Три цветка и две ели. Первый том

– Так, можат, признаятесь, ча вы – герцаг Раннор, Ваш Светлость, – вставил Сиурт. – По зубьям признаат сраза… сразу.

– В таком виде? Да после «харчявни»?! Мне на стол плевков, значит, нахарчалили, а я стерпел? А если те трое ни при чем? Кузнец увидал местных да залил про них? Я их убью напрасно, а я Богу обещал так более не делать.

– Чо?! – не поверил своим ушам Рернот.

– Чо слышал, – выдохнул Рагнер в сгущающийся, бледно-синеватый сумрак облачко пара. – Дал, а если я даю слово, Рернот, то держу его, хотя у меня от этого, как видишь, больше бед, чем счастья.

– Просто… – улыбался Рернот. – Я всею ночою не спался – пережовывал, чо вы мне завтро, то бишь сёдню, Божого Сыно убиеть прикажоте. А вы бы и Раоля не убиели… Вы, Вашо Светлость, пороху подменили, покудово он лампу сымал, да?

– Рернот, – строго посмотрел на него Рагнер. – Ты как-то уж слишком много видел и слышал за последние дни… Но вот выводы сделал неверные. Я Раолю два раза предупреждения делал, чтобы он, в том числе, не болтал. Третьего моего прощения почти никогда не бывает – жизнь меня научила. Так что – нет. Я его убить хотел, но твоими руками, ведь сам не мог. Раолю крупно повезло, да и тебе тоже: разозлил ты меня вчера. Надеюсь, больше мне не будет за тебя стыдно. А о брате надо было мне сразу сказать. Мы же тоже теперь с тобой братья. Я помогу, если нужно, а ты – мне. Запомнил?

– Я бы не осмел вас просить, Вашо Светлость, – печально пробасил Рернот. – Вы жо изо жалостей мне руку жали. Я ото и тоды оразомел, безо вашонских яснений.

– Но ведь пожал… Да и вовсе не из жалости, успокойся. А из-за твоей дерзости. Послушай, когда ты не на службе, то зови меня «Рагнер», – улыбнулся герцог. – Я серьезно.

– Вона тама девки, – прервал их Сиурт. – Чага делаваам?

– Здесь, на улице подождем, – ответил Рагнер. – Те, трое, наверняка скоро выйдут. Туман и сумрак нас спрячут, дорога всего одна да потеплело как чудно. Подъедем чуть поближе, чтобы точно их не пропустить.

«Островок роз» Нюёдлкоса представлял собой длинный двухэтажный сруб у густого леса, отделенный от прочих домов пустырем. От побережья к нему вела протоптанная в снегу, среди редких елей, грязная дорожка. В окнах этого лупанара никто не появлялся, ведь на зиму их забили, зато оттуда порой доносились женские вскрики, похожие как на звуки страстной любви, так и на вопли избиваемой. Четко слышались многократно повторяющиеся «да» и «нет». Рагнер, Рернот и Сиурт подъехали к пустырю, где после грязищи «набережной» начинался снег, спешились и замолчали, чувствуя некую неловкость. Не сговариваясь, они все трое стали про себя гадать, почему кричит женщина и что происходит внутри лупанара.

– Вашо Светлость?.. Рагнер… Эээ, Ойрм? – нарушил молчание Рернот. – Можное мне отойтити?

– Давай, – вздохнул Рагнер, думая, что пойдет по нужде следующим. – Отходим по одному, – удержал он за рукав Сиурта. – Чтобы не потеряться в тумане да не ловить, если так случится, ту троицу в ненадлежащем виде…

Оглядевшись, Рернот побежал по дорожке к лупанару, свернул на ее середине и зашел за ель. Рагнер отвернулся к морю и вздохнул, досадуя, что придется развязывать веревку, прижимавшую рубаху к паху, а потом все возвращать на место, потратив кучу времени.

– Сиурт, – задумчиво спросил он, – а что тебе твой друг сказал про местных, рыжего и толстого?

– Нича обсобенага. Рыжай и толстай – братья от разнах отцов, как я и Эорик. Толстай свиней держат и живаат с братом. Жаны нету у их. Мне друг скажал, ча у рыжаго тока две любвови, – улыбнулся Сиурт. – Кости и девки.

– Понятно… Значит, дрянь, а не люди…

– Мясник – уважаемае ремясло, – не согласился Сиурт. – Пущай и свиньи.

– Ладно… Смотри-ка, – весело кивнул Рагнер на огонек фонаря в синих сумерках и шагавшую из тумана толпу лесорубов. – Даже к девкам дружно ходят. Приспичило, небось, раз так торопятся…

Стоя в начале пустыря у трех лошадей, Рагнер и Сиурт усмехались да подшучивали над лесорубами, но пятнадцать бородачей не свернули на дорожку к лупанару, а быстро их окружили – и «ряженые» вовсе перестали улыбаться, когда лесорубы достали из-под плащей топоры.

– Гдя третяй? – сурово спросил «предводитель», тот самый русоволосый бородач, который всех поднял в харчевне.

– Твое какое дело? – заговорил Рагнер. – Иди подобру-поздорову своей дорогой.

– Гафага кошелю вы сняли! – утвердительно заявил «русобородый» и показал топором на шмыгающего носом прислужника.

Гафаг Боппхог укутал голову и плечи в плащ так, что из коричневатой войлочной тряпки торчало только его сморщенное лицо.

– Давай жива маейнай кошелю, да пожавее! – выкрикнул он из-за спин лесорубов. – Тада тока руки вам отхватим! Не то и головы сымем!

– Да врет он! – возмутился Сиурт. – А я яму аще «на палачу» дал!

– Гафаг Боппхог – сваейнай! – твердо ответил ему предводитель лесорубов. – Ему скарею повераю, чем вам. Давай взад кошелю.

– Три сотни в серябру гони, не то пропал ты, х…сос, – гнусаво пригрозил Гафаг Рагнеру. – Ента он меня обдул! Маейнай кошель, поди, ужа сбросили, а в суме у дятлы маейнае серябро!

– Давай-сюды-сумку!! – хором потребовали лесорубы.

– Руки от нас прочь! – резко сказал Рагнер, нащупывая тонкий кинжал в рукаве. – Мы тоже свои. Сиурт, кто твой друг?

– Да кта жа его знаат! – своим тонким голоском в сердцах воскликнул здоровяк

– Сиииурт?! – не уставая ему поражаться, протянул Рагнер.

– Ну ента… – сдвигая назад желтую шляпу с козырьком-клювом, утер рукавом низкий лоб Сиурт. – Друг-та меня абзнал и арадовался, а я яга – нет… Борода у яга нынча… А справиться, кта он, я не могся – разобижу другу запроста так.

– Надоело! – подбросил топор в руке русобородый предводитель. – Хвати их, мужики!

– А ну стоять! – крикнул им Рагнер. – Я – сам герцог Раннор, всех вас хер на хер! И хер на хер ваш драный-сраный Нюёдлкос! Зубы серебряные видите, лободыры?! Живо пали на колени, не то огнем испепелю вашу помойку!

Но лесорубы ничуть не испугались, а басисто захохотали.

– Давай, дыхай, х…сос, – проскрипел сквозь смех Гафаг.

– Герцаг Раннор – маейнай герой! – отсмеявшись, заявил «русобородый». – Я за ега, хоть в адову Пеклу! Он, ежаля захочат, то росту станет аж до небу, и ширшее Нюёдлкосу тожа станет! Ега ведьма загаворила! Всё он могёт, и огнем дыхает. И в сильван точна не рядится, затем ча имеат плащ-невидимку!

– Ваш Светлость, – обрадовался Сиурт, – надёвавайте ваш плащ!

– Позабыл сегодня взять… – процедил Рагнер. – Да и зачем? Такой же милый городок тут у вас! А до неба я стать, именно сейчас, не могу! Уж извините, му?жики, – с нажимом выговорил он. – Не та фаза луны! Да рыцарь велик деяниями – запомните мне это тут! А дышать огнем я вовсе не могу – я же не дракон. Порохом я вашу помойку, по старинке… И чем вам зубы мои не нравятся? – широко улыбнулся герцог.

– Покрыл их серебрянкой, плут! Инае зубья? – белае да крепкае, – посветили фонарем Рагнеру в лицо. – Нас не обдуть! У богачав таковсках нету!

– Да с чего вы взяли? – удивился Рагнер, зажимая в ладони кинжал, какой еще медлил доставать – воевать против пятнадцати амбалов с топорами представлялось чистым самоубийством.

– Сахера многага ядять! – уверенно и с небольшой завистью ответил «предводитель». – Давай, мужики! Притащим герцагу голову ентага плута – а он и нам ча-то да точна даст!

Рагнер достал из рукава свой тонкий кинжал, а лесорубы вновь лишь заржали. Тогда Сиурт вытащил откуда-то из-под своего малинового кафтана кистень с шипастой гирей на цепи – лесорубы уже охнули и немного отступили. Рагнер, опять поражаясь Сиурту, благодарно на него глянул, после чего они встали спина к спине и приготовились к драке.

«А, черт! – лихорадочно соображал Рагнер. – Не справимся, если только у Рернота не припасена в подштанниках секира. Так, Рернот им со спины зайдет… Отобрать надо топор у мордоворота, что тут за главного, лошадей толкнуть вперед… Черт, всё равно их много: тюкнут по башке – и… Неужто я помру в драном-сраном Нюёдлкосе, да в таком виде? Даже без штанов! Что за позор! И за что мне это всё? Маргарита!!»

Лесорубы нападать медлили. Шипастая гирька в умелых руках легко отправлял на тот свет или здорово калечила, а всего этого им не хотелось. Гафаг, предчувствуя недоброе, держался за спинами бородачей и раздумывал: не улизнуть ли ему, пока не поздно. Нелепости данной картине, разворачивавшейся на пустыре, придали возобновившиеся сладкие стоны из лупанара, теперь уже точно похожие на любовную игру.

Вдруг послышался нежный голосок:

– Вы тута ча ащё затеяли? Каго ента к нам не пущаете? – захихикали невидимые дамы.

– Самого герцога Раннора к вам не пущают – громко ответил Рагнер. – Решил поглядеть на славный Нюёдлкос, а мне на стол наплевали, оскорбили и еще убить удумали! В последний раз говорю: побросали топоры да пали все тут передо мною!

Рослых лесорубов бойко растолкали две жрицы любви: обе были светловолосыми и с ярко-раскрашенными лицами, походили они на мать и дочь. Оглядев Рагнера и захудалых лошаденок, лупы разочарованно надули губы.