Черная стрела (сборник)

– Умно вы поступили, – сказал лорд. – Это мне нравится еще потому, что в прошлую ночь вы дрались очертя голову, скорее как дикий безумец – сарацин, чем как христианский рыцарь. Но мне не пристало жаловаться, так как я был побежден.

– Вы были побеждены, потому что упали, милорд, – возразил Дик. – Если бы не помогли волны, то мне пришлось бы плохо. Вам угодно было отметить меня знаками кинжала, которые и теперь на моем теле. В конце концов, милорд, мне думается, что все опасности, так же как и все выгоды этой маленькой стычки на берегу, выпали на мою долю.

– Я вижу, вы достаточно проницательны, чтобы этим воспользоваться, – заметил незнакомец.

– Нет, милорд, – ответил Дик, – я не думаю извлекать из этого выгоду. Но когда при свете дня я вижу, какой храбрый рыцарь сдался – не мне, а судьбе, темноте и приливу, – как легко бой мог принять совсем другой оборот для такого неопытного и неотесанного воина, как я, то вы, милорд, не должны находить странным, что я смущен выпавшей на мою долю победой.

– Вы хорошо говорите, – сказал незнакомец. – Ваше имя?

– Мое имя, если вам угодно знать его, – Шелтон, – ответил Дик.

– Меня зовут лорд Фоксгем, – сказал незнакомец.

– Значит, милорд, вы, с вашего позволения, опекун самой милой девушки в Англии, – ответил Дик, – и не может быть никакого разговора об условиях выкупа как вашего, так и тех, кто был с вами на берегу. Прошу вас, милорд, окажите мне вашу милость и благосклонность, отдайте мне руку моей возлюбленной, Джоанны Седли, и примите со своей стороны свободу свою, свободу своих слуг и, если желаете, мою благодарность и службу до смерти.

– Но разве сэр Дэниел не ваш опекун? Мне казалось, что так говорили о сыне Гарри Шелтона, – сказал лорд Фоксгем.

– Не угодно ли вам сойти с лошади, милорд? Я рассказал бы вам откровенно, кто я, каково мое положение и отчего я решаюсь на такую смелую просьбу. Умоляю вас, милорд, присядьте на эти ступеньки, выслушайте меня до конца и судите меня милостиво.

Говоря это, Дик протянул лорду Фоксгему руку, чтобы помочь ему сойти с лошади, привел его к кресту, усадил на то место, где прежде сидел сам, и, стоя почтительно перед своим благородным пленником, рассказал ему всю свою историю до событий вчерашнего вечера включительно.

Лорд Фоксгем внимательно слушал его.

– Мастер Шелтон, – сказал он, когда Дик окончил свой рассказ, – вы самый счастливый и в то же время несчастный молодой джентльмен на свете; но счастье, которое у вас было, вы вполне заслужили, а несчастье не заслужено вами ни в каком случае. Ободритесь, потому что вы приобрели друга, который может оказать вам услугу и имеет власть на это. Что касается вас, то, хотя человеку вашего происхождения и не годится водиться с шайкой лесных бродяг, я должен признать, что вы и храбры, и честны, очень опасны в бою, очень любезны в мирное время; юноша с превосходными наклонностями и отважного вида. Что касается ваших поместий, вы не увидите их, пока мир снова не перевернется; пока Ланкастер одерживает верх, сэр Дэниел будет владеть ими. Относительно благородной девицы, которую я опекаю, дело иное: я еще раньше обещал ее руку одному джентльмену, родственнику нашего дома, некому Гэмли. Обещание дано давно…

– Да, милорд, а теперь сэр Дэниел обещал ее руку милорду Шорби, – перебил Дик. – И это обещание, хотя и данное позже, по всей вероятности, окажется более действительным.

– Это истинная правда, – сказал лорд Фоксгем. – И, принимая во внимание, что я ваш пленник, которому вы, по соглашению, оставили только жизнь, а самое главное, что девушка находится, к несчастью, в других руках, я условно даю свое согласие. Помогите мне с вашими добрыми молодцами…

– Милорд, – воскликнул Дик, – ведь это те же самые лесные бродяги, за которых вы порицали меня, что я вожусь с ними!

– Пусть их будут, чем хотят, если только они умеют сражаться, – возразил лорд Фоксгем. – Ну так помогите мне, и если нам двоим удастся отбить девушку, клянусь моей рыцарской честью, она выйдет за вас!

Дик преклонил колено перед своим пленником; но тот легко соскочил с подножья креста, поднял юношу и поцеловал его как сына.

– Ну, – сказал он, – если вы женитесь на Джоанне, то мы должны заранее стать друзьями.

Глава IV. «Добрая Надежда»

Час спустя Дик был снова в гостинице «Коза и Волынка», сидел за завтраком и выслушивал донесения своих гонцов и часовых. Декуорса все еще не было в Шорби. Это случалось часто, так как он играл много ролей и принимал участие в многочисленных и разнообразных делах. Он основал общество «Черная стрела», когда разорился и жаждал мести и денег, но среди людей, особенно хорошо знавших его, он считался агентом и эмиссаром великого «делателя королей» в Англии – Ричарда, графа Уорвика.

Как бы то ни было, во время его отсутствия ведение дел в Шорби выпадало на долю Ричарда. Он сидел за завтраком с душой полной тревоги и задумчивым выражением лица. Между ним и лордом Фоксгемом было решено нанести решительный удар в этот вечер и освободить Джоанну силой.

Однако препятствий оказывалось много. По мере того как к Дику являлись разведчики, он узнавал все более и более неприятные новости.

Ночной бой встревожил сэра Дэниела. Он увеличил гарнизон дома и в саду; не довольствуясь этим, он расставил всадников по всем соседним тропинкам так, чтобы они могли ему дать немедленно знать о всяком движении. В то же время во дворе его собственного дома стояли оседланные лошади, и всадники, вооруженные с головы до ног, ждали только сигнала к отправлению.

Ночное предприятие казалось все более и более неосуществимым, но вдруг лицо Дика прояснилось.

– Лоулесс! – крикнул он. – Ведь ты был моряком. Можешь ли ты украсть для меня судно?

– Мастер Дик, – ответил бывший моряк, – если вы поддержите меня, я готов украсть кафедральный собор в Йорке.

Вскоре они вышли из гостиницы и отправились вниз к гавани. Это была довольно большая бухта, окруженная песчаными холмами и размытыми дюнами. Берега были засыпаны обломками и всяким хламом; к гавани вели глухие, заброшенные улицы города. Много палубных судов и лодок стояло там на якоре или было вытащено на берег. Продолжительная дурная погода загнала их из открытого моря в прибежище порта, а большие черные тучи и холодные шквалы, следовавшие один за другим и приносившие иногда сухой снег, не предвещали улучшения, а скорее угрожали еще более сильным штормом в недалеком будущем.

Большинство моряков, чтобы укрыться от холода и ветра, отправились на берег и шумели и пели в прибрежных харчевнях. Многие из судов раскачивались на якорях без присмотра. По мере того как становилось поздно и погода не выказывала никаких признаков улучшения, число таких судов возрастало. На эти-то суда, в особенности на те, которые стояли подальше, Лоулесс и обратил внимание. Дик, сидя на якоре, наполовину ушедшем в песок, прислушивался то к грубым, могучим голосам урагана, то к хриплому пению матросов в ближайшей таверне; но вскоре он забыл о том, что окружало его, забыл и все заботы в приятных воспоминаниях об обещании лорда Фоксгема.

Мечтания его были прерваны прикосновением чьей-то руки к его плечу. То был Лоулесс, который указывал на маленькое судно невдалеке от устья гавани, правильно и плавно покачивавшееся на волнах. Как раз в эту минуту луч бледного солнца упал на палубу, вырисовывавшуюся на фоне мрачных туч. При этом мгновенном освещении Дик увидел двух людей, тащивших шлюпку вдоль борта судна.

– Вот, сэр, – сказал Лоулесс, – заметьте хорошенько. Вот вам судно на эту ночь.

Шлюпка отделилась от судна, и двое людей, повернув ее по ветру, весело поплыли к берегу. Лоулесс обернулся к какому-то праздношатающемуся.

– Каково его название? – спросил он, указывая на маленькое судно.

– Его зовут «Добрая Надежда», оно из Ярмута, – ответил незнакомец. – Имя капитана – Арбластер. Он гребет на носу вон той шлюпки.

Этого-то и нужно было Лоулессу. Поспешно поблагодарив незнакомца, он пошел по берегу к песчаной бухточке, к которой направлялась шлюпка. Тут он занял позицию, и лишь только сидевшие приблизились настолько, что могли слышать его, он открыл огонь по морякам.

– Эй, кум Арбластер! – кричал он. – Вот так хорошая встреча! Нет, право, чудесная встреча, клянусь распятием! А это «Добрая Надежда»? Ах, я узнал бы ее среди десяти тысяч! Славное судно! Подплывай-ка, кум! Хочешь выпить? Я получил поместье, о котором ты, без сомнения, слышал. Я богат теперь, я перестал плавать по морю – плаваю больше по элю, приправленному пряностями. Ну, молодец, давай-ка руку! Выпей со старым товарищем!

Шкипер Арбластер, длиннолицый, много видавший на своем веку человек, с ножом на тесьме, висящим на шее, по походке и манерам похожий на любого из моряков того времени, отступил назад в очевидном изумлении и с недоверчивостью. Но упоминание о поместье, вид полупьяного простодушия и дружелюбия, очень искусно принятые Лоулессом, помогли победить его подозрительность. Выражение лица его смягчилось, и он протянул руку к руке лесного бродяги.

– Нет, – сказал он, – я не помню тебя. Но что же из этого? Я готов выпить со всяким, кум, так же как и мой Том. Любезный Том, – прибавил он, обращаясь к своему спутнику, – вот мой кум. Фамилии его я не помню, но, без сомнения, он очень хороший моряк. Пойдем выпьем с ним и с его другом на берегу.

Лоулесс пошел впереди, и вскоре все сидели в питейном доме. Так как дом этот был довольно новым и стоял в уединенном месте, он был не так набит посетителями, как другие, находившиеся ближе к центру порта. Это был простой, деревянный сарай, очень похожий на блокгаузы, встречающиеся в девственных лесах Америки в настоящее время. Вся обстановка его состояла из одного-двух шкафов, нескольких голых скамей и положенных на бочонки досок, изображавших столы. Посреди сарая, раздуваемый сильными сквозными ветрами, пылал огонь из корабельных обломков, изрыгая густой дым.

– Эх, – сказал бывший францисканец, – вот она, радость моряка – хороший огонь, добрая чарочка вина на берегу, когда на дворе скверная погода и далекая морская буря разгуливает по крыше! За «Добрую Надежду»! Добрый путь ей!

– Да, – сказал шкипер Арбластер, – правда, хорошо быть на берегу в такую погоду. Что ты скажешь на это, Том? Кум, ты хорошо говоришь! Хотя я никак не могу припомнить твоего имени, но ты говоришь очень хорошо. Доброго пути «Доброй Надежде»! Аминь!

– Друг Дикон, – продолжал Лоулесс, обращаясь к своему начальнику, – у вас, если не ошибаюсь, есть неотложные дела? Пожалуйста, отправляйтесь тотчас же. Я же останусь в самом отборном обществе, с двумя старыми моряками; а до тех пор, пока вы вернетесь, я готов побиться об заклад, что эти славные малые останутся и будут пить чарку за чаркой. Мы ведь не похожи на людей на берегу, мы крепкие морские волки!

– Хорошо придумано! – сказал шкипер. – Можете идти, мой мальчик. Я останусь в обществе вашего доброго друга и моего доброго кума, пока не потушат огней и даже, клянусь Святой Марией, до восхода солнца! Видите, когда человек долго бывает в море, от соли его внутренности превращаются в глиняные. Дайте ему выпить целый колодец – он все еще не утолит своей жажды.

Ободряемый таким образом со всех сторон, Дик встал, раскланялся с приятелями и, выйдя на воздух, где свирепствовала буря, отправился как можно быстрее в гостиницу «Коза и Волынка». Оттуда он послал сказать лорду Фоксгему, что, как только наступит вечер, у них будет крепкое судно для поездки по морю. Потом, взяв с собой двух спутников, имевших некоторое понятие о море, он вернулся в гавань к маленькой песчаной бухте.

Шлюпка «Доброй Надежды» стояла среди многих других, отличаясь от них своими чрезвычайно малыми размерами и хрупким видом. Действительно, когда Дик со своими двумя спутниками заняли места в лодке и стали выплывать из бухты в открытую гавань, маленькая скорлупка погружалась в волны и дрожала при каждом порыве ветра, как будто готовая опуститься на дно.

Как мы уже говорили, «Добрая Надежда» стояла на якоре далеко от берега, где было сильное волнение. На расстоянии нескольких кабельтовых не было других судов; те же, которые стояли ближе, были пусты. Когда шлюпка приблизилась к судну, пошел густой снег; внезапно наступившая темнота скрывала движения гребцов от какого бы то ни было наблюдения за нами. В один миг Дик и его люди вскочили на вздымавшуюся палубу, и вскоре шлюпка уже танцевала у кормы. «Добрая Надежда» была взята в плен.

Это было хорошее, крепкое судно, закрытое на носу и в середине, но с открытой кормой. У него была одна мачта, а оснастка его представляла собой нечто среднее между оснасткой фелуки и люгера. По-видимому, торговое предприятие шкипера Арбластера оказалось превосходным, так как трюм был полон бочонков французского вина, а в маленькой каюте капитана кроме образа Девы Марии, что доказывало его набожность, находились запертые на замок сундуки и шкафы, говорившие о его богатстве и заботливости.

Собака, единственная обитательница судна, яростно лаяла и кусала похитителей за пятки, но ее скоро прогнали в каюту, и запертая дверь заглушила ее справедливый гнев. На ванты был поднят зажженный фонарь, чтобы с берега можно было ясно разглядеть судно; один из бочонков в трюме был открыт, и чаша превосходного гасконского вина осушена в память события этого вечера. Потом один из похитителей начал приготовлять лук и стрелы на случай нападения, а другой спустил шлюпку за борт и ожидал в ней Дика.

– Ну, Джек, карауль хорошенько, – сказал юный командир, собираясь последовать примеру своего подчиненного, – ты наверняка хорошо сделаешь это.

– Ну конечно, все пойдет превосходно, пока мы будем стоять здесь; но как только мы повернем нос этого бедного корабля из гавани… Вот, взгляните, как он дрожит! Бедняга слышал мои слова, и сердце у него забилось в дубовых ребрах! Посмотрите, мастер Дик! Как становится темно!