Пропавшее кольцо императора. II. На руинах империи гуннов

Безобразный уродец, чьи глаза из-под низко посаженных густых черных бровей полыхали подобному дьявольскому пламени, считался в последние годы самым приближенным к Аттиле человеком.

Он исполнял роль и советчика, и предсказателя, придворного шута и одновременно мыслителя, и певца-сказителя. Обладавший непостижимой способностью постигать язык любого народа, на землю которого ступала его нога, акын Баянчи стал единственным, кто мог в глаза бесстрашно сказать вождю правду, какой горькой она ни казалась.

Перебирая проворными пальцами тугие струны свой лютни, Баянчи окинул внимательным взглядом сидящих за праздничным столом гостей, и бушевавший огонь в его глазах внезапно погас, и взор затуманился…

Полностью отрешившись от окружающего его мира, певец отдался во власть своей мелодии без слов. Его звучный, страстный голос словно разливался по широкой степи, постепенно удаляясь и замирая, но вдруг, окрепнув, набирал силу, будто река начинала течь вспять.

Казалось, вот-вот волна, вся состоящая из музыки и чувств, нахлынет и опрокинет всех, и тут голос снова затихал и тихо отступал.

И ясно виделось многим, что акын, еще совсем недавно казавшийся невзрачным и убогим, на глазах становился выше, лицо его осветилось внутренним светом, придавшим ему отпечаток неземной божественности.

Его способность заставить всех, затаив дыхание, смотреть только на него вызывала у многих черную зависть.

Видно, Тэнгрэ, щедро наградив его бездонным колодцем мудрости, красноречием и тонким чувством гармонии, вполне умышленно наделил неприглядным внешним видом. Или же он этими талантами постарался компенсировать наружное уродство…

Ударив с силой по струнам, заставив их зазвенеть в полный голос, Баянчи запел:

С востока на Запад, с Запада на Восток
Быстрее стрелы летит слово:
Сохранит дух нашего племени
Серая волчица по имени Сарыкуз.
У черного волка – кровь Ночи,
У белой волчицы – кровь Дня.
Про того, кто соединит в себе эти две крови,
Про того, кто возьмет в свои руки весь мир,
Про того будут рассказывать ветры,
Горные потоки и весенние ручьи.
Он родится в Мир от смешения двух кровей.
Серая волчица – мать Сарыкуз и воля Неба —
Наш Всевышний Тэнгрэ
Положат начало великому народу.
С того времени начнется эпоха батыров!
И недра курганов будут хранить память о них…
Улетают ветры, высыхают потоки, исчезают страны,
Брат забывает брата, туман закрывает туман.
Но если погаснет дух волчицы Сарыкуз,
Кто обуздает сбесившийся мир?

Последние строки из песни Баянчи проговорил едва слышно. Но и произнесенные шепотом, они тревожным набатом забили в сердца: «Кто, кто обуздает мир?». Никто не осмелился сказать, что смысл его песни остался для них темным. Но показать всем, что ничего не понял, никто не захотел. Это вышло бы с их стороны изрядной глупостью.

Тем временем акын бросил гордый взгляд на сидящих за столами и, безжалостно распяв на струнах говорящего инструмента высокомерие прославленных в сражениях военачальников, взял несколько яростных аккордов. Затем он поднял глаза на предводителя:

В чьих руках узда?
В руках сына Неба – Тэнгрэ,
В руках славного Аттилы!
В руках нашего вождя!

Огромный зал хором подхватил: «В руках славного Аттилы…».

Многим показалось, что этой величественной нотой гимна вождю песня и закончится. Но вот весь раскрасневшийся Баянчи поднял руку, успокаивая зрителей, и вдруг снова запел:

Пусть в ворота страны
Не стучатся орлы.
Пустим в небо белого сокола!
Пусть меч сына Тэнгрэ Аттилы
Спит в ножнах…

Последний звук, сорвавшийся со струн, тонко задрожал, затихая под потолком затихшего зала, словно птица, которой негде сесть.

Сгустившаяся тишина – зловеще страшна! Пожелать спокойного сна мечу Аттилы накануне его похода на гнездо цезарей – Рим, который должен быть окончательно стерт с лица земли, уничтожен навсегда…

Подобная оговорка даже такому уроду и любимому шуту, каким был акын Баянчи, казалась непростительной. Гости в полной растерянности уставились на Аттилу. Тот выглядел совершенно спокойным.

Вождь думал о том, что предстоящий военный совет с полководцами пройдет жарко. И многих удастся уговорить лишь при помощи звона золотых монет. Многие не поймут и не одобрят его решения…

– Похода на Рим не будет. Мы уходим на Дунай, – объявил Аттила на собравшемся Военном совете.

В глазах королей подвластных ему народов загорелось неприкрытое злорадство. Уходом своим он невольно признавал свое поражение…

Но на следующий год хунны вновь вторглись в Италию и разграбили богатейшие города. Аттила без жалости отдал их на откуп всем тем, кто сильно был в прошлом году недоволен тем, что из того похода они вернулись без ожидаемой добычи. Однако голод и чума, в тот год особо сильно свирепствовавшие в Италии, заставили хуннов покинуть страну.

Временную ставку расположили в области короля ругов Визигаста – Рушландии, которая простиралась вдоль правого берега Дуная.

Два всадника неторопливо ехали вдоль величественного берега реки. В одном из них по горделивой посадке легко узнавался вождь хуннов. А во втором, трясущемся, как мешок, набитый трухой, без особого труда различался его советник и предсказатель Баянчи.

– Славное местечко! – произнес акын.

Вдоволь налюбовавшись красотами реки, хунны отвернули в сторону и ускорили бег своих лошадей. Небольшой отряд скакал за ними следом. Надвигающаяся ночь застала их в поле…

– Разбить лагерь! – приказал Аттила. – Завтра навестим Визигаста…

В одном дне быстрого пути от Дуная на небольшом холме стояло жилище короля ругов, окруженное многочисленными постройками.

Вверх по отлогости холма росли дубы и буки, достаточно кем-то заботливо прореженные, чтобы не загораживать собой прекрасного вида на чудесную долину к северу от королевского дома.

Внизу по роскошному, цветущему всеми красками жизни зеленому лугу причудливо змеился широкий многоводный ручей, огибавший холм с юга на северо-запад.

Ясным летним утром вокруг весело журчащего и переливающегося на солнце всеми цветами радуги ручья кипела работа.

– Не ленись, не спи! – глухо ворчала дама в преклонном возрасте.

Озорная толпа молоденьких и веселых девушек-веснянок усердно занималась стиркой набравшейся всевозможной шерстяной и полотняной одежды в быстро струящейся светло-зеленой воде ручья.

То тут, то там в пестрой толпе девиц раздавались громкие разговоры и доносились взрывы звонкого смеха. Шуточки и прибаутки…

– Выше юбку заткни! Пускай водяной полюбуется…

На сочной зелени росистого утреннего луга ярко выделялись желтые и красные, синие и белые юбки. Для пущего удобства раскрасневшиеся от работы девушки подоткнули развевающиеся подолы своих длинных юбок под широкие пояса, обнажили белые ноги, оголили их до полных и сочных в своей юной девственности икр.