Пришлось идти до Рахени пешком. Времени это заняло много, потому что по пути мы наткнулись на сарай с фонарными столбами, который почему-то остался без присмотра. Мы в него забрались и устроили потасовку. Внутри его громоздились, как поленница, столбы и пахло битумом. А еще мы пытались сломать замок на сарае, только не получилось. Ну, мы не всерьез ломали, так, для смеху, я и Кевин. А потом пошли искать тетку Лиама с Эйданом.
Наконец добрались. Она жила в коттедже рядом с полицейским участком.
– Скажите, пожалуйста, – вежливо обратился я к тете, – а Лиама с Эйданом можно?
Она открыла дверь:
– Так они на улице. На пруд пошли, уткам прорубь прорубить.
Пошли мы на этот пруд, в парк Святой Анны. Лиам с Эйданом оказались не у пруда, а на дереве. Лиам забрался высоко, на гибкие ветки, и отчаянно тряс дерево. Эйдану туда было не залезть.
– Эй! – заорал Кевин.
Лиам продолжал трясти дерево.
– Эй!
Лиам остановился. Они к нам не спустились. А мы наверх не полезли.
– Почему вы с тетей живете, а не с папаней? – спросил Кевин.
Они ничего не отвечали.
– Так почему?
Мы пошли через поле для гэльского футбола[26 - Гэльский футбол – ирландский национальный командный вид спорта с мячом. Ворота в нем на двух уровнях, мяч можно перемещать руками и ногами.]. Я обернулся и еле разглядел Лиама с Эйданом на дереве. Они ждали, пока мы уйдем. Я поискал камней, но не нашел.
– Мы знаем, почему!
Я тоже кричал:
– Мы знаем, почему!
Хотя даже не догадывался.
– Мы знаем, почему!
– Брендан, Брендан, глянь сюда!
Тут под юбкой – для тебя!
Мистера О’Коннелла звали Брендан.
– Брендан, Брендан, глянь сюда!
Тут под юбкой – для тебя!
– Кстати, – сказал папа маме, – что-то давно мистер О’Коннелл на луну не воет.
Маргарет шла из магазина. Мы караулили за забором в саду Кевина. Услышали ее шаги у узнали цвет пальто.
– Брендан, Брендан, глянь сюда!
Тут под юбкой – для тебя!
Брендан, Брендан, глянь сюда!
Тут под юбкой – для тебя!
Хотелось воды, но не из умывального крана, а с кухни. После ночника, который в спальне, на лестничной площадке было темно. Я нащупал ногой лестницу.
Я спустился на три ступеньки, и тут услышал их. Какие-то люди разговаривали, кричали даже. Я остановился. Было очень холодно.
На кухне, вот они где. Воры. Надо позвать папку, он должно быть в спальне.
Но телевизор работал.
Я присел ненадолго. Замерз, встал.
Телевизор работает; значит, мамка с папкой еще не легли. Они внизу. А значит, нет на кухне никаких воров.
Кухонная дверь была не заперта, свет оттуда падал на ступеньки прямо мне под ноги. Никак не получалось разобрать, что они говорят.
– Перестаньте, – только и смог прошептать я.
Сначала я подумал, что один папка кричит. Шепотом кричит, старается не кричать, но иногда забывает.
Зубы застучали. Мне даже нравилось стучать зубами.
Но ма тоже кричала. Папкин крик я чуял нутром, а мамин – слышал ушами. Опять они ссорились.
– А что же ты?!
Только эту мамину фразу я расслышал четко.
Я снова шепнул:
– Перестаньте.
Затихли. Сработало! Я заставил их остановиться. Папка вышел, уселся к телевизору. Я узнал тяжесть его шагов, паузы между ними, а увидел его только потом.
Дверьми они уж не хлопали.
Целую вечность я сидел на лестнице, слушая, как ма возится на кухне.
У здорового пони шкура мягкая и гладкая, а у больного – жесткая. Телевидение изобрел шотландец Джон Лоуги Бэрд в 1926 году. Ученые называют дождевые облака нимбостратусами. Столица Сан-Марино – Сан-Марино. Джесси Оуэнс завоевал четыре золотых медали на Олимпийских играх 1936 года в Берлине. Гитлер ненавидел чернокожих, а Джесси Оуэнс был чернокожий. Берлин – столица Германии. Обо всем этом я прочитал. Я читал под одеялом с фонариком, притом всегда, а не только ночью: так было интереснее, будто бы я шпион и прячусь, чтоб не поймали.
Я сделал домашку шрифтом Брайля. Это оказалось трудно: не порвать страницу иголкой, а лишь наметить пупырышки. Когда закончил, весь кухонный стол оказался в точечку. Потом показал домашку папе.