Боги Иторы

Отправились четверть однёшки спустя. Тсорин красовался на вороном жеребце, его кольчуга посверкивала в прорезях имперской накидки – ни дать, ни взять старший офицер из наёмников. Компания в составе огромного воителя, красотки в амуниции рейнждера и сопровождающего их неприметного проводника из местных – старикашки с согбённой спиной и непримечательным лицом – принять их за отряд охотников до тайн Сильных было бы вовсе удивительно.

Ехали молча. Тиля хмурилась и разговаривать не желала. Тсорин изображал разухабистую удаль, то и дело пуская жеребца в галоп, только искры по древнему камню сверкали. Ксанд тащился следом, осторожно посматривая по сторонам – имперская дорога была местом езжим, но осторожность не помешает и здесь. К Синтао добрались во второй половине дня.

Город встретил их теснотой улочек, беготнёй босоногих мальчишек, гомоном торговок и острым ароматом готовящейся пищи. Знакомая Ксанду атмосфера больших городов Юга. Бард ловко уворачивался из-под колёс гужевых повозок, нырял под навесы – он явно хорошо ориентировался в муравейнике домишек. Тсорин и Тильона на своих боевых жеребцах только и успевали, что следить за его серым плащом, встречный люд почтительно сторонился, но толпа была слишком плотной, чтобы позволить легко следовать за юрким «проводником». Пару раз им уже казалось, что они заблудились в мешанине звуков, ярких пятен одежды, толчее ног, голов, квохчущей под ногами домашней птицы, но потом снова появлялся Ксанд. На его лице была написана заинтересованность.

– Всё в порядке, у пристаней стоит целых три речных «дракона», можно отправляться хоть сегодня.

Тиля на это даже не ответила, её прищуренные глаза скользили по крышам, Ксанд дорого бы дал за то, чтобы узнать, о чём она задумалась. С другой стороны, не спорит – и ладно. Она взрослая девочка, вполне может понять, куда ей не стоит ввязываться.

– Давайте за мной, а то закончится рыночное время, так мы вообще здесь не пройдём с лошадьми.

Тсорин огляделся, не понимая.

– В каком смысле?

– Таком. Это жилой район, рынок – за пределами городских стен. Там сейчас добрая треть населения. Вот когда они вернутся – станет тесновато.

Воитель грязно выругался, Тильона тоже поморщилась. Им обоим явно было не по нутру местное великолепие. Ксанд пожал плечами и направился в сторону пристаней. Двое его товарищей живо устремились следом.

Ксанд снова вошёл в роль местного, принявшись с пронзительным имперским акцентом расхваливать местные достопримечательности:

– Миста воин, ваша видель ошень вкусный рестронь Синтао, здеся можна ошень карашо вкусить. Вкусить!

Получалось так потешно, что оба спутника невольно прыснули. Бард кивнул самому себе и, набрав поглубже в грудь воздуха, разлился соловьём. Пока они добирались к причалам, разошедшийся «проводник» успел всучить им две меры каких-то мелких терпких фруктов, Тильона обзавелась тремя дутыми браслетами дешёвого серебра, сам же Ксанд получил целых два интересных предложения от местных торговцев, оценивших бойкость старикашки.

Перевести дух смогли только у плавно покачивающегося на речной волне кораблика.

– Так, – бард посерьёзнел в единый миг. – Тиля, отправишься прямо на этом корабле. Лишняя задержка может тебе доставить неприятностей на Перевале. Вот тебе обещанная бумага – воспользуешься по прибытии. И ещё…

Бард что-то долго искал у себя за пазухой. В протянутой ладони остро сверкнуло.

– Вот тебе. Пригодится. До коллекции.

Повисла неловкая пауза. Тсорин топтался рядом, всем видом давая понять, что нужно бы не затягивать с прощаниями, а живо сваливать. Тиля просто молчала. Её глаза никак не отпускали его взгляд. Словно она что-то хотела сказать, но не решалась.

Ксанд порывисто к ней наклонился, обнял, задержал плечи в своих ладонях, потом отпустил, шагнув в сторону.

– Деньги у тебя есть? Ну и ладно. Не поминай лихом, девочка. Может, свидимся ещё.

Ксанд молча стоял на помосте причала, пока Тильона о чём-то договаривалась с хозяином, и лишь после того, как кораблик снялся с якоря, набирая парусом свежий ветер, бард дал знак Тсорину. Им пора было двигаться.

Вокруг расстилалась бескрайняя равнина, великое море трав. В рост человека, это изумрудное полотно гигантскими валами живой массы колыхалось под порывами стремительных воздушных потоков.

Он зачарованно следил за этой могучей жизнью, что билась пред ним в едином ритме борьбы со стихией. Завораживающее зрелище, масштабное, непередаваемое. Образ летящих вдаль волн того волшебного моря словно был иллюстрацией самой жизни в этом беспокойном мире. Могучие силы по собственной прихоти играли лёгкими тростинками, подминали их под себя, а потом так же легко отшвыривали прочь. Не было в той битве сил ни смысла, ни причин, ни следствий. Вот стебель тростника не сумел удержаться в рыхлой почве, швырнул его в небеса лихой порыв ветра, вознёс под самые облака, но недолго продолжался тот полёт – вмиг изломал ураган хрупкий его стебель, вмиг оборвал листья, и вот уже былой борец за свободу летит вниз комком перемолотой в бешеной мясорубке зелёной плоти. И вот ничтожная капля сока уже касается без того влажной почвы, навек исчезая, растворяясь в будущем иных поколений…

Он видел это всё, но не мог понять одного. Почему вокруг беснуется чуждая ему воля, а он, привыкший доверять лишь своему чутью, люто ненавидящий всякую несвободу, способный неудержимо сражаться, прорубая себе путь к упокоению сквозь любые преграды, он продолжает лишь беспокойно оглядываться туда, за спину, откуда дует страшный сегодняшний ветер. Не ощущая самого ветра. Не нуждаясь в борьбе с его кромсающими плоть клинками. Не зная страха…

Как можно бояться того, от чего не нужно бежать. Только помани, и он – твой. Отныне только ты будешь возвещать свою волю окрестным травам, и никто иной не посмеет перечить истинной свободе, которую она раз и навсегда принесёт…

По спине пробежал холодок. Тишина и спокойствие вокруг него затягивали, неслышным мороком проникали в сознание, отравляя душу, спутывая мысли. Что это за странное мерцание пробежало по колышущемуся пологу разнотравья? Почему вдруг оттенки зелёного сменились пятнами красного, бордового, рубинового, алого, грязно-коричневого? Словно это не хрусткий стебель истекает соком под порывами ветра, а грозный воитель в изрубленной кольчуге медленно слабеет от оставленных на его теле многочисленных ран. Это не корень расшатался, грозя оборваться от любого дуновения, это целый род хоронит одного за другим своих лучших сыновей, вкладывая затем рукояти ещё не остывших мечей в хрупкие девичьи ладони. Это не оборванная листва носится на ветру, это души человеческие не могут найти упокоения в безумном танце ветров.

Он ведь именно это боялся увидеть, от этого прятался в заветной тиши собственной отстранённости. Его дело было – убежать, скрыться, не дать себя обмануть кажущейся силою дарёных заклятий. Но он не мог больше оставаться тут, в тиши, заставляя бороться других. Именно у него достаточно силы, чтобы сражаться. Только-то и нужно, что не дать себя обмануть вражеской приторной лести. Сколько погибших друзей нужно оставить позади, чтобы осознать значение простого слова: ненависть…

Видение рассеялось. Ему осталось только повернулся навстречу безумному ветру.

Среди пышных торжеств, сотрясанья основ
Проходил ты свой путь, никого не жалея.
От той жизни остались лишь тени костров
И рассеялся чад золотого елея.

Детям тлена и внукам седин,
Нам, почувствовавшим на мгновенье,
Будто в мире ты был не один,
Но затем утонувшим в забвеньи

Был не страшен тот подвиг отцов,
Мы его повторить не замедлим.
Избави нас от предателей и подлецов.
Зреть бок-о-бок с тобой мы хотели.

Липли волосы нам на лоб пеленой
И в руках топоры повисали устало,
Мы не робких десятков и нам не впервой
Попрощаться навек на пути из начала.

Закипали котлы на кострах этих смут,
Это пища для мёртвых и для меня.
Только песни навеки нас вместе сведут,
Но не мы, а они тихо плачут, скорбя.

Когда рядом остынет последний герой,
И над тяжкой потерей мы все замолчим,
И когда твоим другом восстанет другой,
И останешься ты среди сечи нагим,

Значит, всех вас сюда привели неспроста,
И невольным рабом быть согласен ты был,
И в борьбу ту вступал ты не против, а за.
За того, чьи слова прежде жизни ценил.

Ксанд вскинул непривычно короткий имперский лук, высматривая подходящую цель. Рядом мерзко прошуршала шальная стрела, и он тут же рванул тетиву в ту сторону, удовлетворённо расслышав короткий ответный стон. Треклятый туман не давал толком развернуться, четвёрка его спутников едва слышными тенями мелькала чуть в стороне, то и дело раздавался лязг оружия, но даже отборная брань долетала сквозь промозглый воздух как-то неясно, дробясь коротким эхом.

Погоня всё-таки настигла их здесь, в среднем течении Ли Цзы, отряд в два десятка местных ополченцев не смог бы их сильно задержать, но невесть откуда свалившийся на их голову туман (это здесь, посреди Равнины, где засухи бывают по полкруга!), не давал уйти от остававшихся на расстоянии вражеских лучников. Долгожданной быстрой драки накоротке, столь любимой Тсорином и его гвардейцами, не получалось. Они бессмысленно мотались в струях плотного тумана, ежесекундно рискуя получить стрелу в живот, и ничего толком не могли поделать. Расходиться дальше двадцати шагов – нельзя, потеряешь друг друга. Перекрикиваться – тоже, наведёшь на себя выискивающего цель стрелка. Нужно уходить, и как можно быстрее, сюда наверняка уже мчится отряд-другой конного патруля. Даже его отличные бойцы не смогли бы сражаться с таким многочисленным врагом.

Ксанд бросил взгляд в небольшую низинку, где тихо лежали, приученные к боевым условиям, тиссалийские лошадки. Их оставалось числом пять, и на сегодня они уже набегались. Заменить их под седлом было нечем. Скакать же в таком тумане, не зная дороги, было и вовсе самоубийством – или коню ноги переломаешь, или себе шею свернёшь.

– Замри.

Команду Ксанд отдал своим обыкновенно тихим, но слышимым на сотни шагов голосом. Тени в тумане послушно растворились, Тсорин с бойцами найдут укрытие где угодно. Свистнули тетивы, минимум шагов пять в стороне. Да, стрелки из них никудышные. Бард развернулся на спину, высматривая в клубах поганого тумана тусклый диск Кзарры. Даже его вновь обретённое внутреннее зрение было бессильно. Так.