Четвёртое крыло для бабочки

От крайнего, самого высокого тюльпана, раздался уже знакомый голос:

– Дошло. Только не падай. Эй!

Девушка могла бы поклясться, что некто, называющий себя «Тюльпи», заволновался, но её нервная система, и так расшатанная случившимся, не выдержала. Мир качнулся, словно его толкнул какой-нибудь расшалившийся мальчишка, как один из внуков Николая Степановича, а затем и вовсе закружился юлой.

– Вот это поворот! Больно, наверное, головой об батарею… Хорошо, что пол не проломила.

– Тюльпи, когда же ты уже отцветёшь! – протяжно вздохнула Горт.

***

На окно села маленькая нахохлившаяся синичка. Тихонько постучав по стеклу, она чирикнула раз-другой, потопталась на карнизе, зябко поджимая лапки и, расправив крылья, взлетела.

Майя зажмурилась, в тайне надеясь, что как только снова откроет глаза, то обнаружит себя дома, в кровати. И всё произошедшее окажется лишь кошмаром, возникнувшим на фоне пережитого стресса на работе.

Но ничего не изменилось. Взору предстала уже знакомая больничная палата с умывальником и рядом одинаковых коек, в данный момент пустующих.

Потянувшись, Майя глубоко вдохнула несколько раз, проверяя, не прошла ли тошнота. Голова болела невыносимо, а на затылке прощупывалась большая шишка, но желудку стало лучше – сказалось действие капельниц.

Вспомнив события, предшествующие головной боли, девушка медленно обернулась, молясь, чтобы хотя бы сейчас увиденное оказалось сном.

Подоконник оказался пустым. Ваза с букетом, так напугавшие её, исчезли, словно их не существовало. С силой потерев лицо, Майя ущипнула себя для достоверности и, убедившись, что находится в сознании, с облегчением рассмеялась. И ваза, и говорящие тюльпаны, оставив после себя лёгкую тревогу, остались только в зыбком нездоровом сне.

Невыносимо хотелось пить. Подбадривая себя, что столь яркие видения – лишь последствия отравления, Майя аккуратно приоткрыла дверь и выглянула из палаты, намереваясь позвать кого-то из персонала.

В коридоре кипела жизнь: медсёстры принимали больных и отчитывали посетителей за принесённые в инфекционное отделение продукты. Сами больные переговаривались, делясь историями из жизни, и бродили по коридору, разминая затёкшие от долгого лежания ноги. Собравшиеся в небольшую группу молоды девушки, – по виду, ровесницы Майи, – расположившись недалеко от лифтов на обитой коричневой кожей скамейке, посмеивались, шёпотом обсуждая молодого врача из соседнего кардиологического отделения.

Майя приблизилась к стоящему около медицинского поста кулеру и, налив в пластиковый стаканчик тёплой воды, присела в затёртое кресло, с любопытством разглядывая людей. С лёгкой грустью пришлось отметить, что к ней громкая и весёлая толпа посетителей не придёт. Да и некому приходить. Из близких у девушки остались лишь две коллеги: Маша и Кристина, да и с теми видеться удавалось редко. У них, помимо работы, были семейные дела. У Маши – сын-первоклассник, который, рано увидев всю подноготную развода родителей, замкнулся, и, кроме как криком и неконтролируемой агрессией, эмоции показывать не умеет. А Кристина совсем недавно вышла замуж, и к её и так многочисленной семье присоединился не только муж, но и его лежачая бабушка.

Размышления Майи прервал странный тихий шелест. Она прищурилась, силясь отыскать источник. Осознание, как бы девушка не боролась и не отрицала, всё же настигло: шелест звучал лишь в её голове. Все пациенты и персонал больницы вели себя как обычно. Никто и не повернулся, когда Майя в ужасе схватилась за голову, молясь всем известным богам, чтобы всё прекратилось.

Внезапно её отчаянная молитва оказалась услышанной. Все звуки разом исчезли, словно их кто-то отключил, и коридор наполнится звенящей тишиной. Майя почувствовала, как сердце качает кровь, разгоняя её по венам, и как от страха приподнимаются волоски на руках. А затем снова появился шум. Совершенно сюрреалистичный.

Какофония неведомых ранее звуков неприятно давила на уши, заставляя прикрывать их. Столкнув локтем стаканчик, Майя вжалась в кресло, беспомощно оглядываясь на людей.

Каждый из них издавал свой звук, отличных от других. У молоденькой девушки с заплетёнными в косы волосами звук был глубокий, густой, как сметана, и невероятно неприятный, словно бы кто-то бросал камешки в высокое металлическое ведро.

Майя с трудом перевела взгляд на собеседника девушки. Тот улыбался, кивая, но звуков не издавал. Зато их издавала прислонившаяся к стене старушка, держа в руках мобильный телефон. Её звуки были более мягкими, чем у девушки, более нежными и спокойными, но такими же непонятными.

– О, здорово! Живая? А что с лицом-то? А, снова слышишь нас. Бывает.

– Кто здесь? – вздрогнула Майя и вцепилась руками в подлокотник так сильно, что побелели костяшки пальцев.

Мелодичный мужской голос был насмешлив и, безусловно, уже знаком.

– На колу мочало – начинаем всё сначала. Тюльпи я, забыла? Эво как ты головой приложилась. И так мозгов нет, да и последние растрясла.

Майя посмотрела на сестринский пост. Вазу с букетом цветов из её палаты перенесли сюда и поставили сбоку от принтера. Воды в вазе осталось совсем мало, и некоторые стебли растений до неё не доставали.

Украдкой оглянувшись по сторонам, девушка досчитала до трёх, встала с кресла и приблизилась к цветам. Выглядели они из рук вон плохо: гортензия поникла, свернув маленькие лепестки соцветия, а большинство тюльпанов свесили бутоны. Но один, самый высокий и крупный, стойко держался и без воды.

– Почему я тебя слышу? – Сглотнув тугой комок в горле, Майя внимательно посмотрела на тюльпан, пытаясь уловить хоть что-то, способное дать объяснение.

– О, вероятно, потому что у тебя есть уши! Но это не точно. А вообще мы тут с Горт покумекали, пораскидали листьями, и пришли к выводу, что это твой, видать… кхм, дар. Хотя я и не верю в подобную чепуху, но говорят, иногда Матерь наделяет своих любимчиков чем-то. Сам не знаю, не видел, но мой прапрапрадед, бывало, рассказывал о таком. Может и врал, кто его разберёшь.

– Дар? – переспросила Майя, с сомнением осматривая помещение.

– Ага. Ну, склонность к пониманию природы и её языка. А активным он стал после той маленькой и неприятной ситуации с отравлением. Бывает такое. Резервные запасы открываются. Ты, кстати, не в лесу родилась?

Она отрицательно качнула головой, запоздало удивляясь, что рядом ещё не стоят врачи со смирительной рубашкой и наполненным лекарством шприцем:

– Нет. Но я флорист. Работаю с цвета…

– Ага, ага, слышал уже. Режешь нас, связываешь, перетягиваешь. Кромсаешь на кусочки тупыми лезвиями и с силой впихиваешь в вонючую губку. Топчешь ногами, если чего не получается. А потом и вовсе выкидываешь, не заботясь, мороз на улице, такой, что листва трескается от каждого прикосновения, или адское пекло, которое высушивает нас до состояния мумий. Чего поникла, как пионы под дождём? Стыдно стало? Смотри, что твоя братия сделала – это ж они нас тебе передали. Угадай с первого раза, почему Горт молчит?

Майя кинула оценивающий взгляд на гортензию и нахмурилась:

– Потому что завяла. Воды не хватило, гидрангия пьёт не только стеблем, но и соцветием. В помещении слишком сухо. А вот ты чувствуешь себя неплохо. Накопил влаги?

– А то, – довольно отозвался Тюльпи, мгновенно возвращаясь к добродушному настроению. – Я тебе что, эвкалипт какой, всё сразу выпивать? Мне много воды и не надо, вполне без неё продержусь. Недолго, но побольше, чем вы, двуногие.

– Это верно. – Майя улыбнулась краешком губ. Осторожно взяв вазу, она направилась в свою палату, игнорируя протест тюльпана и не прекращая воровато оглядываться по сторонам. – Но я знаю, что нужно делать.

Всё ещё не веря в случившееся, девушка постаралась отвлечься, занявшись уже знакомым делом. Когда работали руки, голова отдыхала, а именно это и требовалось ей в данный момент. Бесконечные размышления могли закопать в столь непролазную гущу непонимания, что и так спутанное сознание окончательно бы покинуло. Но боль от удара головой об батарею оказалась слишком свежей. Хотелось хоть немного прийти в себя. И перестать падать.

В палате Майя подошла к умывальнику, вымыла вазу, протёрла её висящем на крючке полотенцем, а после налила чистую воду. Затем зачистила стебли от лишних листьев и, не найдя поблизости острый предмет, чуть укоротила их, отломив у каждого подсохший срез.

– Тебе не больно? – Майя с тревогой посмотрела на тюльпан, боясь не услышать ответ.

– Не, – довольно откликнулся Тюльпи. – Ох, словно гора с плеч! Чувствую, будто на месяц помолодел, а то и два. Когда был ма-а-ахонький такой, знаешь, ещё в теплице. Ну, удивила так удивила. А с Горт что делать будешь?

На секунду задумавшись, Майя зажала ладонью слив раковины и пустила струю воды. Когда раковина была наполовину заполнена, девушка с ноткой сомнения – не захлебнётся ли? – окунула туда гортензию с головой и, так же обломив стебель, расщепила его ногтями, до крови разодрав кутикулу. А после вернула все цветы обратно в вазу, по привычке сложив их по спирали.

– Заверну гортен… Горт в пакет, чтобы создать вакуум. Это поможет, но надо подождать, – пояснила она, предвидя вопросы тюльпана. Но тот молчал.

Майя поставила букет на прикроватную тумбу и, вытряхнув рабочие вещи из пакета, без сомнения, переданного теми же коллегами, накрыла им цветок, туго завязав ручки под соцветием.

В тишине Майя прошлась по палате, не понимая, какие дальнейшие действия предпринять: то ли свыкнуться с мыслью, что слышит растения, то ли попросить помощи у врачей. Но даже если она и сможет объяснить им происходящее, то как поймёт, что они говорят в ответ? А если и её речь для них покажется странной?

Майя попробовала тихонько произнести несколько слов, меряя шагами палату, но все они казались привычными и обычными. Значит ли это, что она говорит теперь только на этом… природном языке? И как он звучит для других?

Тюльпи молча вертел бутоном, словно наблюдая за передвижением девушки, и покачивался от вибрации шагов. Решив хотя бы на время смириться с помешательством, Майя с жалостью подумала, что зря считала серость своей жизни злом, и теперь была готова отдать что угодно, лишь бы повернуть время вспять.

Тюльпан первым нарушил тишину:

– Ладно, не хнычь. Чего раскисла? Ты не так бесполезна, как выглядишь. И правда дар есть, и я сейчас не про понимание языка говорю. Тут нечто иное. Не знаю такого, не видел. Но много слышал. Очень редкая способность, не даст соврать луковица моей бабушки! Я б сказал даже: «исключительная». И управляешь ты ей через руки.

Майя, совершенно не ожидавшая похвалы, чуть не подавилась слюной, и постаралась скрыть смущение за нарочито небрежным тоном: