Трибунал

Три года субсвета пройдено и ещё полтора впереди, прежде чем необходимо будет предпринимать какие-либо решения.

Так должно быть, но на деле всё обстояло иначе.

«Вывести на гемисферу любые внешние аномалии по небу».

Обратный голосовой канал Ковальский активировать не стал, сейчас ему было не до многословия тупой железки. Просто мысленно потянулся к направляющим, растягивая и выкручивая детализацию гемисферы так, чтобы тяжесть в затылке оставалась в умеренных пределах. А что писк в ушах тут же неприятно усилился, так это уж потерпим как-нибудь.

Куда смотреть, он догадался не сразу.

Пришлось ещё увеличить масштаб и повысить детализацию.

И только тогда Ковальский сумел разглядеть искомое.

Это выглядело как лёгкая рябь на фоновой звёздной засветке. Едва заметное замыливание слабых далёких туманностей там и сям.

И только если наложить сразу весь комплекс сигналов, да ещё и подёргать туда-обратно бегунок, вот оно, родимое.

Как будто два призрачных крыла постепенно уплотнялись со стороны кормы, не позволяя золотому шару «Эпиметея» оторваться, но и не приближаясь в достаточной степени, чтобы приборы астростанции могли собрать о преследователе хоть какую-нибудь существенную информацию.

«Доктор? Доктор Ламарк!»

Да что ж такое, его вечно не дозовёшься.

«Ну чего?»

«Кто-нибудь пробовал посчитать поля вероятности, он же явно по какой-то выборке скачет туда-сюда».

«А ты уже поди решил, что это что-то разумное?»

«Конечно разумное, какие могут быть варианты?»

«Или перед нами некие хитрые эхо-импульсы от того самого фокуса, да даже тупо сбой в программе слежения».

«Вы бы по такой ерунде меня не будили, могли бы и со сменщиком, да, вон, с Рабадом всё порешать».

«А тебе что, самому уже не интересно?»

Ковальский снова почувствовал, что злится.

«Не говорите ерунды, вы наверняка уже посчитали всю статистику и нащупали там какой-то сигнал. Довольно темнить, доктор, рассказывайте уже, как есть».

«А ты у нас нетерпеливый, да?»

«Со временем как-то становишься».

От злости даже башка немного отпустила и боль в рёбрах ушла на второй план.

«Ладно. Эту штуку навигаторы заметили случайно, когда уточняли текущие координаты по одному из пульсаров. Повезло. Cбой в частоте секундного маяка уж больно бросается в глаза. В общем, с тех пор и следим, что бы это ни было, оно делает всё, чтобы мы его не заметили. Появляется в случайной точке пространства и преследует нас, как прибитое».

«Что бы это могло быть?»

«Этого мы не знаем, и квол молчит».

Молчаливый квол, звучало не очень позитивно.

«Нужно попробовать эту штуку целенаправленно пронаблюдать, на борту астростанции достаточно приборов, чтобы ободрать любой источник сигнала, как оболочку со сверхновой».

Не очень удачная аналогия, учитывая печальную судьбу Альционы D и её товарок.

«Пробовали. Всё время мажем».

«Но некая система в этих эволюциях имеется, не знаю, разложите это всё на гармоники, получите аналитическую функцию».

В ответ раздалась череда невнятных ругательств.

«Думаешь, самый умный? Да мы тут уже до аппроксимации дзета-функцией дошли, сплошная ерунда, такое ощущение, что с каждым следующим событием используется новая функция плотности вероятности, но так хитро, чтобы все предыдущие события её не нарушали».

На этом месте у Ковальского отчаянно начало стучать в висках.

«Довольно, доктор, я уловил мысль, вы все умные, я дурак. Можете теперь меня отсюда извлечь?»

«Ты уверен, астрогатор? Я же вижу по биосенсорам, как у тебя давление скачет».

«Доставайте, доктор, и бросайте делать вид, что вам не плевать на моё самочувствие».

Ворча себе под нос что-то нелицеприятное, Ламарк принялся колупаться в потрохах строптивой биокапсулы. Однако та, потрепыхавшись и попрепиравшись, всё-таки в итоге сдалась.

Полилась по венам какая-то финальная премедикация, щекотными каплями стёк по коже остаток геля, как всегда резко, без предупреждения, забулькало в горле отсосом заполнившей лёгкие фторорганики, последними отщёлкнулись фиксирующие руки-ноги браслеты, чтобы уже секунду спустя вывалить липкое туловище Ковальского на скользкий пол «прозекторской», как её про себя называли за белые стены и резкий свет.

В зрачки тут же впилась боль, каждый раз при пробуждении его преследовала трёпаная светобоязнь.

Ковальский вслепую, на ощупь замотался в паутинку одноразовой простыни, прошёл пару шагов наугад. Ага. Санитарный бокс чуть правее.

И лишь под благодатным душем немного пришёл в себя. Уф. Льющаяся с небес вода, омывая сего, словно бы уносила с собой и этот звон в ушах, и эту предательскую слабость в конечностях.

Какое счастье, что он астрогатор, а не какая-нибудь «консерва» из числа бойцов майора Томлина. «Эпиметей» был невероятно комфортным кораблём, уровень удобств, доставшимся Ковальскому за просто так, по роду занятий, для флота был очень неплохим, а для многих так и вовсе недостижимым. Нет, конечно, гигантские каргокрафты или новейшие флагшипы эскадренного класса могли похвастаться и вовсе невозможной роскошью в распоряжении экипажа, но нам и того довольно, что имеем.

За едва прикрытой створкой люка, разумеется, уже маячил лично доктор Ламарк, а за спиной у него, ещё более разумеется, паслось трое наиболее приближенных к телу постдоков, готовых начать немедленно конспектировать многомудрые речи своего научного руководителя. И чего они его только терпят?

Ковальский молча застегнул комбинезон кабинсьюта на последние липучки и так же молча проследовал круговой галереей в сторону навигационной рубки.

Внутри царил полумрак и кто-то вполголоса разговаривал, однако Ковальский, не обращая внимания на посторонних, побрёл к своему ложементу, чтобы побыстрее туда увалиться. Уф. Ноги еле держат.

– Астрогатор Ковальский?

Голос был смутно знакомый. А, ну да. Стандартная ротация смен не предполагала, что они будут в экспедиции так уж часто сталкиваться лицом к лицу.

– Астрогатор Рабад. Я одолжу у вас контроль на минуточку?