Инспектор. Городской роман

Инспектор. Городской роман
Роман Чикин

Автор знает о жизни большого города не понаслышке. Особенно о ее неприглядных сторонах. Главный герой романа – Инспектор – чувствует себя душой этого города. Города бомжей, ментов, алкоголиков, многодетных мам, пенсионеров и водителей трамваев. Города, погрязшего в равнодушии. И ему небезразлично то, что происходит вокруг. Он пытается сделать этот мир хоть чуточку лучше. Что ему поможет? Дружба? Сознание долга? Или одиночество и алкоголь?

Инспектор

Городской роман

Роман Чикин

Все персонажи – вымышлены, все совпадения с реально живущими людьми – случайны

И Ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия: знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг.

Откровение Иоанна Богослова, 3, 14—17.

Дизайнер обложки Елена Чикина

Редактор Сергей Васильченко

© Роман Чикин, 2018

© Елена Чикина, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4485-1510-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

* * *

– Комиссия по делам несовершеннолетних и защите их прав, – я снимаю трубку надрывно дребезжащего телефона и громко и четко вбрасываю эту сакральную фразу в ухо невидимого собеседника.

– Почему у нас снег возле подъезда не убирают? Я вам уже третий раз звоню! Что это такое?! Мне что, ноги прикажете ломать?! Как я дойду в поликлинику?!.. Я инвалид, ветеран труда!.. – обрушивается на меня поток шипящей, будто струя мочи в снег, ругани. Я терпеливо выслушиваю инвалида и ветерана труда, затем мысленно выливаю из уха налитую в него несвежую старческую мочу и четко и громко повторяю заклинание:

– Вы позвонили в комиссию по делам несовершеннолетних. С Вашим вопросом Вы можете обратиться в отдел ЖКХ. Записывайте телефон…

Старушка немедленно прекращает свои словомочеизлияния, торопливо (я слышу, как в трубке шуршит затупленный карандаш по мятому тетрадному листку) записывает телефон и оставляет меня слушать короткие гудки. Я бережно кладу трубку на рычаг телефона и на вопросительный взгляд Маринки Петровой отвечаю:

– Фигня, нас опять хотели снег убирать заставить.

Все хорошо, все спокойно. Мне нет дела до снега и его уборки, пока, к примеру, какой-нибудь школьник-дурачок туго слепленным снежком или изрядным куском льда не пробьет голову своему однокласснику. Вот тогда я и примусь за дело, ведь я – инспектор комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав.

Да, если уж речь зашла о пробитых головах. Прошлым летом к нам пришел материал из Следственного комитета одной из соседних со столичным регионом областей. Пацан, житель нашего района, уехал на каникулы к бабушке и, гуляя в деревне, повздорил с местными мальчишками. Казалось бы, тут бы столичному жителю и огрести по полной – как известно, провинциальные школьники гораздо лучше разбираются, как вдарить в «солнышко» или под коленку, чем как скачать новую игрушку в «Эппл стор», но не тут-то было. Наш пацан не посрамил чести родного района, и после короткой словесной перепалки поднял с земли увесистый кусок кирпича и обрушил его на голову одного из обидчиков. Итог – тяжкий вред здоровью и отказной по сто одиннадцатой. Да ладно бы только это! Родители мастера кирпичного боя долго пытались переквалифицировать статью на менее тяжкую, писали, подавали, снова писали, а потом, видно, плюнули на все и отдали сынка в «Самбо-70». И правильно! Нехер кирпичами по голове бить, лучше голыми руками обидчиков поломать.

Было ли подобное в мое детство? Конечно, было! И в детстве моих родителей такое происходило, и детстве моих дедов и бабушек. Пацаны дрались всегда. Мальчишки из одной деревни лупили мальчишек из соседней – и наоборот. И носы разбивали, и ссадинами и синяками награждали друг друга немилосердно. И я дрался, да. Вот только конфликты эти решались тогда по-другому. Не писали заявления. Не ходили в суды. Сами решали, по-свойски, потому что все друг друга знали, и не нужно никому было выносить сор из избы. Синяки заживут, царапины затянутся. И скоро нечего будет делить, и никто, к примеру, Кольку «глистой» не обзовет. Ну, разве только в шутку, по старой памяти. Вырастут пацаны и научатся уважать друг друга без протоколов и отказных.

Снова дребезжит телефон. На этот раз это Надька – ну или, если угодно, старший инспектор отдела по делам несовершеннолетних нашего районного ОВД капитан полиции Соловьева.

– Привет, что у тебя?

– Вы на месте сейчас?

– Ну как бы да… Вроде вот говорю с тобой.

– Ой, пофигу. Короче, факс прими, там по «Подростку».

– Стартую…

Старенький «Панасоник» (с инструкцией на корпусе: «Обережно вставте папир. Неправильно пид нахилом…») начинает натужно скрежетать и втягивать «папир» внутрь себя. С обратной стороны вскоре показывается бумага с размазанным и сплюснутым эмвэдэшным орлом, аббревиатурой нашего ОВД и прочей необходимой делопроизводственной дребеденью. «Информируем Вас, что в период 26 – 28 февраля органами внутренних дел будет проводиться оперативно-профилактическое мероприятие «Подросток-Улица». Прошу Вас обеспечить участие представителя Вашего учреждения в данном мероприятии». Прекрасно. Если вкратце – надо будет шарахаться вкупе с нашей доблестной полицией по территории района и выявлять малолетних негодяев, нарушающих, распивающих, раскуривающих и т. п. В принципе – все как всегда. Единственное, нужно не забыть навестить все наши замечательные семьи, а их на учете в настоящее время двадцать две. Good bye, and hooray!

Быстро сажусь набросать план проведения оперативно-профилактического рейда – Маринка подпишет его, а Сан Саныч, председатель комиссии и одновременно – глава управы района – утвердит. Хотя в именовании должности Сан Саныча акценты нужно расставить с точностью наоборот – безусловно, в первую очередь он глава управы. Да если уж говорить честно и откровенно, нашу работу он считает если не полностью бесполезной, то достаточно безнадежной. Спорить с ним или поддерживать его мнение я пока не готов, хотя, если поговорить наедине с самим собой честно и откровенно… Но нет, нет, меня ведь ждет план!

План подписан и утвержден. Созваниваюсь с Надькой, и мы забиваемся на послеобеденное время возле ОВД – она пообещала, что нам дадут машину. Круто! Без мигалок, конечно, но серебристую служебную «стопятнадцатую» с меланхоличным водителем Антоном. Так-то оно если и не особо продуктивнее, зато гораздо комфортнее. А пока… вот уже и время обеда.

Я – чиновник. Как это ни странно, занимаясь подобной социально-ориентированной работой, я имею статус государственного служащего. Да! С одной стороны, я государственный служащий – человек на службе государству, системе, человек в костюме и галстуке, с корочкой и грузом ответственности на плечах. С другой стороны, я – чиновник, эдакое безразмерно обнаглевшее тело, сидящее на шее простых граждан нашей многострадальной России и свешивающее огромное и лоснящееся от взяток брюхо на глаза этих же беспорочных и святых граждан. Двоякое впечатление, при котором, как правило, превалирует второй вариант. Поверьте, я не в обиде, все закономерно.

Но это лишь эмоции.

Если же говорить «по чесноку» (а давайте говорить именно так), я – практически нищий в этой стране человек. Судите сами – а свидетелями и господами присяжными заседателями будут не подростковые экзальтированные эмоции и озлобление пропахших дешевыми лекарствами пенсионеров, а голые и беспристрастные факты и – более того – не политизированные ни на йоту цифры.

Итак.

Те, кто когда-либо был связан в своей жизни с вооруженными силами или иными силовыми структурами, неважно, советского или российского периода (а если прикинуть, таких людей, живущих на просторах нашей страны, можно по лапкам многоножки считать – и ножек не хватит), знают, что ежемесячная зарплата военнослужащего (денежное довольствие, или, как острят прожженные вояки, «денежное удовольствие», ) состоит из нескольких элементов. Традиционно это две основных составляющих: оклад по должности (механик-водитель БМП ты или командир дивизии авиации дальнего действия), и оклад по званию (есть разница, согласитесь, сержант ты или полковник). Дальше идут разнообразные надбавки: за выслугу лет, за особые условия, за секретность – ну и еще какая-нибудь неведомая фигня. К чему я это? Зарплата современного чиновника складывается точно таким же образом.

Мой оклад по должности составляет шесть тысяч двести тридцать рублей.

Мой оклад по классному чину (см. «воинское звание») составляет две тысячи пятьсот рублей.

За выслугу лет я получаю целых девятьсот тридцать четыре рубля пятьдесят копеек.

Надбавка за особые условия труда равняется пяти тысячам шестисот семи рублям.

Моя ежемесячная премия (ну это вообще мутная тема, видимо, чтобы совсем не нищенствовать) представляет из себя аж целых двенадцать тысяч четыреста шестьдесят рублей.

Если суммировать все вышеозначенные цифры, мы получаем двадцать семь тысяч семьсот тридцать один рубль пятьдесят копеек – и все бы ничего, но ведь нельзя забывать про такую штуку, как подоходный налог, равняющийся в нашей стране тринадцати процентам. Я до сих пор не могу осознать всю суть этого шедевра финансовой мысли наших государственных мужей (или жен в последнее время). Я работаю на государство. Государство платит мне за это деньги. И тут же часть этих денег забирает вроде как на свои нужды. Иероним Босх, напиши картину!

В итоге на руки ежемесячно я получаю двадцать четыре тысячи сто двадцать шесть рублей. В общем и целом, – наверное, не самый худший вариант – да вот только совершенно случайно я знаю, что, к примеру, администратор программы на телеканале получает в два раза больше, а корреспондент там же – в три.

Такая вот математика!

А на тот случай, если нищие чиновники начнут возмущаться, мол, жить нам, сирым и убогим, не на что, существует эдакое хитрое число, которое официально называется прожиточный минимум. То есть, если в месяц ты имеешь эту самую сумму дохода, определенную аж целым постановлением правительства – все, друг, ты в шоколаде! За коммуналку заплатить можешь, на пожрать денег хватит. Ну, а все остальное – от лукавого. И учитывая, что на данный момент величина прожиточного минимума в столице составляет пятнадцать тысяч триста семь рублей – я могу себе ни в чем не отказывать сверх того еще на целых девять тысяч! Ну, негодяйский чиновник, зажрался просто! Так что я вполне неплохо себе живу. Вот только, если вдруг сломается стиральная машинка или холодильник – и мне потребуются новые… А еще, если… А, стоп, чайник уже вскипел.

Сегодня в Москве настоящая зима. За выходные небо в озлоблении вывалило на зажравшихся столичных жителей не меньше трех месячных норм осадков, и теперь впору запрягать розвальни и катить с лихим ямщиком к цыганам, а не карабкаться в летних туфлях и легких брючках по колено в снежном месиве. Угрюмые дворники-таджики неторопливо сгребают тяжелый, успевший напитаться влагой оттепели снег с тротуаров на проезжую часть, затем по улице с ревом лихо проносится трактор «Белорус» с белорусом Сашей за баранкой, и весть снег опять оказывается на тротуаре. Голые озябшие деревья терзает сумасшедший беспризорный ветер, пахнет влагой, снегом, бензиновой гарью и булками с недалекого хлебозавода. Февраль!

Успев насквозь промочить ноги всего за десять минут пути, я подхожу к нашему районному ОВД. Старое здание, построенное в бывшем селе лет шестьдесят назад, не без претензии на определенное архитектурное изящество того периода, рассыпается прямо на глазах. В округлых чердачных окнах нет стекол, огромной проплешиной смотрится часть стены с отвалившейся штукатуркой. Вообще, вид здания наводит на мысль о неоднократном и, в конце концов, удачном штурме отдела какой-нибудь залетной бандой с юга нашей страны. И даже светодиодная табличка с надписью «Полиция» не спасает ситуацию.

У ворот отдела уже стоит под парами серебристая «стопятнадцатая». Антон в желтом пуховике задумчиво смотрит в зеркало заднего вида на копошащихся с лопатами таджиков, а Надька стоит возле машины и усердно пытается втиснуть пачку бланков протоколов в пластиковую папку-чемоданчик. Я подхожу, снова обмениваюсь приветственными воплями с товарищами полицейскими, и «стопятнадцатая», свистнув ремнем передачи, вслед за трактором месит колесами слякотный снег.

– Куда едем? – спрашивает Антон.