Черная стрела (сборник)

Действительно, тьма вокруг была поразительной. Громадные валы один за другим подымались из темноты, с шумом устремлялись на палубу «Доброй Надежды» и с головокружительной быстротой погружались в море с другой стороны. Редкие хлопья снега и брызги пены налетали на палубу, осыпая ее; снасти печально поскрипывали от ветра.

– Правда, вид неважный, – сказал Дик, – но ничего! Это шквал, он скоро пройдет!

Но, несмотря на эти слова, мрачный, холодный вид неба, шум и завывание ветра действовали на него угнетающим образом. Когда он сошел с борта судна и снова направился к пристани бухты со всей быстротой весел, то набожно перекрестился и вручил небесам жизнь всех, кто решился выйти в море.

На пристани бухты собралось уже около дюжины лесных разбойников. Лодку оставили на их попечение, и им было велено немедленно садиться.

Несколько дальше на берегу Дик увидел лорда Фоксгема, торопившегося навстречу ему. Лицо его было закрыто темным капюшоном; простой, длинный, жалкого вида плащ покрывал его блестящие латы.

– Молодой Шелтон, – сказал он, – так вы действительно отправляетесь в море?

– Милорд, – ответил Ричард, – дом окружен всадниками, со стороны суши в него нельзя попасть, не подняв тревоги. Если сэр Дэниел узнает о нашем предприятии, мы точно так же не будем в состоянии выполнить его, как если бы мы захотели ехать на ветре. Обойдя кругом по морю, мы подвергаемся некоторой опасности от стихии; но, самое главное, у нас есть шанс достигнуть цели и увезти девушку.

– Ну, ведите меня, – сказал лорд Фоксгем, – я пойду за вами, чтобы не было стыдно, но, признаюсь, желал бы лучше быть в постели.

– Сюда, – сказал Дик, – мы идем за нашим кормчим.

И он повел лорда к простому питейному дому, где назначил свидание части своих подчиненных. Он нашел некоторых из них у наружной двери; более смелые вошли в комнату и, заняв места как можно ближе к товарищам, окружили Лоулесса и сидевших с ним моряков. Эти последние, судя по их расстроенным лицам и мутным глазам, давно перешли границы умеренности. Когда Ричард в сопровождении лорда Фоксгема вошел в комнату, все трое пели старинную, печальную морскую песню под аккомпанемент завываний ветра.

Молодой предводитель обвел сарай быстрым взглядом. В огонь только что подбросили дров, и клубы черного дыма заволакивали комнату так, что трудно было видеть что-нибудь в отдаленных углах. Но ясно было, что люди Дика превосходили количеством число остальных посетителей. Удостоверившись в этом на случай неудачи выполнения своего плана, Дик подошел к столу и занял свое прежнее место на скамье.

– Эй, – крикнул шкипер пьяным голосом, – эй, кто вы такой?

– Мне нужно поговорить с вами вне дома, мастер Арбластер, – сказал Дик, – а здесь мы вот о чем поговорим. – И он показал при свете огня золотую монету. Глаза моряка загорелись, но он все еще не узнавал нашего героя.

– Да, мальчик, – сказал он, – я пойду с вами. Кум, я сейчас вернусь. Пей хорошенько, кум.

И, взяв Дика под руку, чтобы удержаться на ногах, он пошел к двери питейного дома.

Как только он перешагнул порог, десять сильных рук схватили его и связали, а две минуты спустя он был брошен на соседнем сеновале по горло в сено со связанными руками и ногами и с кляпом во рту. Затем рядом с ним бросили его слугу Тома, также связанного, и предоставили им предаваться печальным размышлениям целую ночь.

Так как скрываться больше не имело смысла, то воины лорда Фоксгема были вызваны условным сигналом. Отряд смело овладел необходимым количеством лодок, и целая флотилия их отправилась на свет фонаря, повешенного на снастях корабля. Задолго до того, как последний человек из отряда взобрался на палубу «Доброй Надежды», яростные крики с берега показали, что по крайней мере часть моряков заметили пропажу своих лодок.

Но было уже поздно, чтобы вернуть лодки или отомстить за них. Из сорока воинов, собравшихся на украденном судне, восемь уже бывали на море и могли играть роли матросов. С их помощью поставили парус. Подняли якорь. Лоулесс, продолжая пошатываться и напевать одну из морских баллад, положил руки на румпель, и «Добрая Надежда» поплыла во тьме ночи навстречу громадным волнам за пределами гавани.

Ричард занял место у мачты. За исключением света от фонаря на судне и нескольких огоньков в городе Шорби, которые уже стали исчезать с подветренной стороны, кругом не было видно ни зги. Только по временам, когда «Добрая Надежда» с головокружительной быстротой опускалась во впадину меж валов, гребень волны разбивался, и на одно мгновение взлетал водопад белой пены; но в следующее мгновение он устремлялся в кильватер судна и исчезал там.

Многие из экипажа громко молились; другие страдали морской болезнью и перебрались в трюм, где растянулись среди клади. Слишком быстрый ход, пьяное хвастовство Лоулесса, продолжавшего кричать и распевать на ходу, заставили бы самого храброго человека на борту «Доброй Надежды» усомниться в удачном результате плавания.

Но Лоулесс, как бы по инстинкту, провел судно среди громадных волн, прижавшись с подветренной стороны к покрытому зеленью песчаному берегу, где оно шло некоторое время в затишье, и, наконец, провел его вдоль набережной из грубых камней. Тут судно быстро привязали и оставили качаться и скрипеть в темноте.

Глава V. «Добрая Надежда»

(продолжение)

Набережная была не очень далеко от дома, в котором находилась Джоанна; оставалось только спустить людей на берег, окружить дом сильным отрядом, выломать дверь и похитить пленницу. Тогда задача «Доброй Надежды» была бы выполнена: она доставила их в тыл врага, а отступление – во всяком случае, удастся ли предприятие или нет – могло быть успешнее произведено по дороге в лес и к резерву лорда Фоксгема.

Но высадить людей на берег оказывалось нелегкой задачей. Многие из них чувствовали себя нехорошо, все закоченели от холода; теснота и беспорядок на судне нарушили дисциплину; быстрота хода и ночная тьма удручающе подействовали на них. Они кинулись на набережную. Лорду с обнаженной шпагой пришлось удерживать своих собственных людей; движение беспокойной толпы было остановлено не без шума, нежелательного в данном случае.

Когда порядок отчасти восстановился, Дик с несколькими отборными людьми двинулся вперед. Темнота на берегу по сравнению со светлой пеной прибоя, казалось, сгустилась, точно воздух обратился в плотное вещество. Свист и завывание бури заглушали все остальные звуки.

Они только дошли до конца набережной, как ветер внезапно спал. В наступившей тишине послышался глухой стук копыт лошадей и лязг оружия. Дик остановил шедших за ним людей и, сделав несколько шагов, вступил на дюну. Тут он убедился, что на них движутся люди и лошади. Сильное отчаяние овладело им. Если их действительно подстерегают враги, если они заняли набережную с той стороны, где была сделана высадка на берег, ему и лорду Фоксгему будет очень трудно защищаться, так как позади них будет море, и людям придется толпиться в темноте на узкой плотине. Он дал условный сигнал – осторожно свистнул.

Сигнал оказал далеко не желанное действие. В ночной тьме посыпался град наудачу посланных стрел. Люди на набережной стояли так плотно друг к другу, что стрелы попали в некоторых из них; раздались крики испуга и боли. Лорд Фоксгем был ранен при первом залпе. Хоксли сейчас же велел отнести его на судно, и в продолжение недолгой схватки люди лорда сражались без всякого руководства. Это, по всей вероятности, и было причиной последовавшего затем бедствия.

В конце набережной Дик с горстью своих людей удержал на минуту свою позицию. С обеих сторон было несколько раненых, сталь скрещивалась со сталью, ни один из отрядов не мог похвастаться преимуществом. Но в мгновение ока счастье изменило отряду с корабля. Кто-то крикнул, что все потеряно, и люди были настроены так, что охотно поверили неприятному известию, передававшемуся от одного к другому.

– Назад, братцы, если дорожите жизнью! – раздался новый крик.

Еще один из отряда, с истинным инстинктом труса, распространил весть, неизменно появляющуюся при всех отступлениях: «Нам изменили!» И в одно мгновение вся толпа, волнуясь и толкаясь, ринулась назад, вниз по набережной, обращая к преследователям свой беззащитный тыл и оглашая ночной воздух трусливыми восклицаниями.

Один трус отталкивал корму судна, тогда как другой держал его за нос. Беглецы с пронзительными криками вскакивали на борт или обрывались и падали в море. Некоторые из них были убиты преследователями на набережной. Многие пострадали на палубе судна: в слепом ужасе они поспешно вскакивали на борт, падая и давя друг друга. Наконец, нарочно или случайно, нос «Доброй Надежды» освободился от цепи, и всюду поспевавший Лоулесс, который все время оставался на руле, благодаря своей силе и храброму отпору немедленно направил судно на надлежащий путь. «Добрая Надежда» снова пошла вперед, в бурное море; потоки крови текли с палубы, заваленной трупами и ранеными. В темноте судно двинулось вперед, борясь с волнами.

Лоулесс вложил кинжал в ножны и обернулся к ближайшему соседу.

– Я здорово отметил их, кум, – сказал он, – этих крикливых, трусливых псов.

В то время как беглецы вскакивали на судно, спасая свою жизнь, они, по-видимому, не замечали грубых пинков и сильных ударов кинжалом, благодаря которым Лоулессу удалось удержать свое место во время всеобщего смятения. Но теперь они начали яснее понимать положение дел, а может быть, кто-нибудь кроме собеседника рулевого услышал его слова.

Пораженные паникой войска медленно приходят в себя, а люди, только что обесчестившие себя трусостью, как бы для того, чтобы стереть воспоминание об их проступке, часто переходят к совершенно противоположному настроению – к бунту. Так случилось и теперь: те самые люди, которые побросали свое оружие, которых втащили за ноги на палубу «Доброй Надежды», начали роптать на своих вождей и требовать наказания кого-то. Все возрастающее неприязненное чувство обратилось на Лоулесса.

Чтобы удобнее выйти из гавани, старый лесной бродяга направил нос «Доброй Надежды» прямо в сторону открытого моря.

– Это что такое! – заорал один из недовольных. – Он ведет нас в море!

– В самом деле! – закричал другой. – Ну, это явная измена!

Все хором принялись кричать об измене и пронзительными голосами с ужасными ругательствами требовали, чтобы Лоулесс поскорее привез их к берегу. Стиснув зубы, Лоулесс молча продолжал вести «Добрую Надежду» по тому же курсу, среди огромных волн. Частью под влиянием хмеля, частью из чувства собственного достоинства, он не отвечал ни на бессмысленные выражения ужаса, ни на позорные угрозы. Недовольные собрались позади мачты; ясно было, что они, как петухи на дворе, кричат, чтобы придать себе храбрости. Очевидно, они были готовы ко всякому несправедливому, неблагодарному поступку. Дик начал подниматься по лестнице, чтобы остановить проявления недовольства, но один из лесных бродяг, смысливший кое-что в морском деле, предупредил его:

– Ребята, – начал он, – право, у вас деревянные головы! Чтобы вернуться назад, нам надо выйти в открытое море, не правда ли? Ну вот, старый Лоулесс…

Кто-то ударил оратора в зубы и по лицу, и в следующее мгновение с быстротой огня, распространяющегося в сухой соломе, его повалили на пол; трусливые товарищи топтали его ногами, а затем кинжалами отправили на тот свет. Гнев Лоулесса прорвался наружу.

– Ведите корабль сами! – с проклятием прогремел он и покинул руль, не думая о результатах.

В это мгновение «Добрая Надежда» дрожала на гребне огромной волны. С ужасающей быстротой она опустилась до другую сторону гребня. Волна, похожая на большой черный бастион, вдруг поднялась перед нею; дрожа от сильного удара, «Добрая Надежда» ринулась своей носовой частью в прозрачную гору. Зеленая вода окатила судно с кормы до носа; высота воды доходила до колен; брызги летели выше мачты. «Добрая Надежда» поднялась с другой стороны с жалобным скрипом и дрожью, словно раненое животное.

Шестерых или семерых недовольных волны снесли за борт. Когда остальные несколько опомнились и к ним вернулся дар речи, они стали громко взывать к святым и призывать Лоулесса, прося его снова вернуться к рулю.

Лоулесс не заставил упрашивать себя. Весь хмель вылетел у него из головы при виде ужасного результата его справедливого гнева. Он знал лучше всех, какой опасности опуститься на дно подвергалась «Добрая Надежда». Эта опасность не вполне прошла и теперь, судя по тому, как неустойчиво она шла по морю.

Дик, сброшенный на палубу толчком и чуть было не утонувший, встал и пошел по колено в воде по залитой палубе. Шатаясь, добрался он до старого рулевого.

– Лоулесс, – сказал он, – мы все зависим от тебя. Ты храбрый, стойкий человек и действительно искусный в управлении судном. Я поставлю около тебя трех людей, чтобы они оберегали тебя.

– Напрасно, мой мастер, – ответил рулевой, пристально вглядываясь в темноту. – С каждой минутой мы удаляемся от отмелей, море с каждой минутой будет все сильнее напирать на нас. Что же касается этих плакс, то скоро все они будут лежать на спинах. Потому что, мой мастер, – это странная тайна, но сущая правда – дурной человек никогда не бывает хорошим моряком. Только честные и смелые люди могут выносить такую качку.

– Ну, Лоулесс, – со смехом проговорил Дик, – это просто поговорка настоящих моряков! Смысла в ней не больше, чем в свисте ветра. Но скажи, пожалуйста, как мы идем? Каково наше положение? Хорошо ли?