Канатная плясунья

– Взгляни же сюда, храбрец. Взгляни на мою руку. Видишь, я могу отрезать твои грязные пальцы, и, когда тебе уже нечем будет держаться, я столкну тебя вниз. Если ты будешь держаться на перекладине и без рук, я выколю тебе глаза.

– Нет! Нет! – жалобно закричал акробат, невольно сжимаясь от страха при виде длинного лезвия ножа, которое тускло поблескивало в руке девушки.

– Тогда спускайся вниз и постарайся забыть и мое имя, и мое лицо, – сказала Кэрис уже более естественным голосом. – Учти, я становлюсь безумной, когда мне угрожают, – сделав шаг назад, она перескочила на другую перекладину, находившуюся в стороне от мужчин. – Да, кстати, Джорис, я совсем забыла сказать тебе одну вещь, – продолжала Кэрис, весело смеясь и подбрасывая в воздух нож. Потом она села на перекладину и, беззаботно болтая ногами, поймала нож, который за это время трижды перевернулся в воздухе. – Я владею еще одним мастерством. Ему научил меня мой первый покровитель – Морган Найфсроуэр.[8 - примеч.: Найфсроуэр – человек, метающий ножи (англ.)]

Трое мужчин, спешно спускавшиеся вниз, слегка приостановились и спрятались за столбы так, чтобы не служить мишенью для ножа. Она снова засмеялась. – Вам не стоит бояться, здесь я убивать вас не буду. Я уже говорила вам: с хозяином этого замка шутки плохи, и я не собираюсь навлекать на себя неприятности. Ступайте с миром. Я ничего не расскажу менестрелю кроме того, что вы были здесь, наверху. Но если кто-нибудь из вас увидит меня еще раз, это будет последнее, что он видел.

Когда мужчины ушли, Кэрис улеглась на перекладину и уставилась в потолок, улыбаясь своей дерзкой «лисьей» улыбкой. Вот ее проблема и разрешилась. Теперь для нее уже невозможно присоединиться к труппе Джориса, и она была уверена, что ни Телор, ни Дери не заставят ее вступать и во вторую разбойничью банду. Кэрис знала: Джорис со своими спутниками могут поджидать ее у входа в конюшню, надеясь, что она окажется глупой, и они смогут поймать ее, как только она выйдет. Что ж, пусть ждут, ее это больше не волнует. Если актеры слишком задержатся здесь, их непременно схватят за то, что они находятся в неположенном для них месте, но она сделала для этих людей все, что могла. Но вдруг девушка нахмурилась и села, вспомнив, что на столбике у колодца все еще висят ее платье и рубашка. И если она потеряет их, неприятности будут у нее самой. Кэрис могла, конечно, неожиданно выскочить из конюшни, стрелой пронестись мимо Джориса и его приятелей, схватить одежду и... Но она не могла придумать, где спрятаться от них на открытой площади двора, и понимала, что назад в конюшню они ее уже не пустят.

Кэрис не могла себе даже представить, что никто не притронется к ее вещам и не решится украсть их во избежание неприятностей. У нее всегда было мало вещей, и даже порванное платье казалось ей бесценным, а при мысли, что она потеряет хорошую рубашку Телора, девушку охватил ужас... Кэрис понимала только одно – ей во что бы то ни стало нужно снять со столба одежду, прежде чем ее заметит Джорис. Поднявшись на ноги, Кэрис двинулась к ближайшему столбу. Медленно, стараясь шуметь как можно меньше, она начала спускаться вниз, с опаской поглядывая на входную дверь и ожидая, что в любую минуту в конюшню ворвется эта троица и попытается схватить ее. Кэрис совершенно не представляла, как сможет отбиться от троих взрослых мужчин, не убив их. Или же они убьют ее. Но Кэрис понимала – она должна что-то сделать.

Телору удалось довольно прилично заработать на этой свадьбе, гораздо больше, чем он ожидал. Он не знал, почему те, кто просил его петь, на этот раз были столь щедры – в его черной, обшитой войлоком сумке, которую он прятал в чехле от старой арфы, лежало три золотых браслета, но он понимал, что это было вызвано, во всяком случае, не внезапным, значительным ростом его мастерства. В поведении некоторых людей, осыпавших Телора подарками, сквозила явная неуверенность, словно они считали, что все равно не смогут сохранить то, что имеют, поэтому позволяли себе такую щедрость. Но эта причина не объясняла расточительности всех троих, подаривших Телору золото. Лорд Уильям Глостер, к примеру, ничуть не казался обеспокоенным. Телор покачал головой, как делал всякий раз, думая об Уильяме Глостере. Этот человек и нравился Телору, и не нравился.

Именно такое двойственное чувство испытывал он к лорду Уильяму. Телор понимал, что у лорда довольно злобный характер, он чувствовал, какой страх испытывают по отношению к Глостеру его слуги, да и другие лорды тоже, и Телор просто не мог игнорировать эту деталь, характеризующую лорда Уильяма. Но у него была и другая характерная черта – он любил музыку и поэзию, действительно, по-настоящему понимал всю радость «творческого созидания», хотя и не объявлял себя поэтом или сочинителем музыки. Именно из-за глубочайшего интереса лорда Уильяма не только к уже готовым творениям, но и к процессу их написания, из-за того, что он знал толк в хороших вещах, даже если они и были новыми, Телор старался не обращать внимания на ту сторону характера Уильяма Глостера, которая была не слишком приятной. Телору даже не приходило в голову, что эта порочность натуры лорда может когда-нибудь коснуться его самого; за себя Телор не боялся. Но все же в глубине души он чувствовал опасность, исходившую от этого человека, и это беспокоило менестреля даже в те минуты, когда от общения с лордом сердце его наполнялось теплым, приятным ощущением товарищества, чего ни с кем, кроме Юриона, Телор никогда не испытывал.

Столь успешное выступление на свадьбе натолкнуло менестреля на мысль о том, что он может на какое-то время позволить себе отдых. Но дело не только в этом. Если, действительно, вспыхнет война, он просто будет вынужден вернуться назад, в Бристоль, или в другой город, достаточно сильный, чтобы сохранить безопасность своих жителей. И тогда ему придется некоторое время, даже, может быть, несколько месяцев, жить на те средства, которые он заработал здесь. И проблема будет вовсе не в горожанах, обычно гораздо менее щедрых, чем лорды, просто когда кругом идет война, мало кому хочется слушать песни менестреля.

Теперь Телору захотелось как можно скорее вы: ехать за пределы замка Коумб. Даже мысль о том, что он может попасть в милость к де Данстенвиллу и остаться в заточении в замке Коумб, если разразится война, казалась Телору ужасной. Поэтому, вопреки своему желанию заработать на этой свадьбе как можно больше, Телор несказанно обрадовался, узнав, что время проведения турнира сокращается до одного дня вместо обычных двух.

Как правило, во время больших празднеств один день отводился на рыцарские турниры, после которых на следующий день устраивалась всеобщая рукопашная схватка, напоминающая самую настоящую войну, только в меньших масштабах. Но вместо этого де Данстенвилл объявил, что утром состоятся лишь несколько рыцарских поединков, участники которых уже сделали вызов друг другу, а после них сразу же начнется всеобщий рукопашный бой. Большинство гостей остались довольны принятым решением, потому что многие, так же, как и Телор, стремились поскорее выехать из замка Коумб, хотя Телор считал, что на это у них были совсем другие причины.

У Телора сложилось впечатление, что ожидание турниров и общей драки не только не разрядило накалившуюся атмосферу, царившую в замке, всю напряженность которой менестрель ощутил в первый же день своего пребывания здесь, но, напротив, только усилило беспокойство собравшихся. Было очевидно, гости делятся друг с другом не слишком радостными новостями. До Телора дошли слухи, что вскоре в Англию должны привезти Генри, внука покойного короля, для того, чтобы возобновить сопротивление королю Стивену, а король Стивен будет стараться захватить южное побережье страны, лишив тем самым принца Генри возможности ступить на английскую землю. Но Телору было известно еще, что Роберт, граф Глостер, строит в этой части страны крепости и вводит туда войска, чтобы армия короля Стивена не осмелилась атаковать гавани, расположенные на южном побережье. Поговаривали о том, что королю Стивену известно о намерениях и планах графа Глостера, и о том, что он собирает армию для нападения на новые крепости Глостера и его союзников.

Телор не мог не желать, чтобы гром, молния или чума поразила всех троих – принца Генри, короля Стивена и графа Роберта, а заодно и всех их наиболее горячих и ревностных сторонников. В том числе и уэльсцев, которые, если верить слухам, готовы подняться и наводнить Англию, грабя и выжигая все на своем пути, в то время как две враждующие группировки будут продолжать свирепствовать и уничтожать друг друга. Телор мечтательно улыбнулся своему представлению о рае на земле, понимая, что оно не очень-то совершенно. Возможно, будет лучше, если один из претендентов на трон все-таки останется в живых, чтобы удержать оставшуюся знать от бессмысленных войн друг с другом и обеспечить защиту против уэльсцев, поскольку, если их вообще сотрут с лица земли, это несказанно опечалит Юриона. Телору было абсолютно все равно, кто из лиц, предъявляющих свои права на трон, останется в живых. Пока в стране, где он живет, будет царить мир, менестрелю совершенно безразлично, кто в этой стране король или королева.

И все же в день проведения турнира у Телора совсем не осталось времени на подобные увлекательные умозаключения. Во время рыцарских турниров его обязанность – произносить помпезные, напыщенные речи о древнем и славном происхождении участников, их удивительной храбрости, беспримерной доблести и отваге (несмотря на то, что иногда это было совсем не так, но этого требовала традиция). И уж, конечно, он восхвалял удаль тех рыцарей, которые ему за это хорошо платили. Телор был польщен, когда его просили об этом оба участника поединка, если же кто-то отказывался от его услуг, это совсем не радовало Телора, потому что отказ мог означать только одно – этот человек что-то имеет против него. Но в любом случае Телор прежде всего восхвалял доблесть того рыцаря, который первым попросил его об этом, а не только, кто предложил за это большую цену, как делали многие менестрели. Но он, действительно, был очень рад, когда де Данстенвилл жестом руки подозвал его к себе и попросил исполнить какую-нибудь военную песню в то время, как участники рукопашного боя соберут свои отряды.

Телору страшно хотелось спеть «Битву при Малдоне», в которой все, сражающиеся за свою честь, погибают на поле боя. Он понимал, что им движет простое упрямство и безумие. И тем не менее это была всего лишь случайная циничная мысль. Де Данстенвилл может казнить менестреля за исполнение столь расхолаживающей, приводящей в уныние песни. «Битва при Малдоне» – саксонская песня, и Телор мог исполнять ее лишь в очень немногих домах старинной английской знати, где с грустью и отчаянием цеплялись за дорогие сердцу воспоминания об их былой славе и богатстве.

И Телор запел живую и энергичную песню, повествующую о битве при Гастингсе, в результате которой предки норманнов захватили страну, которой теперь правили.

После этого Телор был относительно свободен. Относительно, потому что все равно должен был присутствовать на турнире – он мог понадобиться для того, чтобы исполнить элегию над убитым героем. Убийства, конечно, не входили в цель рукопашного боя, предполагающего лишь дружеский поединок в искусствах, необходимых на войне, и, поскольку побежденный платил победителю выкуп, которого убитый, естественно, заплатить не мог, смертельные удары были не более, чем случайностью. Но участники рукопашного боя пользовались тем же оружием, что и во время настоящего боя, поэтому не было ничего удивительного, что булава бьет слишком сильно, а удар меча оказывается слишком глубоким.

Телор пожал плечами, размышляя над этим. Это казалось ему абсолютным сумасшествием, все равно, что он бы фехтовал с другом или братом своей тяжелой дубинкой с железным наконечником вместо легкой сосновой палки.

Но он уже и так слишком много думал о безумии в поведении лордов, поэтому постарался выбросить эти мысли из головы, сделал знак Дери и отошел с ним подальше от поля боя, туда, где шум сражения был не таким оглушительным. Телора совсем не интересовало это сражение, к тому же он знал, что его вызовут на поле гораздо позже.

– Нам нужно решать, что делать дальше, – сказал Телор.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Дери. – Кэрис?

Телор внимательно посмотрел на своего друга. Все время он постоянно думал о девушке, хотя не видел ее и не разговаривал с ней с тех пор, как они расстались в конюшне в день их приезда. Развлекая надменных, сверкающих великолепием драгоценностей дам, он неизменно видел перед собой огромные глаза девушки, ее узкое личико, обрамленное непослушными кудряшками. Этот неотступно следующий за Телором образ помогал ему более нежно, чувственно и трогательно исполнять любовные песни, в них теперь было больше страсти, и он уже не мог смотреть в глаза слушающих его дам. Телор невольно ловил себя на том, что смотрит куда-то вдаль, туда, где лучи заходящего солнца окрашивают далекие кроны деревьев в темно-рыжий цвет волос Кэрис. Даже пламя костра в безветренную погоду напоминало ему глаза девушки, сверкавшие золотыми искорками при свете заходящего солнца. Это раздражало Телора, он сердился на себя, напоминая, что Кэрис, должно быть, уже договорилась с какой-нибудь труппой, выступающей в замке. Но даже если это и не так, даже если они вновь будут путешествовать вместе и она, в конце концов, сама захочет разделить с ним постель, все равно его уже не переделать, его будет неизменно тянуть к приключениям с другими женщинами.

Сейчас Телор несколько спокойнее вспоминал об опасности, которая могла обрушиться на него со стороны леди Маргарет и которой ему, кажется, удалось избежать. Но в душе он понимал – это все лишь предлог для временного прекращения легкомысленных связей. Ему и раньше приходилось рисковать, играя в любовь со знатными леди, всякий раз он клялся и божился, что больше на это не пойдет, и всякий раз забывал об этом риске, как только проходило первое потрясение.

Телор понимал: он просто не в силах не замечать многообещающих взглядов тех женщин, которые не прочь насладиться небольшим любовным приключением. Но он не всегда был уверен, что игра стоит свеч. Хотя даже те леди, которые никогда бы не согласились пойти на близость с менестрелем, не могли не восхищаться его внешностью и одаривали Телора чрезвычайно щедро. Хуже всего то, что Телор понял, – он получает деньги от женщин за свою внешность, а не за мастерство. Так чем он отличается от обыкновенной проститутки? Но, к счастью, лишь немногие благородные дамы были подвержены приступам дурного настроения, и инстинкт Телора говорил, что в ближайшее время особо щедрых подарков ему ждать неоткуда.

Из-за того, что Кэрис так глубоко взволновала его, Телор никогда не упоминал ее в разговорах с Дери. Он не собирался скрывать свой интерес к девушке, но боялся того дня, когда узнает, что она договорилась с какой-нибудь труппой и покидает их. Но когда Дери задал свой вопрос, который касался не только их будущего, но и судьбы Кэрис, Телор невольно вздрогнул и забеспокоился. Он вспомнил, как однажды, когда Дери был в особенно подавленном и мрачном настроении, разыграться его чувствам не позволило присутствие Кэрис.

Не успев хорошо подумать, Телор вспыхнул: – Что ты имеешь в виду, говоря о Кэрис? Ты хочешь ее?

– Боже упаси, нет, – ответил Дери. – Кэрис скорее мальчик, чем девушка, она такая жилистая, совсем не похожа на мою Мэри, – когда карлик произносил последние слова, голос его дрогнул, но, к удивлению Телора, Дери не замолчал и не убежал прочь. Он лишь откашлялся и продолжал: – Но она мне нравится. Кэрис не жадная и не боится тяжелой работы. С ней жестоко обращались, это правда, но ее характер остался добрым и чутким. И мне кажется, она просто была вынуждена пасть так низко, раньше она такой не была.

– Вынуждена? – переспросил Телор.

Он испытал явное облегчение, поверив в искренность утверждения карлика, что Кэрис-женщина его вовсе не привлекает. И в то же время Телора охватила странная двойственность чувств: удивление и удовлетворение. Время от времени, понимая все же, что это глупо, Телор вспоминал, какая грязная и вонючая была девушка, когда они с Дери подобрали ее. Она опять скоро станет такой же, твердил себе Телор, девушка не привыкла к опрятности, и именно из-за его идиотского желания она стала и говорить правильно, и вести себя скромнее. Теперь же и Дери, которого никогда не ослепляла страсть, утверждает, что на самом деле Кэрис гораздо лучше, чем показалась им на первый взгляд.

Дери пожал плечами.

– Она привыкла к чистоте, а не к тому состоянию, в котором мы ее нашли, – начал он и рассказал Телору о том, как девушка захотела вымыться сама и выстирать свою одежду. – И потом она так отличается от всех остальных артистов, – продолжил карлик. – Я понял это, только когда подвел ее к лучшей труппе и услышал, как она разговаривает с их руководителем.

– Но мне кажется, что мы не имеем права вмешиваться, если она решит уйти с ними, – заметил Телор, говоря это против собственного желания, но боясь показаться дураком. – Она говорила тебе, что собирается вступить в эту труппу?

– Нет, – признался Дери.

– А что, черт побери, мы будем с ней делать, если она не присоединится ни к одной труппе? – раздраженно спросил Телор, досадуя на Дери, ведь тот только дразнил его предположением, что Кэрис не хочет присоединяться ни к одной труппе, и в то же время ничего не говорил о том, известно ли ему о планах девушки.

– Мы? – переспросил Дери, искоса взглянув на Телора. – Я ничего не смогу для нее сделать, разве что буду играть роль шута и созывать зрителей полюбоваться ее мастерством канатоходки. В чем же будет заключаться твоя миссия, я не знаю, но надеюсь, что ты будешь исполнять для нее музыку, не больше. Я уже сказал, с девушкой сурово обращались. И будет нехорошо, если ты привяжешь ее к себе, а потом бросишься на первую же женщину, которая тебе улыбнется.

Телор открыл было рот, но сказать ничего не смог. Его страшно возмутило осуждение Дери. Ведь именно Кэрис вмешивалась в его жизнь, а не он в ее. Будь она проклята! После свидания с леди Маргарет у него не было связи ни с одной женщиной, и виновата в этом только она, Кэрис. И похоже, она вовсе не собирается отблагодарить его за те жертвы, на которые он шел из-за нее. Но, с другой стороны, Телору не хотелось признаваться Дери, что в случае с этой девушкой его «безотказный» шарм не возымел своего действия. Она предлагала ему себя, но только из страха и чувства долга. Однако эта мысль помогла Телору понять, насколько проницательны слова карлика. С Кэрис и в самом деле сурово обошлись, ее заставили поверить, что в мире нет добра и за все на свете нужно платить.

Только из-за того, что у него заныло сердце от жалости к Кэрис и ему захотелось заставить весь мир просить у нее прощения за причиненные ей обиды, только поэтому Телор и проворчал:

– Играть для нее? Значит, мы будем натягивать для нее канат в деревнях, где самое большее, на что нам удастся заработать, это тарелка супа из репы. Идти же куда-нибудь еще небезопасно для меня.

– Значит, мы должны найти более приличную труппу для девушки, – мягко сказал, Дери. – Такую, чтобы она осталась довольна.

Дери понял, что лучше не задевать ту часть разговора, которая касалась перспективы для Кэрис стать любовницей Телора, не стоило больше обсуждать и возможно совместного с Кэрис выступления в тех местах, где искусство Телора выглядело бы неуместным. Карлик был уверен – природная доброта его друга возьмет верх и он легко и тактично откажется от девушки. В конце концов не такая уж Кэрис и неотразимая красавица. Если же она, несмотря на отрицательную реакцию менестреля будет добиваться его ответных чувств, Дери больше ничего не сможет сделать для бедняжки.

Намекнув в шутливой форме, что Кэрис могла бы выступать вместе с ними, Дери понял – первый шаг сделан и этого пока достаточно. Карлик сделал вид, что у него чешется подбородок, чтобы хоть как-то скрыть улыбку, которую не мог сдержать. Телор добрый человек. Он любит свою работу и скоро почувствует себя виноватым за то, что лишает девушку работы.

– Легко сказать – мы найдем для Кэрис хорошую труппу, которой она останется довольна, – мрачно заметил Телор, чтобы скрыть от Дери, да и от себя самого, свой восторг от того, что девушка может остаться с ними. – Но это нее так то просто сделать.

И Телор повторил Дери все слухи о вероятности войны на всем южном побережье страны.

– И Бристоль, непременно, попадет под осадное положение, если уже не попал, – заметил он. – Потому что это самая могущественная крепость портграфа Глостера, и Матильда с Генри, скорее всего, именно там высадятся на берег.

Дери кивнул.

– Мне кажется, в этом ты прав. Тогда почему бы нам не отправиться в Оксфорд? Разве есть на свете лучшее место для артистов?

Телор согласился. Оксфорд, хотя и был городом церквей и монастырей, но так же был и центром учения и науки. В нем, до отказа забитом преподавателями и учениками, больше интересовались точными науками, нежели фанатичными религиозными догмами. К тому же это еще и богатый рыночный город, где находится один из самых могущественных королевских замков. Представители различных видов искусств стремились попасть в Оксфорд по трем причинам: во-первых, ремесленники и лавочники, привозившие товары на рынки города, и простые воины королевского войска всегда радушно принимали и жонглеров, и акробатов, и других артистов, во-вторых, учащиеся, их преподаватели и лорды, управляющие замком в отсутствие короля, радовались встрече с искусными менестрелями, а в-третьих, богатые торговцы могли оказывать финансовую помощь артистам.

Оксфорд особенно привлекал Телора, он мог продать там любой, изготовленный им инструмент и без особых затрат узнать что-нибудь новенькое, необходимое для его творчества (часто в благодарность за то, что он так внимательно слушал, с него даже вообще не брали денег). Телора интересовали все виды героических баллад, события которых имели место еще в далекой древности, и даже саксонские легенды, хранившиеся в глубокой тайне несколькими английскими учеными. Обладая прекрасной памятью, Телор с легкостью запоминал эти истории, касавшиеся самых разных тем.

– Да, – сказал Телор, улыбаясь, хотя, непонятно почему, испытывал беспокойство. – Лучшего места просто не может быть. И потом, мы ведь поедем мимо Марстона и сможем предупредить сэра Ричарда о надвигающихся волнениях. Хотя Марстон расположен слишком глубоко на севере и вряд ли попадет в зону военных действий, все-таки будет лучше, если сэр Ричард приготовится.

– Это только по воле Божьей Марстон может оказаться в стороне от этого сумасшествия, – заметил Дери, который выглядел озабоченным. – Марстон недостаточно силен, и, кроме того, сэр Ричард всегда пренебрегал необходимыми предосторожностями.