Инспектор. Городской роман

– В общем, так. Судя по всему, твоя предшественница даже не завела личные дела на те семьи, которые мы поставили на учет в конце прошлого и начале этого года. Просто прекрасно! А ведь копии постановлений и социальный паспорт на всех я направлял. Ищи эти документы.

К моему великому удивлению, документы не находятся. Елена Ивановна обреченно шелестит бумажками, заглядывает в какие-то папки… Меня посещает внезапная догадка: она ведь даже себе не представляет, как визуально выглядит постановление КДН! Пытаясь подавить в себе закипающее раздражение, я резюмирую результат встречи.

– Так, понятно. Документы ты найти не можешь. Спроси остальных. Позвони, наконец, Юлии Владимировне. Твоя задача сейчас – найти эти документы и сформировать личные дела. И планы нам принести. Как они должны быть сформированы, как выглядят документы – вот, я тебе только что показал, изучай, развлекайся! Срок – до следующего понедельника!

А ведь «Светоч» просто-напросто охренел, и это мягко сказано! Уверен, что Маринка, когда узнает о результатах сверки, тоже взбесится и влепит-таки на этих особо дельных товарищей представление. Нельзя по-человечески, ну никак нельзя. В итоге окажешься крайним с этой своей никому не нужной человечностью. Наивный чукотский юноша! В конце концов, в прошлом году Маринка сделала три (!) представления на «Парус» – и ничего, сейчас даже работать стали. И «Светоч» начнет работать!

А вообще, опять же говоря по чесноку, реально хреново не то, что они просрочили кучу документов, а то, что с этими неблагополучными семьями действительно никто не работает. Когда кто-то из сотрудников «Светоча» крайний раз был у Меркуловых? Когда они были у Смирновой? А к Сизовой, наркоманке, кто заходил?! Проводил ли кто-то с ними разъяснительную работу, контролировал ли посещаемость школы, бухают ли родители и не умерли, вообще говоря, дети с голода?! Кто, бля, это проверял?!!..

Иду по улице в расстегнутом пальто, мороз слегка прихватывает через рубашку. Плохо, все реально плохо. Только никто в этом не признается, ни здесь, на земле, ни наверху. А наверху этого всего, ко всему прочему, и не видят. И даже, сука, не подозревают, какой пиздец тут творится. В школах учат какой-то ереси. Дети не успевают осваивать программу, и поэтому теперь так много платных (платных, Карл!) дополнительных занятий в школе, которые ведут сами учителя. В центрах социального обслуживания ликвидировали отделения социально-медицинской помощи, сотрудники которых занимались обслуживанием на дому лежачих инвалидов, которых по каким-то причинам не положили в стационар. Это были люди с дипломами медсестер, они меняли памперсы, протирали от пролежней, делали уколы. То есть оказывали первичную медицинскую помощь, плюс еще оплачивали (не из своего кармана, разумеется) квитанции за коммуналку, ходили в магазин, убирали квартиру, даже могли приготовить еду и накормить… Что там скажешь, адская работенка, но, тем не менее, ее кто-то делал. А теперь этим заниматься некому. Хочешь, чтобы тебе памперсы меняли и уколы ставили – ложись в больничку. Не берут – ну так и быть, подыхай. Подыхай! Не нужны нашему государству инвалиды, на них херову тучу бюджетного бабла тратить нужно. Пусть дохнут по-тихой!

Я, каюсь, не очень люблю этих противно брюзжащих и пахнущих старостью пенсионеров, неторопливо кочующих из поликлиники – в сберкассу, из сберкассы – в магазин, из магазина – на рынок, с рынка – в пенсионный фонд или собес, а оттуда – на почту, но все равно, господа, так по-скотски относится к ним нельзя. Нельзя, ебта!

По Москве сократили специализированные бригады «скорой помощи». Теперь обычная бригада, состоящая из водилы, который лишь крутит баранку, фельдшера со стажем и практиканта – студента старшего курса медицинского колледжа, выезжает на все подряд случаи. Прихватило сердечко у старушенции – вперед, после – сразу на понос и рвоту у годовалого ребенка, следующий клиент – обоссаный и заблеванный бомж с гнилыми зубами и гангреной ног, после бомжа, не успев толком отмыть салон машины – на предродовые схватки или, если совсем уж повезет, на крутое ДТП с оторванными конечностями, которые им же и придется по трассе собирать. И главная задача – не столько качественно оказать помощь, сколько как можно быстрее довезти до больнички, чтобы поскорее сдать в приемное отделение. Ведь если пациент зажмурится в машине – потом за всю жизнь не отпишешься. А недавно кому-то наверху в голову долбанула просто гениальная мысль: давайте в целях экономии сократим водил на «скорой», и рулить будет как раз фельдшер! Охуенно просто, что тут еще скажешь!

Зачем в полицию берут столько теток-постовых? Особенно в мое родное УВД. Ребят, вы зачем их на службу берете? Разве этот постовой с дамской сумочкой через плечо выглядит как представитель власти? (Бля, как меня это бесило и бесит! Воспитанный в хороших воинских традициях касательно формы одежды – спасибо кадетке – в бытность свою инспектором отдела МПО и проверяя несение службы, я нещадно вписывал в служебные книжки замечания таким вот полицейским фифам. Нет, я совсем не против женщин. Но здесь речь не об отношениях к противоположному полу, а к вопросу профессионализма. Не носят женские сумки с формой! Не положено это по уставу! Или ты что, завидев правонарушителя, сумочкой его по башке пизданешь? А пизданешь ли вообще? Сможешь ли хоть что-то сделать против пары в меру пьяных, но агрессивных крупногабаритных дебоширов? Достанешь из кобуры пистолет? Убери его назад, дура неадекватная, за всю жизнь же потом не отпишешься!) А ведь в соответствии с тем самым законом «О полиции» сотрудник, находящийся при исполнении своих служебных обязанностей, является именно что представителем власти. Власти! Я в свое время наслушался множество замечательных историй про женщин-милиционеров, служивших постовыми в нашем УВД. Хорошо, хоть, лично не пришлось столкнуться. Определенно, хорошо.

Во втором отделе служила постовым некая барышня. Барышня была из провинции, глупенькая, и больно податливая перед мужиками. Где она только не еблась! Даже во время несения службы, бывало. Серега Горбунов, в ту пору инспектор ППС, постоянно пытался как-то на нее повлиять. «Я ей говорю, – взломав брови и разводя руками, рассказывал Серега, – ну нахера ты это делаешь? Что ты, „нет“ сказать не можешь? Знаешь, что она отвечала? Ну как я, говорит, им откажу? Они ж мужчины, они сильные… Понимаешь, какое дело?». В один же прекрасный день барышня просто сама себе вызвала скорую прямо из постовой будки и уехала рожать. «Кто отец-то хоть?» – пытался вызнать доброжелательный Горбунов. Но не могла барышня ничего пояснить по этому вопросу.

Как-то поступила на службу в «шестерку» (шестой отдел) одна дамочка. Симпатичная вполне, ножки там, сиськи тугие. Вот только брала почему-то только дневные смены. Ну, всякое бывает, мало ли что. А потом выяснилось, что днем она в милиции служила, а по ночам подрабатывала. Вышли как-то на «Тверской» в переход постовые из «двойки» народ пошугать, бабла посрубать. Смотрят: стоит девочка, работает. Ножки там, сиськи тугие. Они к ней, а там им в морды ксиву: свои, мол, шестой отдел. Ну и ладно, мы своим не мешаем. Вот только вскоре сняли ее четверо горячих кавказских парней, увезли в Щукино и отымели всем аулом, и денег даже не дали. Да еще и ксиву забрали. Пошла тогда девочка по линии тех же связей плакаться в ОМОН. Парни сработали оперативно, подняли на уши весь район, четверых горячих кавказских парней сами отымели вместе со всем аулом и ксиву назад забрать не забыли. А девочка после этой истории рапорт-то написала и уехала обратно в свою Омскую область. Тогда-то вдруг и решили ее по ЗИЦ пробить. А оказалось (батюшки-светы, вот конфуз-то какой!), что в родной Омской области у нее три эпизода по шесть-одиннадцать КоАП.

Нахуя женщин в постовые берут?

Я прихожу в управу уже к обеду. Чиновники постепенно отрываются от служебных дел и начинают усердно думать о хлебе насущном. Я тоже, будучи полноценным чиновником, с не меньшим усердием думая о жареной картошке, спрятанной в лоточке в общем холодильнике, распахиваю обычно открытую дверь нашего кабинета и сразу вижу перед собой скачущего между столами Юру.

Ну хоть что-то позитивное случилось в это утро!

Юра – мобист управы. Сотрудник, отвечающий за мобилизационную подготовку населения, учреждений, организаций и предприятий всего района. Точнее, отвечает-то за все это один хрен глава управы, но именно Юра работает, по сути, в этом направлении.

Юра – мой ровесник. Но это не так важно, это просто дополнение ко многому общему, которое у нас с ним обнаружилось.

Юра окончил московское СВУ. И хотя у нашей кадетки были постоянные терки с сурой, сейчас, спустя десять лет после окончания, это не имеет никакого значения.

Юра окончил Военно-космическую академию в Питере. То есть в полной мере хлебнул разудалой курсантской жизни в столичном городе, а потом, распределившись на Дальний Восток, отказался занимать сержантскую должность (тогда же как раз бушевала «экономически выгодная» реформа Медведева-Сердюкова, отправившего херову тонну обученных и, в общем, мотивированных к службе офицеров в запас) и уехал обратно в родной город. Поработав некоторое время в аппарате одной из ключевых в стране политических партий, волею судеб он оказался мобистом в управе нашего района.

Мы сразу, вкупе с Маринкой, нашли с ним общий язык.

Да, кстати, о Маринке.

Марина Александровна Петрова, ответственный секретарь комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав, старше меня на пять лет. Маринка замужем, и у нее растет дочь. Маринка окончила московскую академию МВД и год служила дознавателем в одном из отделов на севере столицы. Однажды на их земле МУРовские опера взяли вора в законе по прозвищу Барин и, естественно, доставили его в местный ОВД. Отдел дознания начал уголовное производство (а взяли Барина, кажется, с наркотой), но вскоре все необходимые вопросы были оперативно решены, и в КПЗ вместо Барина присел какой-то лох. Естественно, что на лапу получили и начальник отдела, и начальник ОУР, и отдел дознания в полном составе. Маринку спасло только то, что в это время она валялась на больничном с переломом мизинца на левой ноге. Когда спустя трое суток дознание вышло в суд с ходатайством об избрании меры пресечения для задержанного, и в зал суда явились производившие задержание опера МУРа, скандал вышел просто феерический. Начальнику ОВД и начальнику отдела дознания кое-как удалось отмазаться, а вот Маринкин сослуживец-дознаватель, с которым она сидела в одном кабинете и который вел дело, присел на несколько лет. Первые полосы многих газет тогда пестрили заголовками типа вроде того, что «Не Барское это дело – в СИЗО сидеть», и Маринка, выйдя с больничного и ужаснувшись постигшей соседа по кабинету репрессии, тут же написала рапорт по собственному. И все бы ничего, вот только уволиться ей удалось только через полгода, когда она послала рапорт по почте заказным письмом на имя начальника УВД. В общем, бурная у нее была юность.

И, наверное, два бывших сотрудника в районной КДН – это вполне неплохо.

Когда я захожу в кабинет, Юра скачет между нашими с Маринкой столами, изображая, как он в детстве залепил старшей сестре яблоком в голову. В кабинете, как всегда, одурманивающе пахнет кофе – Юра традиционно выставил наполовину выпитую чашку на мой стол, а теперь забыл про нее и источает вокруг флюиды позитива и драйва. Я вхожу, Юра резко замирает на месте в нелепой позе, а потом обрушивает на меня поток праведного возмущения:

– Блин, у меня чуть яйца не поседели! Ты, блин, совсем уже охренел, что ли? Разве можно так красться?!

Юру можно понять. Он мобист, и его кабинет находится под кодовым замком, он весь заставлен сейфами, окно забрано решеткой, а к компьютеру не подключен интернет. То есть тотальная и безапелляционная изоляция, что при Юрином темпераменте категорически невыносимо. Устроившись на работу в управу, он, как и всякий новый в коллективе человек, искал свой круг общения, прощупывал почву и проводил рекогносцировку. В отделе ЖКХ, где у нас работают в основном мужики, к такому поведению мобиста не привыкли. До Юры в управе работал Иван Иваныч Шматко, кап-раз в отставке, скучный и незаметный пенсионер, безвылазно сидевший в своей берлоге неделю напролет и лишь в пятницу сваливающий сразу после обеда на дачу, оказавшийся под пятой ЖКХ и клепающий за них все отчеты по учениям ГО и ЧС, планы, отчеты и прочую ересь. Когда на Юру попытались взвалить привычный, но не положенный объем дополнительной работы, и Юра достаточно жестко и по-военному огрызнулвшийся —, отказался это делать при главе управы., Оотдел ЖКХ сразу резко провел в неформальном общении с ним разграничительную черту. Среди девчонок из бухгалтерии и орготдела Юра, естественно, не нашел свой круг общения, и в итоге он оказался в кабинете комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав. Узнав, какими безобразиями мы здесь занимаемся, он не преминул тут же рассказать, как в пятом классе сунул «Корсар» в унитаз школьного туалета и как тот взлетал, словно космический корабль на космодроме «Байконур», и сколько килограммов говна пришлось ему потом соскребать со стен, пола и потолка. И как потом именно после этого инцидента отец, офицер Генштаба, отправил его в московское СВУ.

– Привет! Я просто задолбался, уж не обессудь. Марин, прикинь, «Светоч» категорически не хочет нормально работать. И еще взяли на работу какое-то Му!

– Да я знаю. Просто бляди они все. – Маринка, как всегда, категорична.

Я падаю в свое офисное кресло, отодвигаю из-под носа нестерпимо ароматизирующую Юрину кружку с кофе и вхожу в ЭДО.

ЭДО. Электронный документооборот. Очередной высер мозга какого-то модернизатора в верхах. Целая система, подобная базам данных, содержащая в себе функции отправки и получения бумажного документа в отсканированном виде. Просто гениальное изобретение. И по этому ЭДО мы периодически получаем документы, хорошо хоть, не в пример меньше, чем тот же отдел ЖКХ. Хотя, с другой стороны, пусть их ковыряются.

В ЭДО ничего нового нет, и это не может не радовать. Пока я ковыряюсь с компьютером, Юра переходит к повествованию о подвигах изобретательности на первом курсе ВКА: самоход, связанные простыни, падение с высоты третьего этажа прямо на крышу патрульного уазика… Это действительно забавно и весело, но мысли о жареной картошке в лоточке перебивают не только веселье по поводу Юриных похождений, но и отвратительное впечатление безнадежности и безысходности, оставленное после не предполагавшегося, но произошедшего контакта с Великим Му. Картошка все переможет! Стрелки настенных часов показывают ровно двенадцать ноль-ноль по московскому времени, Юра хватает с моего стола свою чашку с кофе и исчезает в дверном проеме. Еще бы – его ждет супчик, заботливо собранный ему на работу будущей женой. И это действительно неплохо! Маринка уходит обедать в соцотдел, а я остаюсь наедине с жареной картошкой и своими мыслями.

Картошка… Когда-то наши предки и не знали, что на свете существует такой замечательный овощ. Точнее растение, корнеплоды которого мы употребляем в пишу уже сколько? Ага, более трехсот лет, в общем-то. Это же ого-го, какой срок! Какие цифры, какой масштаб! За три сотни лет нашей истории чего только не приключилось со страной и ее гражданами. Двадцать лет воевали со шведами. Гнули спины на бар. Баре без зазрения совести торговали живым товаром, настоящими мертвыми душами. Воевали с турками. Строили Балтийский, затем Черноморский флоты. Покоряли Альпы. Сжигали Москву, бились насмерть при Бородино, гнали взашей французишек до самой ихней столицы. Щупали французских баб. Восхищались гением Пушкина. Гоняли своих же провинившихся товарищей через строй. Опять воевали с турками, а заодно и с англичанами, итальянцами и французами. Оставляли разрушенный Севастополь. Топили свои корабли. Ковали блоху. Воевали в Туркестане. Воевали в Болгарии. Воевали в Китае. Созывали Государственную думу. Жгли барские усадьбы в девятьсот пятом. Гремели кандалами на каторге. Кричали «ура» в четырнадцатом. Шли на мобилизацию. Гнили в окопах, бились с германцами и австрияками. Потом братались с ними же. Свергали царя. Убивали царя. Воевали сами с собой, с поляками и финнами. Строили коммунизм. Поднимали страну в пятилетках, колхозах и лагерях. Воевали с немцами. Так воевали, что чуть не отдали Москву, Ленинград, Кавказ, Украину и Беларусь. Потом воевать научились. Дошли до Берлина. Побили японцев. Полетели в космос и показали всем «кузькину мать». Воевали в Афгане. Хоронили. Снова строили коммунизм, но пришлось заняться перестройкой. Развалили страну. Торговали. Воровали. Воевали. Карабах, Приднестровье, Чечня. Хоронили, хоронили, хоронили. Потом снова строили, голосовали, избирали, улучшали, покупали, продавали. Дожили до сейчас. Непонятно как, но дожили. И все это время, несмотря ни на что, ели картошку!

Картошку можно пожарить. Быстро почистить, нарезать брусочками, бросить в уже раскаленную сковороду с маслом, помешивать, потом посолить. Выложить дымящуюся, с румяной корочкой, местами даже слегка пригоревшую, на тарелки. Поставить на стол банку соленых огурцов, положить рядом большие ломти душистого бородинского хлеба…

А можно картошку сварить. В мундире. Вымыть хорошенько и прямо в кожуре забросить в кастрюлю. Когда немного остынет, очистить кожуру и, макая в соль и заедая зеленым луком, видеть своей ментальной памятью колышущиеся от ветра моря спелой пшеницы, чувствовать запах конского навоза и согретого осенним солнцем сена, слышать звон струек молока под ловкими руками доярки…

Можно вновь очистить картошку и, не нарезая, сварить так же, как «в мундире», но чищеную. Выложить дымящиеся картофелины из кастрюли, полить душистым маслицем, подцепить на вилку кусок жирной селедочки с прозрачным колечком остро пахнущего лука, налить в рюмку тягучего самогона из запотевшего графина…

А можно уже сваренную картошку залить молоком и размять в пюре, добавив туда изрядный кусок сливочного масла, а потом, как в детском саду, за пять минут съесть свою порцию, где тающая во рту пюреха дополнена тугими, розовыми, как поросята, сосисками и половинкой недозрелого водянистого помидора.

Можно с картошкой повозиться побольше. К примеру, очистить, натереть на самой мелкой терке (ужасно муторное и надоедливое занятие), затем слить обильно выделившийся сок, засыпать в натертую массу мучицы, вбить пару яиц, соль и свежемолотый перец – и пожарить затем аппетитнейшие, румяные оладьи, которые стоит есть прямо со сковороды, горячими, и хрустеть при этом свежим, освежающим холодным огурцом, разрезанным вдоль на четыре части.

Хотите использовать духовой шкаф? Пожалуйста! Молодые, не больше полкулака картофелинки тщательно моем, прямо в кожуре разрезаем на дольки (восемь или двенадцать), раскладываем на противне, предварительно застеленном фольгой (блестящей стороной вверх!). В произвольном порядке разбрасываем на картошку пару щепоток сушеного розмарина – а лучше кладем две веточки свежего, затем крупная соль, свежемолотый черный перец, сбрызгивание оливковым маслом… Тридцать минут в духовом шкафу, а потом наслаждайтесь ароматом и вкусом полезного, запеченного молодого картофеля!

Это то, что я готовлю сам, но преобладает, как правило, вареная или жареная картошка. Наиболее просто и менее трудозатратно, да к тому же жареная еще и позволяет варьировать рецепт на свое усмотрение. Хочешь – пожарь на сале, тогда картошка станет сытнее и дополнится отличным ароматом и хрустящими шкварками. Можно предварительно обжарить лук, затем добавить к нему картошку. Тоже неплохо! А ведь еще существует вариант со свежими или сушеными грибами…

Приятного аппетита!

«Приятного аппетита», – сказал я сам себе минут десять назад, а теперь стою и мою лоточек в нашем «бытовом уголке». Тут есть все необходимое: кухонные шкафчики, в них посуда, моющее средство для посуды, губки и прочая дребедень, есть мусорное ведро, холодильник, две микроволновки… Есть все необходимое, кроме душевой кабины, здесь тепло, светло, чисто и опрятно. По большому счету, в управе можно даже жить! Но к чему я об этом? Да все просто: в некоторых наших семьях нету даже такого минимума.

Тогда я еще работал в соцзащите. В системе произошла очередная оптимизация, и все семьи соседнего, в два раза большего района, обслуживать тоже должен был наш отдел. Естественно, что штатную численность нам никто и не думал увеличивать, хотя по правилам, количество сотрудников отделений помощи семье и детям рассчитывается в соответствии с количеством детского населения в каждом районе. Тем не менее, мы получили в «подарок» еще один район. И, естественно, работа с неблагополучными семьями обоих районов свалилась на меня, а я ведь вел еще и выпускников детских домов. Пиздец, как говорится, подкрался незаметно.

Однажды нам поступила жалоба от кого-то из жителей. То ли бабка, то ли тетка, то ли вообще мужик жаловались нам на безобразный образ жизни своего соседа по подъезду Васи Иванова, который полгода назад выпустился из детского дома и получил от государства квартиру. Свою. Отдельную. Конечно, такие квартиры не приватизируют, она остается за выпускником как муниципальное жилье, доступное для его проживания сначала по договору безвозмездного пользования, а спустя пять лет – по договору соцнайма, да и квартиры эти, как правило, высвобождаются в городской жилой фонд после смерти какого-нибудь одинокого старичка, но тем не менее! И вот нам жаловались на постоянные заливы из квартиры Васи, на шум, гам и тарарам. В итоге, как апофеоз всего беззакония, жалобщик даже приходил к выводу, что в квартире Васи действует наркопритон и работают проститутки. Картина была маслом. Но по опыту, к сожалению, приходилось учитывать и такой вариант развития событий.

Около недели я пытался выцепить участкового, затем ждал его на морозе возле опорного пункта. Было холодно, глупо и бессмысленно. Осознавая, что в очередной раз я инициировал всю эту возню, что мне опять «больше всех надо», я обреченно мерз возле запертого опорного пункта и в каждой проезжающей по двору машине пытался угадать тачку участкового. Наконец, он приехал – худощавый рыжий старлей на грязно-вишневой «Мазде». В салоне сидел еще крупный молчаливый сержант. Мы поехали на адрес.

Дверь в квартиру долго никто не открывал. Старлей мельком выяснил у меня обстоятельства жизни подопечного Васи Иванова. Естественно, что жалобы от жильцов дома ему не поступали. У нас народ теперь по участковым не ходит. Лучше сразу мэру или президенту написать! Все же теперь грамотные, в интернетах сидят! И не задумываются бедные наши, в праведном гневе пребывающие обыватели, что ни мэр, ни президент их словесный, дурно пахнущий понос разбирать не будет, а чиновник аппарата шустро спустит это жалобу по команде на землю, то есть таким вот трудягам, как участковый старлей или я.

После пяти минут стука кулаками в дверь (звонка, конечно, у двери не было) в квартире послышался какой-то приглушенный шорох, и робкий мальчишечий голос спросил: «Кто там?..»

– Открывай, полиция.

Дверь отворилась. На пороге стоял маленького роста, взъерошенный пацан в вытянутой майке, спортивных штанах и босиком. Он больше ничего не говорил и молча таращил на нас испуганные глаза, редко помаргивая белесыми ресницами. Во всем его виде, во всем его взгляде так и сквозило какое-то затравленное, забитое неблагополучие. Я сразу почувствовал эту атмосферу вокруг пацана – за несколько лет работы я безошибочно научился схватывать это ощущение. Старлей с сержантом протиснулись в прихожую и бесцеремонно стали заглядывать во все помещения квартиры. Мне всегда претило это несколько нагловатое и самоуверенное поведение сотрудников полиции. Наверное, поэтому я и ушел из органов.

– Ты Иванов? Паспорт давай. В чем проблема? Почему соседей заливаешь?

– Да я это… кран вот течет…

– В ДЕЗ обращался? Слесаря что, вызвать не можешь?