У нас всегда будет Париж

Собачки шебаршили и скулили под кушеткой. Попугаи поклевывали интерна каждый раз, как только его рука зависала над грудной клеткой Пьетро.

Интерн пробежался по вырезкам.

– Вот здорово!

– Я пел песни для судьи. Мне не смогли заткнуть рот! – сказал Пьетро с закрытыми глазами, наслаждаясь поездкой, гомоном и суетой. Его голова слегка тряслась. Пот катил по лицу, смывая грим. Черная краска извилисто струилась с бровей и висков, обнажая седину. Румяна утекли со щек ручейками, оставив после себя бледность. Интерн вытер ватой розовую краску.

– Вот мы и на месте! – объявил водитель.

– Который час?

Как только «Скорая» остановилась и распахнулись задние дверцы, Пьетро взял интерна за запястье посмотреть, сколько времени на золотых часах.

– Пять тридцать! Времени не осталось. Они скоро будут здесь!

– Вам нельзя волноваться. Вы в порядке? Интерн поддерживал его на скользкой мостовой перед «Кормушкой».

– В порядке, – отозвался Пьетро, подмигивая.

Он щипнул интерна за руку.

– Спасибо.

После отъезда «Скорой» он отворил дверь «Кормушки», и на него пахнуло теплыми испарениями животных. Его окружили другие, мохнатые собаки, и каждая норовила его лизнуть. Пожаловали гуси, переваливаясь с боку на бок, и принялись пребольно клевать его в лодыжки, пока он не заплясал от боли. После чего гуси удалились, трубя, словно клаксоны.

Он взглянул на опустевшую улицу. Вот уже – с минуты на минуту. Он снял с жердочки неразлучников.

Выйдя на задний двор, он позвал через забор:

– Миссис Гутьерес!

Когда она замаячила в лунном свете, он передал в ее тучные руки неразлучников.

– Это вам, миссис Гутьерес!

– Что такое? – она покосилась на существа, оказавшиеся у нее в руках, поворачивая их к себе. – Что такое?

– Обращайтесь с ними бережно! – напутствовал он. – Кормите, и они будут распевать для вас песни!

– На что они мне? – недоумевала она, глядя то в небо, то на него, то на птиц. – Помилосердствуйте! – Она была обезоружена.

Он похлопал ее по плечу.

– Вы будете с ними ласковы. Не сомневаюсь.

Задняя дверь «Кормушки» захлопнулась.

За час после этого он отдал одного гуся мистеру Гомесу, второго – Фелипе Диасу, третьего – миссис Флорианне. Попугая пристроил у бакалейщика мистера Брауна, а собак по одной и в превеликой печали раздал проходящим мимо детям.

В семь тридцать квартал, не останавливаясь, дважды объехала машина. Наконец мистер Тиффани подошел к двери и заглянул внутрь.

– Что ж, я смотрю, вы потихоньку от них избавляетесь. Половину сбагрили. Похвально. Раз вы сотрудничаете с нами, даю вам еще час.

– Нет, – сказал мистер Пьетро, уставившись на опустевшие ящики. – Больше я никого не отдам.

– Но послушайте! – сказал Тиффани. – Не садиться же вам в тюрьму из-за тех, что остались. Мои ребята их вынесут, если хотите…

– Сажайте, я готов! – сказал Пьетро.

Он нагнулся, поднял патефон, взял его под мышку. Посмотрелся в растресканное зеркало. Он заново выкрасил волосы черной краской. Седина исчезла. Раскаленное бесформенное зеркало размазывалось по пространству. Он «поплыл», ступни его едва касались пола. Его лихорадило, язык отяжелел. Он услышал свой голос:

– Идем!

Тиффани стоял, растопырив руки, словно собирался не дать Пьетро уйти. Пошатываясь, Пьетро присел на корточки. Последняя юркая коричневая такса свилась колечком у него в руках, словно крошечная шина, облизывая его розовым язычком.

– Вы не можете взять с собой собаку, – сказал Тиффани, не веря своим глазам.

– Только до участка. Прокатиться? – попросил Пьетро.

Он выдохся. Переутомление поселилось в каждом его пальце, в руках и ногах, разлилось по всему телу и проникло в голову.

– Ладно, – согласился Тиффани. – До чего же вы все усложняете.

Пьетро вышел из магазинчика, держа под мышкой собаку и патефон. Тиффани взял у Пьетро ключ.

– Животных уберем позже, – сказал он.

– Спасибо, что не делаете это в моем присутствии, – сказал Пьетро.

– Ах, ради всего святого, – сказал Тиф фани. Все высыпали на улицу поглазеть. Пьетро потряс перед ними таксой, словно победитель, выбрасывающий вверх сжатый кулак в знак победы.

– Прощайте, прощайте! Я не знаю, куда меня ведут, но я на правильном пути! Я очень болен, но я вернусь! А теперь я ухожу!

Он рассмеялся и помахал рукой.

Они сели в полицейскую машину. С одного боку он усадил собачку. Патефон положил на колени. Покрутил ручку, завел. Патефон заиграл «Сказки венского леса», а машина уносила его прочь.

Вокруг «Кормушки» тишина царила и в час ночи, и в два, и в три. А в четыре утра безмолвие стало таким кричащим, что все открыли глаза, сели в своих кроватях и стали вслушиваться.

Свидание

Рэй Брэдбери

20 октября 1984 года

9:45–10:07

(По прочтении о гибели молодого актера и пересадке его сердца другому человеку прошлой ночью.)