Боги Иторы

Не успела бешеная здешняя Кзарра склониться к закату, как они впятером уже гладко скользили на дарёной яхте вниз по течению. Ветер обещал спорый путь до самого Мёртвого моря, случайный чиновник очередного небогатого прибрежного городка если и набирался смелости забираться на борт, то живо удовлетворялся какими-то бумагами, что показывал ему бард. Конных дружинников по обоим берегам Ли Цзы видно не было вовсе.

Сумасшедшая скачка прошлых недель, сменявшаяся лишь яростной рубкой с наседающим противником, казалась теперь чем-то далёким, даже не случавшимся вовсе. Тсорин вольно откинулся в местном раскладном плетёном кресле, помахивая небольшим веничком вместо опахала. Ему было жарко, он даже позволил себе расшнуровать вросшую в тело шнуровку нагрудника, впервые с момента их отбытия из Милона. Что же такое происходит?

Бессловесные матросики муравьями носились по вантам, скрипел такелаж, все трое его сотоварищей, убоявшись духоты каюты, расположились тут же, в тени паруса. Расслабились всё же… или нет. Вот соломенноволосый уроженец Марки, отличный лучник Тарнис бросает на обрывистый восточный берег свой колючий, прицеливающийся взгляд. И лук его не валяется в рундуке, а лежит поблизости, со смазанной тетивой, рядом аккуратно перевязана ленточкой дюжина стрел. Да и Гротт, могучий мечник, не зря играет желваками – верный признак опасности для любого, кто на него не так посмотрит. Разве что граф Моно дрыхнет в своём гамаке абсолютно беззаботно. Впрочем, последний способен урвать двушку времени для здорового сна где угодно, хоть посреди поля битвы.

А что же Ксанд, так ли он спокоен по отношению к их теперешнему положению праздно прогуливающихся по реке знатных господ?

Бард продолжал исполнять непонятно зачем ему понадобившуюся роль местного проводника, у него наготове хранились десятки каких-то чудодейственных бумаг, канцелярской магией которых он наводил преизрядный ужас на встречных любопытствующих, в заплечном же мешке он постоянно таскал с собой неразлучную лизанну.

– Ксанд, ты же бард? Почему ты нам ни разу ничего не спел?

Тонкоусое гримированное лицо осталось недвижимо.

Ответ последовал нескоро.

– Сейчас не время песен, слишком много моих хороших друзей погибло за последний круг. Слишком много. А вот сыграть, – старик ловко извлёк благородный инструмент из чехла, нежно коснулся струн, подкрутил что-то, прислушался к звуку, удовлетворённо расправил плечи. – Сыграть можно. Вполне может так статься, что в следующий раз не только играть, но и слушать никто из нас уже не сможет.

Мрачное пророчество заставило всех, даже спавшего только что графа Моно, пристально заглянуть Ксанду в глаза. Впрочем, тот не обратил на этот к себе интерес никакого внимания. Он уже присел, согнувшись, и едва-едва коснулся струн.

Не зря лизанну называли королевским инструментом, Тсорин отлично знал, какое это тонкое искусство – на ней играть. На редкие выступления королевских бардов, случавшиеся при дворе Милона, ценители музыки пытались получить приглашение за полкруга. Ложи, партер, балконы всегда были забиты под завязку… Сейчас им предстояло нечто не менее захватывающее, хотя… как может сочетаться тонкий гриф лизанны с содранными в кровь мозолями на держащих руках, привыкших к мечу и дорожному посоху?

Лизанна дрогнула и запела.

Словно журчание весеннего ручья полилось из её широкого лона, лёгкое, свежее, светлое, живое. Оно искрилось и сверкало, проникая до самых глубин души, растворяя в себе усталость, гнев, страх, все те чёрные пятна, что неминуемо оставляет на нас жизнь.

Вот прогремел гром первой майской грозы, вот – налетел бесшабашный ветер, неся с собой свежесть и лёгкость – верные спутники начала новой жизни.

Вплетаясь искусным узором, мелодию пронзила птичья трель, ещё неуверенная, простуженная с зимы, но уже такая радостная. Ей не нужно было причин для этой радости, ей не нужно было целей в этой жизни. Она просто была, пела, цвела, радовалась и смеялась.

Тсорин словно пробудился ото сна – таким резким оказался возврат из мира зачаровывающих созвучий к нашей действительности. Как бы нехотя вокруг начали ворочать головами его товарищи, трое матросов у фальшборта никак не закроют удивлённые рты… Додт тебя задери.

Он решительным шагом направился к выходу. Пещера своей тишиной, своим беспрестанным гробовым молчанием лишь казалась упрятанной в немыслимые глубины Иторы. Только сделай шаг, и ты уже всей грудью вдыхаешь ток свежего горного воздуха, ощущаешь прохладу сонного камня, скользкого от росы, гладкого, покойного…

Ему едва удалось устоять на крутом карнизе, нависшем над туманной долиной. За ним незрячей глазницей чернел грот, а впереди зияла пустота. Он поплотнее завернулся в плащ, качаясь на носках, заглянул куда-то вверх, словно искал там, в бледных предутренних небесах, ответы на свои вопросы. Впрочем, они пришли вовсе не оттуда.

– Я снова явился, человек. Как ты просил.

Он не стал оборачиваться на этот голос, если надо, его хозяин покажется сам.

– Ты как будто ждал.

– Я вовсе не ждал, у нашего народа есть особое чувство времени. Мы знаем, когда должно явиться. Это ваша история – клубок случайностей, у нас всё иначе.

– Это наше счастье, ты не находишь? В неведении. Мы не ведаем, сколько нам суждено прожить. Нам суждено по жизни делать страшные и странные открытия. Вы же это всё просто знаете.

– Возможно.

Было странно наблюдать эти лёгкие и быстрые движения. Долгожданный гость не мог не удивлять своим видом, уже третий раз они встречались лицом к лицу, но лишь впервые сошлись так близко, так невероятно близко для представителей двух чуждых друг другу рас. Да и как понять это призрачное на вид существо, оказывающееся столь страшным противником в бою.

– Возможно. Нам приходится жить не здесь и сейчас, но в массе мест и времён одновременно. Впрочем мы ещё поговорим об этом, сейчас же мне необходимо сказать тебе нечто важное.

– Она всё-таки умрёт?

– Да. Та сила, что завладела ею, слишком сильна даже для этого священного места. Но в твоих силах сделать так, чтобы эта смерть не стала напрасной. Ты, только ты, должен помочь ей в этой смертельной схватке. Тебе дано вернуть на круги своя силу Подарка, поборов морок Проклятия. Сделай так…

Он не стал дожидаться завершения непрошеного наставления, зябко кутаясь в плащ, ему только и достало сил, что шагнуть обратно под безжизненные своды. Он и сам чувствовал это тяжкое дыхание там, внизу. Он не слушал, он шёл петь свою песню. Нельзя прятаться за чужими спинами. Иногда нужно поставить на карту всё, чтобы победить. Чужую жизнь, да. Но и свою – тоже. Он и без чужинца знал, что ему предстоит сделать.

Раня ноги густой осокой,
Поспешал я по склону вверх,
До вершины той невысокой
Совершая слепой забег.
Помогал мне подняться ветер,
Что поёт меж холмов зелёных,
Что бывает и тёпл, и светел,
Что шумит повсеместно в кронах,
Но не тот он сегодня, право,
В нём я чую лишь рокот стужи,
Только грохот сечи кровавой,
Только яростный гимн оружья.
Что ты видел на той вершине,
Бессловесный ты мой попутчик,
Что теперь рассказать решил мне,
Вволю тем же меня измучив?
Я не ведаю цели дальней,
Мне лишь нужно подняться к небу,
Так зачем же твоя печаль мне,
Груз мне лишний не на потребу.
Не хочу я сражаться с братом
И пусты мне твои знаменья,
Поверну-ка я тут обратно,
Не желаю пытать терпенье.
И затих тут мой ветер-друже,
И покой мне вернул устало,
Он не смог мне сказать снаружи,
Что внутри мне познать пристало.
Знать, зазря я хотел быть первым,
Знать, беспречь свои ноги ранил,
Ведь теперь я отступник веры,
Нарушитель своих же правил.

Ксанд оставил Тсорина с гвардейцами внизу, в одиночку поднявшись на десятиметровый каменный уступ. Отсюда хорошо была видна голая, ровная как стол пустыня позади. Если хорошенько присмотреться, то отсюда даже можно разглядеть темнеющую в зеркалах миражей кайму Мёртвого моря. Его солёные воды, казалось, пропитали смертью весь здешний воздух, не давая расти травам, иссушая ручьи, обветривая лица. Впрочем, им ведь и возвращаться отнюдь не этой дорогой… дожить бы.

Ксанд поднял слезящиеся от беспрестанно яркого света глаза вверх по склону, туда, где громоздились гекатомбы будущих неминуемых жертв серого мёртвого камня – копошащиеся гигантским муравейником люди. Где вот уже сколько дней сверкал тот самый иссушающий свет, который пугал своей неведомой природой, который бился в яростном бою почитай со всеми Игроками Иторы и… Проигрывал? Побеждал?

Это он с уверенностью поймёт, но лишь добравшись до самого сердца твердыни Пика Тирен, древнейшей и неприступнейшей крепости Средины, да и всех земель Материка. Он должен найти проход в этом немыслимом лабиринте сокрытых в толще скал лестниц, анфилад, пещер и переходов. Защитники Пика уж не те, что во времена Мёртвого Императора, а значит шанс был.

– Ксанд, ну что там?