Каштак

…Вася выступал двадцать минут. Спел четыре песни вместо двух. После «Яблонь» он проорал «Ты кинула» того же «Ляписа Трубецкого», затем «Седую ночь» от «Ласкового мая», а закончил нетленным «И вновь продолжается бой!» Никто не пытался его освистать и согнать со сцены – напротив, толпа захлебывалась восторгом и кричала вместе с артистом припевы. Даже Гена Левашов, считавший, что его гражданский долг перед Пашкой исполнен с лихвой, визжал и аплодировал. В выступлении Василия Болотова, спонтанном и неряшливом (под одну только ревущую гитару!), было что-то магическое – то, чего нельзя добиться ни крутым звуком, ни филигранным качеством исполнения, ни световыми эффектами. Это был голимый панк, какая-то ядерная смесь Саши Башлачева и Иосифа Кобзона. «Секс пистолз» нервно покурили бы в стороне.

– Искусство в большом долгу, – резюмировал шокированный Паша и отправился в бар, где заказал себе апельсиновый фреш.

Видеоролики и фото с концерта моментально облетели социальные сети. За считанные дни Вася добавил себе еще тысячу подписчиков и одного серьезного заказчика: местный портал, специализирующийся на культуре, решил публиковать его статьи о старой музыке. Впрочем, Васька успешно провалил проект, сумев с похмелья написать лишь одну колонку.

Таким получилось второе родео «великолепной четверки». Сеня даже не представлял, чем будет удивлять друзей. «За год что-нибудь придумаю», – решил он.

Семен лгал себе. Он знал, что придумывать ничего не нужно. Все лежало на поверхности.

8. Письма

Сеня Гармаш когда-то был страстно влюблен в учительницу географии. Принято считать, что вся мальчишеская «страсть» в пятнадцать лет обычно пульсирует ниже брючного ремня, но с Сеней вышла оказия посерьезнее.

Ирина Григорьевна была чудо как хороша (это исключительно в представлении Семена; остальные ученики видели в географичке невзрачную зануду-очкарика, едва закончившую педагогический институт и пытавшуюся доказать, что она Преподаватель, а не объект для шуток – впрочем, тщетно). Невысокая, едва ли метр-шестьдесят, в унылом брючном костюмчике землистого цвета, с таким же унылым каштановым хвостиком волос – она невероятно притягивала мальчишку. Он даже не отдавал себе отчета, что именно в ней его привлекало. То ли глаза ее за стеклами очков, глубокие и умные, как книги Булгакова, то ли голос, низковатый и бархатный, от которого иные могут уснуть… Сеня тогда ничего не знал о природе магнетизма – точнее, догадывался, но в жизни не был знаком с его проявлениями, – он просто входил в транс на ее уроках, не слышал ни лекций о тектонических плитах и горных хребтах, ни идиотских комментариев одноклассников. Он не мог отвести глаз от Ирины Григорьевны, едва слюни не пускал.

– Кажется, я догадываюсь, чем ты займешься вечером под одеялом, – шутил сидящий с ним за партой Пашка. – Но я бы, честно говоря, выбрал объект получше. Русичка, например, – вот где мясо! А у этой – ни жопы, ни сис…

– Да иди ты! – смущался Сеня и для приличия опускал взгляд в учебник.

Милка с задней парты дубасила Пашку учебником по голове. Пожалуй, она единственная понимала друга, потому что самой Милке с внешностью тоже не подфартило – один нос чего стоил, будь он неладен. Что касается Васьки, то он вообще ничего не замечал, витал в каких-то своих кучевых облаках.

Ученики Иринушку, как мысленно называл ее Сеня, в грош не ставили. На уроках шумели, болтали друг с другом, перебрасывались записками. Они вели себя так, будто никакой учительницы в кабинете вообще нет. Так, ходит какая-то бледная тень перед доской, что-то говорит, поправляя очки на носу, пытается апеллировать к классу. Этим она мало отличалась от радиоточки на кухне, которую ты неизменно игнорируешь: «Бу-бу-бу, Альпы, бу-бу-бу, керосинка… ребята, успокойтесь… бу-бу-бу, Камчатка». Если бы директор школы видел, в какой атмосфере проходят ее уроки, он вышвырнул бы ее на улицу. (Впрочем, нет, в восьмидесятых никто никого не вышвыривал, да и директору, по большому счету, было наплевать).

Юный Сеня ненавидел одноклассников, но вступиться за Иринушку не мог. Какой придурок в пятнадцать лет будет впрягаться за препода! Но он отчетливо понимал даже в своем сложном возрасте, в каковом и самому бывает паршиво: с этим надо что-то делать.

А что именно? Навалять самому хулиганистому гаду Сане Парамонову, который доставал Ирину чаще всех – сидел на последней парте и постоянно что-то орал? Семен был крепким спортивным парнем, выступал за честь школы на соревнованиях по баскетболу, ходил в качалку и имел соответствующий авторитет. То есть физически он мог бы скрутить Парамонова в многожильный трос, но опять же – за что? За то, что мучает молодую учительницу, чья вина лишь в том, что она молода и неопытна? Западло.

Однажды он увидел, как она плачет. Он задержался дольше всех после урока, запихивая учебники в портфель. Иринушка стояла спиной к нему, обессиленно опустив руки и глядя на доску, где сорок минут назад написала тему: «Природные условия и ресурсы страны». Сеня задержался исключительно ради того, чтобы проверить утверждение Пашки, что у нее нет жопы. «А ведь есть, – отметил он мысленно, – и даже очень ничего. Компактная такая, на булочку похожа». Но когда Иринушка села за свой стол, он увидел, что ее глаза полны слез. Она сняла очки и уронила голову на руки, не обратив на парня ни малейшего внимания. Это было живое воплощение отчаяния, какого Семен в жизни не видел.

Сердце его обливалось кровью…

Первое письмо он написал тем же вечером. Он писал печатными буквами аккуратно по клеточкам тетрадного листа, как почтовый индекс, чтобы Иринушка не могла вычислить его по почерку.

«ИРИНА ГРИГОРЬЕВНА! ВЫ ОЧЕНЬ ХОРОШАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА. НЕ ОБРАЩАЙТЕ ВНИМАНИЯ НА ДУРАКОВ. ВСЁ У ВАС ПОЛУЧИТСЯ, ПРОСТО ПОТЕРПИТЕ».

Он запечатал листок в обычный конверт без марки и утром того дня, когда у их класса был урок географии, проник в кабинет, воспользовавшись любезностью вахтерши тети Нади, добродушной толстушки-пенсионерки, которой было скучно сидеть дома. Он попросил у нее всего полминуты, бросил конверт поверх каких-то бумаг на столе и ретировался. Сеня не беспокоился, что письмо попадет в чужие руки, – Иринушка была единственной географичкой на всю школу («бедная девочка», – думал он), и кабинет принадлежал ей всецело. А еще он надеялся, что она прочтет письмо до начала урока. Ему интересно было увидеть ее реакцию.

Так и вышло. Она долго не начинала. Класс бесновался, но в этом не было ничего нового, и Ирина часто брала паузу, чтобы улучить момент для начала лекции. Но сегодня все было иначе. Она вертела в руках лист бумаги и внимательно изучала учеников. Семен понял, что он попал в яблочко. И ему понравилось, что Иринушка не выглядела обескураженной, – кажется, ей было приятно. Чего он, собственно, и добивался.

Урок в тот день прошел неплохо. Иринушке даже удалось заинтересовать несколько учеников влиянием природных условий на хозяйственную деятельность человека на примере Архангельской и Астраханской областей. Сам Сеня на этот раз не медитировал и не представлял, как обнимет и поцелует Ирину, а внимательно слушал.

Он долго размышлял, что бы ему такого написать в следующем послании. Он уже решил, что не ограничится одним ободряющим письмом, ему хотелось развития. Ведь если человеку утром сказать несколько теплых слов, то день его пройдет скорее всего хорошо. Иринушка нуждалась в таких словах как никто.

Он написал:

«ВЫ ОЧЕНЬ КРАСИВАЯ, И ВАС ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНО СЛУШАТЬ».

Это была истинная правда (а Сеня не хотел писать неправду лишь из-за стремления сделать человеку приятно).

Второе письмо, что называется, бомбануло. Реакция на него была уже предсказуемой – заинтригованная Иринушка стреляла глазами по классу, пытаясь отыскать тайного доброжелателя (Семен при этом прикидывался чайником, болтая с Пашкой), – а на следующем уроке через три дня перед учениками предстала уже не мышка в сером костюме, а миловидная девушка в джинсовой юбке до колена и модной синей блузке, с распущенными волосами и макияжем – словом, она сделала все, на что были способны женщины во второй половине восьмидесятых с их тотальным дефицитом и неистребимой безвкусицей предлагаемых магазинами товаров. Класс не то чтобы оторопел, но притих. Девчонки перешептывались, пацаны ухмылялись в несуществующие усы. Урок прошел в необычной рабочей атмосфере.

Дальше Сеня уже не мог остановиться. Он подкидывал ей письма стабильно раз в неделю. Тематика была разной: от комплиментов ее внешности, – а Иринушка и правда хорошела день ото дня, – до замечаний и вопросов по предмету. Особое удовольствие (или сожаление? Сеня не разобрался) доставляло то, что она не могла ему ответить и даже не знала, кому отвечать. Она просто реагировала, понимая, что таинственный доброжелатель находится именно в этом классе и наблюдает за ней. Она старалась соответствовать ожиданиям и не разочаровывать поклонника, и ее усердие выглядело так мило, что Сеня порой чуть не плакал. Возможно, самой Ирине интрига тоже нравилась, он не мог об этом судить, но молодая женщина, обреченная всю жизнь иметь дело с обормотами-подростками, которым плевать на географию, явно расцветала.

Последнее письмо было откровеннее остальных.

«ВЫ ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ КРАСИВАЯ, УМНАЯ И ИНТЕРЕСНАЯ ЖЕНЩИНА! ВЫ ПРЕКРАСНАЯ! ЕСЛИ БЫ Я БЫЛ СТАРШЕ, НАВЕРНО, Я БЫ ХОТЕЛ НА ВАС ЖЕНИТЬСЯ. МОЖЕТ, ВЫ МЕНЯ ПОДОЖДЕТЕ?»

Сеня дрожал, ожидая реакции. Он не знал, есть ли у Иринушки мужчина (у такой «страшилки», каковой ее все считают? ну а вдруг?). И еще он понимал, что независимо от наличия или отсутствия личной жизни девушка предпримет попытку его раскрыть. Если до сих пор особой нужды в этом не было, то теперь им двоим следовало объясниться.

В начале урока она вышла к доске и молча подняла руку. В тот день она выглядела ослепительно. Метаморфозу, которую двадцатитрехлетняя Ирина Григорьевна претерпела за какие-то два месяца, можно было сравнить с головокружительным преображением мымры Калугиной из «Служебного романа». Класс затих. Сеня восхищался Ириной.

– Ребята, послушайте меня, я хочу сказать кое-что… не по теме урока.

Сеня обильно покраснел, готовый провалиться под парту. Сердце стучало в ушах как тамбурин. Он надеялся, что никто ничего не заметит, но от Пашки не скроешься.

– Сэм, ты чего?

– А? Что?

– Съел что-нибудь?

Сеня покачал головой. Он не смотрел на Ирину, но ощущал пульсирующим виском, что ОНА СМОТРИТ НА НЕГО. Все-таки раскрыла? Или ему мерещится?

– Ребята, я хочу сказать вот что. – Ирина смущалась, но была настроена решительно. – Я хочу сказать спасибо одному очень хорошему человеку. Надеюсь, он сейчас меня слышит. Я хочу сказать, что… благодаря ему…

Иринушка сбилась. Сеня упрямо смотрел в парту, но слышал, как она тушуется.

– …благодаря ему я с радостью прихожу на работу. Вот. И… думаю, что и вам на моих уроках стало интереснее. Я не знаю, права ли я…

– Да! – крикнул с задней парты неугомонный говнюк Парамонов. Впрочем, сейчас он не юродствовал.

Девчонки к нему присоединились.

– Да, Ирина Григорьевна!

– Это правда!

Семен наконец поднял глаза. Иринушка теребила свой элегантный голубой платок, укрывавший плечи, и переминалась с ноги на ногу. Боже, как она волновалась! Но, наверно, это было такое волнение, от которого бабочки внизу живота и все такое…

– Спасибо, что и вы поддерживаете, ребята. Для меня это очень важно. Я постараюсь, чтобы вам было интересно. И еще раз спасибо тебе, хороший человек, кто бы ты ни был…

И тут произошло невероятное. Класс начал аплодировать. Кто-то даже заулюлюкал. Семен не верил своим глазам и ушам.

– Охренеть, – сказал Пашка. – Такое бывает?

– Да, – тихо ответил Сеня.

– А я думал, только в кино.