Арифметика демократии

Однажды, наигравшись во все виды апельсинобола до отвращения, высшее сословие сидело и думало, чем бы ещё себя занять. И тогда одна из них придумала новую феньку: за вознаграждение в виде апельсина состричь шерсть с барамуки и набить из неё себе подушку. Все остальные кинулись за ней повторять, но поскольку ходить голыми барамукам было как-то непривычно, желающих стричься много не нашлось. Тогда разделюки запустили пропаганду стриженного образа жизни, вложив апельсины в рекламу. Барамуки отреагировали повышением охоты, и шерстяная индустрия постепенно стала набирать обороты.

В конечном итоге, давая каждой барамуке по апельсину за стрижку небольшой части шерсти, разделюки постепенно набирали себе маленькие подушечки. С тех пор у высшего сословия появилась новая мода – делать себе подушки из барамучьей шерсти.

Те, у кого было больше всего апельсинов, могли позволить себе большую подушку. Те, у кого меньше – маленькую. И в области подушконабивания возникло негласное соревнование – у кого подушка больше. Разделюки соревновались между собой, кто сделает самую большую подушку, а Верховная решила соревноваться со всеми ними сразу: её подушка должна быть больше, чем их все подушки, вместе взятые.

Когда высшие почувствовали, что апельсины скоро начнут заканчиваться, а шерстяная гонка была ещё только в самом разгаре, высшие решили снизить плату за стрижку до половины апельсина. Сознательные барамуки отреагировали незамедлительно и закричали, что это грабёж средь бела дня. По обществу прошли демонстрации протеста с лозунгами «Давать половину вместо целого апельсина – это незаконно!». Однако разделюки поставили условие, что будет или так, или никак, и барамуки были вынуждены согласиться. Но и это не помогло закончить гонку, и через некоторое время подушкоохотники выставили новое условие: стрижка должна быть за дольку, и тут барамуки вспомнили, что они революционеры, и стали говорить о необходимости смены власти. Власть насторожилась, и идти на снижение закупочных цен не решилась. Процесс шерстяного бизнеса встал, и дело демократической важности осталось неоконченным.

Более всего недоделанной подушка оказалась у Верховной – ведь она себе наметила её себе самой большой. Меж тем новых поступлений сырья больше не намечалось, и Верховная ходила взад-вперёд, чесала затылок и что-то думала. И вот однажды она легла спать, а контейнер с апельсинами оставила открытым.

– Ты забыла закрыть свой контейнер! – закричала ей какая-то доброжелательная барамука заискивающим тоном.

– Ах да, спасибо, обязательно закрою, – ответила Верховная, но так и не закрыла.

На следующую ночь она опять забыла закрыть контейнер, и её опять предупредила какая-то доброжелательница, но она снова не закрыла. И в третью ночь снова было то же самое, и на этот раз случилась беда: в контейнер залезла какая-то обезьяна, и украла у неё несколько апельсинов. Сделать это могла только разделюка, ибо только они были вхожи в её покои. А на следующую ночь Верховная снова забыла закрыть контейнер, и снова кто-то украл апельсины, и снова она забыла закрыть его на следующую ночь. Но в этот раз, когда воровка только запустила свою руку, Верховная тут же подскочила к ней, и схватила её за руку. Это оказалась одна из разделюк, которая, воспользовавшись своим доступом в покои Верховной, крала у неё апельсины. А Верховная оказалась только притворяющейся спящей, и воровка была поймана с поличным.

– Попалась! – закричала Верховная.

– Ой прости, я больше не буду! – взмолилась разделюка.

– Никаких «прости»! – сказала Верховная неумолимым тоном, – Плати штраф, или искупай свою вину!

– А какой штраф? – спросила разделюка-воровка.

– Твоя шерсть!

– О нет, только не это! – взмолилась разделюка-воровка, – Как мне искупить свою вину?

– Делай, как я! – тихо сказала Верховная, и разделюка с радостью согласилась.

В ту же ночь разделюка легла спать, и тоже забыла закрыть свой контейнер с апельсинами. И, как и следовало ожидать, её обокрала какая-то барамука. То же самое было и на вторую ночь, а когда же на третью ночь воровка была поймана, разделюка поставила ей условие: штраф, или делать, как она.

Делать, как разделюка, барамука не смогла, так как у неё не было контейнера с апельсинами, и потому она вынуждена была заплатить штраф. Штраф был стрижкой шерстью, но на счастье барамуки-воровки он оказывался небольшой, и к тому же, барамука и так привыкла быть регулярно стриженной, так что она отделалась на удивление легко, и никакой науки впредь больше так не делать из этого случая не извлекла. Более того, как она посчитала, если пореже попадаться, то воровать апельсины оказалось выгоднее, чем честно за них стричься, и барамука продолжила в последующие ночи заниматься рецидивизмом.

За барамукой-воровкой быстро подтянулись лёгкие на подъём её товарищи, а шерстью с их штрафов разделюка-воровка стала расплачиваться с Верховной. За разделюкой-воровкой в дело тоже подтянулись другие разделюки, а их барамуки стали снабжать их шерстью. Так поток шерсти снова возобновился, и подушечка разделюки снова стала набиваться. Со временем общество потихоньку стало всё воровать, а власть шерстить пойманных воров, и никакой даже рекламной компании для этого образа жизни не понадобилось.

Поскольку штраф платить приходилось только в случае поимки, и при том ещё и не большой, то воровать оказалось выгоднее, чем честно продавать свою шерсть. И сверх того, воровство в таких условиях оказалось азартным, и у участников общества стало пристежным быть вором, который не попадается. В таком режиме закрома Верховной опустошались ещё быстрее, чем это было в период честной стрижки, но это никого не заботило, и все радовались новому образу жизни.

– А задумывались ли вы, к чему всё идёт? – спросила однажды у воров Умеющая Считать до Бесконечности.

– Зачем задумываться? – отвечали участники общества, – Думать – дело Верховной! А наше дело маленькое: знай себе обеспечивай себя своим кусочком апельсина! – и продолжали воровать.

Однажды Верховная устроила референдум по вопросу, как бороться с воровством. На голосование было поставлено два варианта: или назначить охрану её сундука, и ввести налог для её содержания, или принять закон о лишении права на делёж апельсинов на советующий срок каждому пойманному вору. Воры, все, как один, сказали: «Зачем платить налог, когда можно не попадаться, и что нам сроки лишения на эти микроскопические кусочки, когда мы воровством обеспечиваем себя нормальными дольками»? Так общество большинством голосов (все против Умеющей Считать до Бесконечности) проголосовало за закон о лишении.

Умеющая Считать до Бесконечности спросила:

– Да что же вы делаете? Совсем себя во всём обделить хотите?

– Только дураки пытаются жить честно, а умные обезьяны и без него сумеют себя обеспечить! – ответили ей.

– Ну не ужели вы не понимаете, что сами себе яму роете?

– Бе-бе-бе! – ответили ей, и отвернулись, заткнув уши пальцами.

Закон о лишении был принят, а общество продолжило воровать апельсины. Но однажды вдруг случилось непредвиденное – Верховная вдруг перестала забывать закрывать свой контейнер с апельсинами на ключ.

Сначала новый режим почувствовали на себе разделюки. Будучи лишёнными возможности воровать, они стали делать, как Верховная. И только барамуки не знали, что им делать: будучи давно уже лишёнными на разные сроки права участия в законном дележе апельсинов чуть ли не все поголовно, они не знали, где теперь брать апельсины. То тут, то там, слышалось растерянное «му-у-у…».

– А где же ваше «Бе»? – издевательски спросила Умеющая Считать до Бесконечности.

– Заткнись, противная, и без тебя тошно! – отмахивались барамуки, а одна из них схватилась руками за голову, пытаясь рвать на себе волосы, но рвать было уже нечего, так как бритая голова стала уже давно неотъемлемой часть нового образа жизни.

Не найдя ничего лучшего, барамуки стали воровать друг у друга те кусочки, которые они сумели напасти за время сытной воровской жизни. А когда закрома их поредели, стали устраивать драки за оставшиеся крохи. И чем меньше у них кусочков оставалось, тем ожесточённее было воровство, и тем больше сил приходилось прилагать, чтобы выкрасть кусочек у другого, и не дать его выкрасть у себя. Хуже всего было тем, у кого заканчивались сроки лишения права в законном дележе – как только они получали свою долю, их начинали атаковать со всех сторон.

Со временем стали проходить демонстрации с лозунгами «Надо положить конец воровству!», в рядах которых было все больше участников.

Верховная провела референдум, в котором был поставлен закон о полной стрижке налысо каждого, кто попадётся на воровстве хоть маленького кусочка. Момент голосования был выбран такой, когда в обществе оказалось уставших от воровства обезьян оказалось большинство. Решение по голосованию было положительное, и закон был принят. Так шерстяной бизнес снова заработал с небывалым размахом и набивание подушки Верховной было стахановскими темпами завершено.

По мере того, как сроки лишения права в делении у всех подходили к концу, все поочерёдно вспоминали, что они честные обезьяны, и что честных обезьян грабить плохо, а потому всячески поддерживали закон о полной стрижке наголо всех воров, и всех пытающихся обокрасть принадлежащие им по Закону сдавали с потрохами. Забыв о том, как они воровали, они восклицали «

– О как же хорошо, что есть закон, карающий за воровство! А всё хвала за это Верховной – не даром она имеет пирамиду из подушек нашей шерсти! Только таким закон и должен быть – сильным и строгим, а по-другому наш народ не понимает!

– Да уж действительно, по-другому вы не понимаете, – подхватила однажды Умеющая Считать до Бесконечности, – потому, что, когда я вам говорила, что не надо воровать, вы меня понимать не хотели!

– Да причём здесь ты? Воровство победила не ты, а Закон! И не приплетай себя к заслугам Верховной! Ты в этом деле никто, она – всё!

– Да ваш закон и есть первопричина вашего воровства!

– Да как ты смеешь говорить такое! – закричала Самая Законобоязненная Барамука – Закон спас меня буквально вчера от воровства моей дольки! Надо принять закон, стригущий на лысо за хулу на Закона!

Умеющая Считать до Бесконечности грустно усмехнулась, и ничего не ответила.

– Не, нашему обществу нужен Закон! Без закона никто не понимает, что воровать нельзя! – подхватила другая барамука. – Мы точно знаем: порядок можно удержать только при помощи строгого Закона!

Умеющая Считать до Бесконечности снова усмехнулась.

– А вот хотела бы я не тебя посмотреть, – влезла третья барамука, – как бы ты себя вела, когда у тебя последний кусочек дольки, и со всех сторон его хотят выкрасть, и не поспишь спокойно, и не отвернёшься, потому, что, куда ни спрячь – везде найдут и вытащат! Поэтому я тебя ненавижу за твоё неуважение к Закону и не хочу слушать!

Умеющая Считать до Бесконечности усмехнулась и ушла, а барамуки остались радоваться обновлённому Закону. Так общество Справедливости и Равенства справилось с воровством благодаря строгости Закона и решительности Верховной, и все сознательные барамуки осознали всю необходимость строгого Закона для демократического общества.

Глава 23. Как в обществе появилась Служба Демократической Безопасности

С тех пор, как с воровством в обществе Справедливости и Равенства было покончено, отношение его участников к Верховной изменилось. Одни по-прежнему продолжали кричать, что она не умеет считать, другие же стали заявлять, что она самая умная и достойная, и молиться на то, чтобы её власть всегда была сильная и крепкая. Так в оппозицию оппозиционерам среди барамук появился культ восхваления Верховной, что стало неотъемлемой часть демократической культуры, ибо настоящей демократии свойственно разделение мнений.

Больше всего выступали в защиту Верховной те, кто предпочитали не воровать, а довольствоваться полагающимися им по Закону кусочками, и тяжёлым трудом зарабатывать остальное. Что, собственно, и получалось их первым доводом в её защиту: против Верховной только ворьё, а честные барамуки всегда за неё. Помимо этого, она была у них единственной, кто умеет наводить порядок, она самая умная, и знает, как поделить апельсины так, чтобы каждому досталось столько, сколько он заслуживает. А ещё Верховная постоянно заботится о народе – кто, как не она, постоянно думает, чтобы у её народа была справедливость и равенство! Ибо все остальные только и говорят о том, что пытаются что-то изменить, но на деле что-то менять получается только у неё. А какая она честная: все вокруг воровали, кто сколько может, только она одна не воровала! И ловила всех воров неустанно, чтобы в обществе был закон и порядок.

Из собственности в плане корок за Верховной числилось только три маленькие корочки, подаренных ей самыми преданными фанатами. И все знали, что других у неё корок нет. Все же апельсины в её контейнере были достоянием общества, которое она сама не ест, а придумывает, кому и за что отдать ради стабильного и благополучного его процветания. И довод про корки был самым главным доводом сторонников Верховной в спорах с оппонентами: если она злоупотребляла своей властью, то что же она не наворовала целую кучу корок? Этот довод они не переставали повторять в спорах с оппонентами, им было непонятно, почему на некоторых, вроде Умеющей Считать до Бесконечности, он не оказывает нужного воздействия.

Все высказывания Верховной у её почитателей расходились на цитаты, которые они постоянно повторяли, что сразу делало их умнее любого оппонента в споре – ведь, по их мнению, никто не мог быть умнее самой Верховной! И здесь им так же было не понятно, почему этого не понимает Умеющая Считать до Бесконечности.