Охра

– Вы чем-то взволнованы?

– Воспаление спадет, когда я погружу анеха, и собственно, тебя в самолет.

– Что случилось?

– Та девица, новая защитница, успела отягчить нам дела. – Жеро тяжело выдохнул. – Не суть.

– Темпераментная девчонка. А что с аборигеном?

– В каком смысле?

– Живой? Без претензий?

– Франка, я занят. Начинай собираться.

Я умылась и вышла к фургону. Несмотря на розоватую облачность – светло. Анех уже упакован. Смуглый и Себастьян сидели у походной печки. Смуглый не подавал виду на вчерашнее, но левая часть лица его распухла. Себастьян черпнул мне в кружку геркулес. Как же пресно.

– Без сахара?

– Разумеется. Сахар любят лошади, учуют его, даже спрессованный в мешках на складе. А на лошадей соберутся анехи – тогда пиши пропало.

– Разве охотникам это не на руку?

– По-твоему, здесь круглосуточная гостиница туристов с винтовками? Местные не стреляют в зверей. А прятаться в сопливых шатрах – смешно.

Я обратилась к аборигену:

– Почему вы не защищаетесь? Анех не так гуманен к человеку.

Смуглый покачал головой. Себастьян поднял с земли костяной шарик:

– Он не понимает тебя.

– Ты можешь спросить?

Себастьян со смешком перевел мой вопрос Курзэну.

– Он не понимает тебя.

– Что именно ему не понятно?

– Все.

– Он издевается?

– Почему? Рзжджэ йик рподзлнрг. – Себастьян повторил вопрос аборигену. Тот только пожал плечами. – Курзэн не понимает, что ты хочешь от него. Смуглый загаганил.

– Тебя это забавляет?

– Безусловно. Смотреть как ты задыхаешься. – Себастьян улыбался. – Они живут по другому времени, в другом мыслительном направлении, Франка. Он не насмешничает, когда не может понять тебя. Он не знаком даже с теоретической возможностью убийства. Анех может разделаться с человеком, но наоборот… это как?

– Не понимаю.

К нам выбежал профессор:

– Поели? Собираемся! Вечером обещают туман.

– С чего вдруг в апреле?

– Себастьян, ты как в первый раз здесь.

– Как раз таки не в первый.

Мы сели в пикап. Смуглый махал нам в след.

Жеро возился с картой.

– Так, судя по всему, до Придата мы доберемся через четыре часа. Если заметите анеха, придется еще и поохотится.

– Профессор, сколько анехов вы обычно привозите с поездки?

– Максимум трех. Это за двадцать лет. А так и один – отлично.

Себастьян спросил, кто заберет вертолет.

– Конкистадоры отгонят его на базу.

– Мне показалось, что тот абориген не шибко был вам рад.

– Я могу его понять, Франка. Мы все-таки разрушаем их жизнь. Они никогда не смогут ассимилироваться, этот народ другой, полярный нам. Встреча с людьми для них достаточно болезненна, а мы постепенно наводим здесь свои порядки.

– Как вы считаете, когда перебьют всех анехов, сюда можно будет перебраться?

– В каком смысле, я не понял. Имеешь в виду построить здесь города?

– Вроде того.

– Если только для сумасшедших. Когда отстрелят последнего анеха, то перекинуться на лошадей. Затем пески сами выжгут местных. И вот, на Земле, плюс один сепсис.

Я ликовала. Какое счастье, даже не верю, что впереди показался оазис. После душной консервы, мы остановились у источника. На другой стороне, над водоемом склонилась лошадь. Она отличается от привычной домашней. У этой более тонкая шея; покровная шерсть как у изабелловой масти, но прилично длиннее, если сравнивать – как у гладкошерстной кошки, за счет шерсти жилистости почти не видно. Ноги высокие и тонкие, особенно пять, крутой пястный подъем. Репица широкая, блики на голубоватых волосках гривы. А главное – глаза. Я видела породистых кобыл с голубыми, зелеными, но глазницы лошади Охры похожи на человеческие – защищены лобными дугами и черной шерстью над веками. В чем еще разница? Нет существенной, но животное выглядит по инапланетному, опасно.

Мы сели на песок. Я вытянула загорелые ноги, хоть что-то приятное, и любовалась лошадью.

– Какие они красивые. Почему их не ловят?

– Запрещено. Эта особь водится только здесь, в особом климате. Эти лошадки слишком чувствительны. У всех образцов останавливалось сердце, когда пытались их чипировать и отправить отсюда. Поэтому наслаждайся, Франка.

– Он нас не боится.