних видов деятельности.

Оставленный Цезарем в должности пропретора Дальней Испании Квинт Кассий Лонгин, воспользовавшись его именем, ввел в действие «оккупационный» режим правления. Он осуществлял щедрые раздачи своим воинам отнятых у туземцев богатств, практиковал гонения на местную знать, требовал от провинций содержать римских легионеров и отдавать молодежь в рекруты, проводил жестокие расправы над взятыми в плен непокорными туземцами, не раз восстававшими против такой политики в 50–40-е годы до н. э., но неизменно проигрывавшими его полководцам, убежденным – подобно, например, Сексту Помпею – в том, что жестокость является добродетелью. Именно поведение Лонгина – «имитатора» Цезаря – свидетельствует об истинных источниках успехов Рима в деле романизации Испании.

Эпилог римского завоевания Испании связан с битвой при городе Мунда (45 г. до н. э.), ради победы в которой Цезарь пошел на всё. Его воины возводили оборонительные стены из трупов противника, «прикрывались телами живых, как щитами», метали их, как копья. Ведь речь шла не столько об усмирении локального мятежа, сколько об уничтожении последних сторонников Помпея и завершении гражданской войны в империи (49–45 гг. до н. э.). Другую «мясорубку» Цезарь устроил в Кордубе и Гиспалисе, не пощадил он и Гераклейон в Гадесе. Завершив завоевание, он лишил Мунду ее статуса колонии, у Урсо и Гиспалиса отнял часть их территорий и одновременно основал несколько римско-италийских колоний (Норба Цезарина и др.), укрепив таким образом границы римских провинций в Испании. Более того, Цезарь организовал сеть муниципиев – Пакс Юлиа, Олисиппо, Либералитас Юлиа и др., которые способствовали ускорению процесса романизации Пиренейского полуострова. Испанской кампанией (военной и административной) он заслужил свой пятый триумф.

В 29–19 гг. до н. э. происходила война кантабров и астуров против римского завоевания, потребовавшая участия самого Августа. В 19 г. он с помощью своих легатов замирил Испанию. О том, что Август уделял серьезное внимание этой стране, свидетельствует, в частности, аллегорическое изображение Испании в виде женщины, помещенной слева от эгиды римского принцепса на его статуе у Прима Порта. Август продолжил романизацию Испании по-цезариански, основывая многочисленные колонии воинов-поселенцев и ветеранов. Его детищем можно считать Эмериту Августу (совр. Мериду) – административную столицу новой провинции Лузитании. Этот выдающийся культурно-исторический памятник римского времени находится сегодня под охраной ЮНЕСКО и впечатляет своими театром, фортификациями, мозаиками и т. д., которые активно восстанавливаются.

Таким образом, римлянам понадобилось в общей сложности 200 лет, чтобы завоевать Пиренейский полуостров и осуществить его романизацию. На последнем этапе за деятельностью римской администрации в Испании наблюдали сами принцепсы – Август и его преемники, препятствовавшие проявлениям жестокости, жадности и косности провинциальных чиновников, ранее прикрывавшихся именем римского народа и сената. В правление Тиберия в испанских провинциях был введен культ императора, императорской собственностью стали местные богатые рудники. В 73–74 гг. н. э. Испания получила из рук Веспасиана латинское право, дававшее гражданство местным магистратам и способствовавшее урбанизации Пиренейского полуострова, особенно его северной части. Наступила эпоха ассимиляции страны (и ее культуры), превратившейся вскоре в наиболее романизированную провинцию с огромным количеством муниципиев и развитой муниципальной жизнью. Веспасиан осуществил демилитаризацию полуострова, оставив лишь легион в Легионе (совр. Леон), формировавшийся к тому же преимущественно из числа туземцев. Мир, воцарившийся на Пиренейском полуострове, благоприятствовал объединению его народов, а его столичные города с каждым годом богатели и принимали крупные потоки новых граждан. Их жизнь всё более строилась по-римски, язык римлян становился их языком, а молодежь нередко находила свое призвание в службе на благо Римского государства и вносила своеобразный вклад в его культуру и образование (философия, филология, риторика, право и т. д.).

Апогей романизации ассоциируется с правлением Траяна – первого провинциала, взошедшего на римский императорский трон. Он был выходцем из италийской семьи, давно и прочно обосновавшейся в Италике (совр. Севилья), основанной еще Сципионом Африканским в 206 г. до н. э. Его отец – знаменитый военачальник времени Нерона и Веспасиана, достигший благодаря службе Риму патрицианского статуса и давший сыну превосходное военное образование, приобщивший его к римским духовно-нравственным ценностям. Траян оказался эффективным администратором, его уважительное общение с римским сенатом и опора на libertas – свободу как основную республиканскую ценность способствовали формированию его образа успешного imperator, Princeps Optimus, capax imperii и rex Justus, т. е. императора, наилучшего принцепса, талантливого в управлении, справедливого по отношению к обществу как civis (гражданин) и в то же время как parens (отец-попечитель). Таким образом, у испанцев были все основания гордиться своим прославленным соотечественником.

Какое место в сердце Траяна занимала его «малая родина», чем характеризуется его деятельность в Испании?

I–II вв. н. э. – это эпоха процветания страны. За время правления Траяна (98–117 гг.) ее население удвоилось по сравнению с периодом правления Августа. Большую роль играли интенсификация аграрного производства и успешная эксплуатация плодородных земель и многочисленных рудников. С фигурой Траяна официальная римская историография ассоциирует политический и административный порядок, эффективность управления в центре и, что особенно важно в нашем случае, в провинциях, социальное равновесие и устойчивость, универсализацию римской культуры на основе таких ценностей и принципов, как Pax, Libertas Publica, Concordia, Justitia (мир, свобода, согласие, справедливость) и др. Позитивным фактором в успехах императора Траяна являлось серьезное влияние сенаторов-испанцев на политику Рима, в том числе и провинциальную. Известно, что из 412 столичных сенаторов 27 были испанцами из Тарраконы, 17 из Италики (родины императора), 11 из Гиспалиса, 6 из Барциноны (совр. Барселона) и т. д. Еще 14 уроженцев Испании, император назначил из числа участников Дакийских войн – его самой серьезной внешнеполитической кампании. Нужно заметить, что испанцы вообще принимали активное участие в военных мероприятиях Траяна. Несколько их ал и когорт были расквартированы в наиболее беспокойных провинциях (Нижняя Мезия, Дакия), их города поставляли рекрутов в армии, несшие службу в Египте, Нубии, Сирии, на Киренаике. Военный советник Траяна, испанец Лициний Сура, неустанно подпитывал императорское честолюбие все новыми и новыми экспансионистскими идеями, программами (самой грандиозной из которых была идея мирового господства – imperium mundi). Сенаторы-испанцы всегда сохраняли верность Траяну и в его лице Риму, а впоследствии и Адриану, его преемнику и приемному сыну. Заметный вклад в культуру Римской империи внесли такие знаменитые испанцы, как Сенека, Помпоний Мела, Колумелла, Лукан, Марциал, Квинтилиан и др. Будучи провинциалом и сыном проконсула Бетики, Траян имел весьма пригодившиеся ему познания в области устройства административно-провинциальной системы, а уважение к закону, привитое ему в родительской семье, способствовало неприятию им антигуманных форм руководства провинциальным населением. Известна его попытка пресечения жестокости и коррупции, характерных для Мария Приска – управителя Африки – в его отношениях с провинциальным обществом. Важной явилась реформа Траяна по укреплению границ Римской империи, осуществленная путем основания военных колоний. Большое число таких поселений, жители которых, как несшие пограничную службу, наделялись правами латинского или даже римского гражданства, имелось в Испании и на Балеарах.

Отражением роста благополучия испанского общества эпохи Траяна является широкая строительная деятельность, субсидировавшаяся как отдельными меценатами, так и целыми сообществами. В Эмерите Августе одновременно со строительством величественного театра и монументальной арки Траяна началось сооружение одного из самых крупных акведуков Римской империи. От его первого строительного периода сохранились дамба, два столпа, покоившихся на мощных каменных опорах, и фрагменты плоской «крыши». При Траяне продолжилось возведение второй очереди акведука, чей подземный водоем, или водосборник, получил очень символичное имя Прозерпины, богини – покровительницы плодородия, подземного царства и подземных вод. Протяженность акведука составила в конечном счете 8500 м, а на одной из его оконечностей сохранилась двухкамерная башня. Стены акведука, подобно римскому, были сооружены из водостойкого цемента с добавлением фаянса и битой керамики. Водонепроницаемость стен обеспечивала специальная технология скрепления цемента глиняным раствором. Как видим, в Мериде были успешно использованы главные достижения римлян в области строительства.

Римский театр в Мериде. I в. до н. э.

При Траяне было построено несколько мостов, что было призвано сократить речные отрезки так называемого серебряного пути, который пересекал почти весь Пиренейский полуостров и контроль над которым приносил солидные доходы в императорскую казну. В этих же целях Траян реализовал и программу по обновлению знаменитого акведука Сеговии – символа римского господства в Кельтиберии и одновременно венца военно-инженерного искусства Рима. Особым величием поражает мост через реку Тахо, это самое крупное сооружение времен Римской империи подобного рода. Мост был возведен, судя по надписям, выбитым на бронзовых стыках его пилонов, в 103–106 гг. н. э. и имел весьма внушительные размеры. Его высота равнялась 71 м, ширина составляла 28,6 м, а общая протяженность – 194 м. До нашего времени сохранилось имя его созидателя, Гая Юлия Лацера, выгравированное на вратах центрального храма Мериды, где отправлялся культ императора. По соседству с ним была сооружена величественная арка Траяна, облицованная мрамором и имевшая три прохода.

Акведук в Сеговии

Акведук в испанском городе Сеговии – это один из наиболее значительных архитектурных памятников римской античности, великолепный продукт синтеза искусства и техники императорского Рима. Не случайно он изображен на гербе города.