Три цветка и две ели. Первый том

Ростовщичество являлось преступлением для всех без исключения меридианцев. Экклесия объясняла, что ростовщики пускают в рост не деньги, а торгуют временем – и это было недопустимо, ведь временем владел один лишь Бог. Из-за такого духовного закона банки никогда не брали проценты за ссуды, а власти держали это под строгим надзором – если банкира уличали в ростовщичестве, то всё его имущество забирал себе благородный господин, хозяин данных земель. Банкирами становились чаще всего те, кто и до этого имел много драгоценного металла: менялы, откупщики или златокузнецы (последние пользовались уважением, в отличие от первых, и им издревле оставляли на хранение ценности). За хранение чужого добра банкиры получали законное денежное вознаграждение, за ссуды они брали плату «бесценными услугами», поэтому банковское дело могло принести ловкому человеку такое же состояние, как у герцога, если не короля. Залогом успеха банковского дела являлись торговые союзы и банки в разных городах, принадлежавшие одной семье. Чтобы не везти с собой много серебра по опасным торговым путям, купцы оставляли монеты в банке Санделии и получали их в портах Орензы, Ладикэ, Сиренгидии, Лодэнии или Бронтаи, продавали свой товар и закупали новый, возвращая неистраченные деньги в банк. То, как банкиры отличали фальшивые расписки от подлинных грамот, никто из обдувал не мог разгадать: поговаривали о невидимых чернилах, шифрах и знаках, заметных лишь под сильным увеличительным стеклом.

________________

Празднество Перерождения Земли в Ларгосе считали третьим по значению меридианским торжеством, после Возрождения и празднества Перерождения Воздуха. Последний день восьмиды Трезвения праздновали особенно буйно, ведь после начинался пост, длящийся всю следующую восьмиду Воздержания.

К праздничному благодаренью сонный Ларгос стало не узнать. Под мостом у замка, вниз по реке, шли лодки с валунами, город наполнился чернорабочими, плотники с верфи скупили всё съестное на рынке. Маргарита перебралась на четвертый этаж в графскую опочивальню, а в покоях герцогини шесть дней подряд долбили стены под отверстия для печных труб, ломали камины и прорубали лишние дверные проемы. Для всех проживавших в замке строительные работы воспринимались пыткой Ада. Грохот не давал спокойствия даже дозорным с первого этажа, и бледный Раоль Роннак каждый день интересовался у Маргариты: уверена ли она, что «стенокрушители» хорошо укрепили потолки и замок не развалится. Словно она могла дать ему ответ! Ей самой было страшно. Рагнер же радовался тому, что заставил всех страдать, смеялся и угрожал, что после третьего этажа наломают дыр и на четвертом, и на пятом, зато зимой все будут ему благодарны.

Самого его ведь в замке днем не наблюдалось – он пропадал в городе, то проверяя возведения холма, то встречая корабли в порту, то разрешая нависшую над Ларгосом угрозу голода: руководил поставкой муки пекарям и сыров на рынок. Так он осчастливил все близлежащие деревни, скупив у землеробов перед празднеством завалявшуюся снедь и свежие овощи.

Маргарита спасалась от шума на большой террасе второго этажа. Там для нее поставили шатер от солнца и узкую кровать для дневного сна, отрядили Айаду в дозор. Баронесса Нолаонт со скуки начала вышивать, и возлюбленный одарил ее новым бесполезным, но внушительным даром – с пятого этажа, из «хоромины», спустили большой (ну очень большой!) вышивальный стол его матушки. В свободное от рукоделия время Маргарита принимала портниху Лючии Альмондро – полнила как свой гардероб, так и наследника: оказалось, новорожденному требовалось одеяний даже больше, чем взрослому! Соолма, вооружившись знахарским посохом, чтобы шуршать в траве и отпугивать ларгосскую гадюку, с утра уходила в лес, где собирала травы, мхи и грибы для снадобий. По вечерам она, как заправская ведьма, толкла их в ступке, высушивала или замачивала в крепчайшем камышовом вине Вьёна Аттсога.

Слава Богу, за шесть дней, к первому дню празднества Перерождения Земли все дыры в замке продолбили, грохот молотов и кирок иссяк. Лентас Флекхосог стал в благодаренье новым наместником герцога Раннора, а в замке Ларгосц появился «гений», изобретатель Вана Дольсог из Нолндоса – безбородый мужчина двадцати шести лет, скорее похожий на юношу. Узнав, что разработка трехмачтовика откладывается, зато можно «погениалить с уборной герцогини», он, с воодушевлением и пугающим блеском в глазах, немедленно отправился на третий этаж, откуда его еле вытащили на пиршество.

Гений поразил обитателей Ларгосца на застолье, и не переставал этого делать в последующие после празднества дни. Третий этаж замка превратился в лагерь плотников. Нелепая, худосочная фигура Ваны Дольсога, в серой объемной тунике с разрезами и черном шапероне-тюрбане с двумя длинными хвостам, деловито мелькала среди работяг, постукивая деревянными подошвами сандалий. Он напоминал сороку. А еще у него имелся набор складных очков, похожих на ножницы без лезвий. Маленькие очки Вана Дольсог всегда носил с собой: доставая их из-под серого балахона, важно водружал «перевернутые ножницы» на переносицу, сияя болтиком во лбу, а большие, парадные очки, брал с собой на обед. Точнее, он держал в руке за раздвижной механизм две лупы на изогнутых медных ножках. Стоило только раз гению появиться с парадными очками на обеде и взглянуть через лупы на «местную красу» (прачек, кухарок, швей и уборщиц), как вся краса дружно перекрестилась, испугалась и после чуралась такого жениха. Одна Ледяная Люти ничего не боялась, не крестилась и не поплевывала вслед гению, а жалела этого близорукого, спотыкавшегося на винтовой лестнице недотепу. Она носила ему завтраки, закуски, обеды и на третий этаж, и в часовню, где тот в уединении рассчитывал формулами изгибы да наклоны труб, обещая всех удивить уборной герцогини. Маргарите опять было страшно. И стыдливо тоже, ведь все (все!) желали толпами ходить в ее уборную и удивляться (ну чему там удивляться?!).

Ниль Петтхог появлялся каждый день, охал да качал головой, перемеряя то потолки, то стены. Его резчики работали на дому, и главный мастер, опасаясь лишиться «башки», переживал за башку (ну а как иначе? – на чем ему потом носить белую нижнюю шапочку с завязками и соломенную бороду-веник?). Кажется, «работа уже не сталася ему в радости». На поле шла жатва льна, из леса землеробы приносили грибы и ягоды, в Ларгос за этой ягодой пришли парусники, и Рагнер, вообще, пропал с глаз – теперь он частенько ночевал в Вардоце.

Ягоды замачивали в подслащенной воде, варили из них варенье на меду или их сушили на солнце. Шатер и баронесса Нолаонт в нем переместились в уголок сада, к ограде кладбища, а лакомые ягодные поля устлали террасу. Самыми ценными ягодами считались: голубика, черника, брусника, облепиха, смородина, дикая малина, калина, черемуха, морошка (морошка Маргарите очень понравилась, но она росла севернее Ларгоса и уже закончилась). Еще девушка узнала, что в саду вдоль аллеи высадили именно черемуху (в Орензе такого дерева не росло). Собирали и пахучие цветы черемухи, и листья, и кору, и, конечно, ягоды по осени. Местные женщины, дабы не зачать без надобности, пили черемуховый завар, а у мужчин он, наоборот, повышал любовную силу.

Шестнадцатого дня Воздержания Рагнер вконец обнаглел и отчалил в Брослос, бросив «несчастную, носившую в чреве его дитя Маргариту» среди дождей, холода и малознакомых слуг (а ведь одной из них была «страшная женщина», Железная Олзе!). В Ларгосе резко похолодало, в замке наступило время, когда работницы занялись засолкой грибов и мочением яблок. Сильванки из деревушки по соседству с замком мяли и чесали лен на пряжу.

Зато в замке нашли клад, да какой! Печник обнаружил в дымоходе замурованную полость, а в ней – маленькую железную шкатулку, в шкатулке же в том числе затаился портрет-медальон из позолоченной меди. Черная эмаль сильно пострадала, но в изображении дамы явно проглядывалось сходство с Рагнером. Герцогиня Цальвия Раннор смотрела жестко и строго глазами сына, будто осуждая Маргариту за ее чрево, уже с трудом скрываемое одеждой. Только одна Ирмина, бывавшая в Ларгосце через день и учившая орензчанку лодэтскому языку, не замечала недвусмысленной полноты юной вдовы. В замке и в городе, уже об этом шептались, да и Маргарита, не таясь, вышивала рубашечки для наследника, украшала его шапочки и теплые покрывальца, впервые в жизни получая удовольствие от работы с иглой и шелковой нитью.

Возвращение Рагнера совпало с неожиданным и резким потеплением (вот же какой хитрый!). Он объявился в конце второй триады Воздержания, да не один – рядом с ним вертел сердцевидной головой Огю Шотно, ничуть не похожий на надменного Огю Шотно из Элладанна. Его длинное, пугающе исхудавшее тело ныне облачал сильванский кафтан из грубого коричневого сукна; манерные жесты сменились суетливыми. Страдальческие глаза осунулись: стали больше и печальнее, словно у побитого щенка. Маргарита впервые почувствовала к нему сострадание, даже нежность – захотела приютить «щеночка» и выходить. Она бы и всплакнула от жалости, но вовремя вспомнила о том, кто есть таков Огю Шотно – хитроумный убийца Иама.

Опочивальня графа являлась одной из самых роскошных спален в замке, ведь Рагнер ничего из нее не сжег (ну почему меня не поселили сюда сразу, Рагнер?!). Просторный покой освещали три окна и обогревал большой камин. Кровать впечатляла: на высоком постаменте, меж четырьмя столбами, будто встал шатер, а не балдахин. Даже днем внутри шатра держался густой полумрак, в какой, едва зайдя в свой замок, герцог Раннор немедленно уволок «толстуху», то есть «несчастную, носившую в чреве его дитя Маргариту».

________________

Они притихли в полумраке постели, голые и соскучившиеся друг по другу. Волосы на голове у Рагнера неровно отросли, как некогда у Эорика: густо прятали его уши и топорщились на затылке. А живот Маргариты теперь выпирал, даже когда она лежала на спине. Чуть отбросив одеяло, Рагнер с изумлением смотрел на него и несмело поглаживал. Снизу, с третьего этажа, проникал сквозь пол стук плотницких молотков.

– И когда же это пройдет? – вздохнула Маргарита, натягивая на себя одеяло.

– Повитуха сказала, что сразу после Возрождения, – укрывая ее потеплее, улыбался Рагнер.

– Я про стук.

– Представь, что это дятлы в лесу. Скоро должны уж завершить…

– Как там, в Брослосе, и почему здесь Огю Шотно?

– Это наш новый управитель замка. Вернее, смотритель.

– Огю? – изумилась Маргарита.

– Просьба Марлены. Дела у него дрянь: решил стать торгашом и связался с какими-то плутами. Словом, те оставили его без средств.

– Он же лодэтского не знает… Как будет управлять?

– Чего-то уж нахватался.

– Даже Огю Шотно уже говорит по-лодэтски, – нахмурилась девушка.

– Попроси Соолму. Она лучше Ирмины может тебя учить Языкознанию, ведь сама чужеземка.

«Дружба» Маргарита и Соолмы, с тех пор как они стали жить на одном этаже, резко испортилась: дамы ругались из-за уборной, из-за сушившихся трав в проходной да по прочим мелочам – Маргарита часто рыдала после очередной перепалки, а безжалостная Соолма лишь сильнее злилась.

– Подумаю… – ответила Маргарита и попыталась сесть, но из-за живота ей пришлось вытянуть руки и неуклюже поднять ноги.

Рагнер со смехом откинул ее назад – на перины.

– Куда ты? Я принесу, что нужно.

– Достань из-под кровати мой ларчик.

Удивленный Рагнер так и сделал, а Маргарита выудила из-под перин ключ, чтобы снять навесной замок.

– Этого еще никто не видел, кроме меня… – сказала она. – Но шкатулку видели многие. Слава Богу, ты здесь, а то я с ларцом в обнимку сплю. Страшусь, что его могут украсть.

В шкатулке, кроме медальона, лежал большой карбункул, Красный Король, – сказочное сокровище. Но Рагнер взял в руку изображение матери и отвернулся, пересев на постели спиной к девушке. Маргарита поняла, что он не смог сдержать слезу.

– Я думал, у меня ничего от нее не осталось… И где это нашли?

– В дымоходе замуровали. Печника надо наградить…

– А я Рюдгксгафц продал… Странно: избавился от проклятого замка, нашел проклятый лал…

– Зачем продал?

– Нет средств его содержать… Зато у меня нынче есть лишние три тысячи золотых рон, и я могу ни в чем себе не отказывать – и холм отсыпать, и верфь строить, и мост, и храм…

– А Линдсп?

– В Брослосе захотел остаться. Он не любит Ларгосц из-за своего отца. А еще мне кажется, что у Линдспё, наконец, появилась дама сердца.

Рагнер повернулся к Маргарите.

– Замок Зимронд тайно купил, представляешь?

– И что ты думаешь?

– Что он дурак.

Рагнер усмехнулся, вернул в шкатулку медальон и взял карбункул.

– Знал бы дядя… – внимательно глядел он на темный камень. – Наверно, за него он мне полкоролевства бы отдал… Он верит в эту легенду, что бог-змей поможет одному из потомков Родигира Великого в деяньях великих… стать королем из королей, первым среди равных… и даже стать бессмертным божеством, как полубог-Солнце…

Рагнер распахнул завесу – и темный карбункул в его руке загорелся при свете дня кроваво-красным, а Маргарита внезапно почувствовала легкое шевеление в чреве, словно ее изнутри трогала бабочка. Она перелегла с бока на спину и глуповато улыбаясь, положила руку на живот.