А затем герои мои ожили. Едва я успел отойти, чтобы не вызвать удивления.
* * *
Хорхе встал, слегка качнув и стол и стул, правая рука его подхватила недопитый бокал с красной сангрией, застоявшийся у Жени-болгарина, при этом левая забыла о наличии в ее усилии шестиугольного стакана с рыжим чаем. Он вобрал всех в свое зрение, в тот же момент Евгенио ювелирно вынул из его левой руки виски и вложил туда бокал с остатками сангрии белой. Проделано это было так скоро, что пьяный Хорхе не заметил ничего, не успев глазами вовремя туда, где только что произошла маленькая афера. Весь его опрятный вид в очевидном хмелю был забавен, руки с сангриями покачивались, яростно-красная и белесо-белая жидкости дрожали в своих сосудах.
Солнце окончательно – второй раз – скрылось в воде. Люди – второй раз – захлопали, стрекот ладошек нарастал отовсюду и оказался заразен, наш стол вторил всем, уютное единение сформировалось мгновенно.
Не хлопал только Хорхе, гневно пытаясь осмыслить происходящее. Наш стол засмеялся, это сдетонировало смех вокруг. Все смеялись своему, но испанец перестал тонко чувствовать и обвел суровым взглядом людей за нашими спинами. Я узнал взгляд, который одинаков у мужчин вне зависимости от национальности, у мужчин, что не растеряли брутальность в наше странноватое время.
Евгенио тоже определился стремительно. Еще секунда – и мы вели утомленного Хорхе в туалет, он не сопротивлялся, видимо цепляясь за рассудок, мерцающий в голове, как лампочка в испорченном патроне.
– Да… Вот и напился. А солнце только-только спряталось, – наморщила нос и надула губы одновременно Ракель на школьном английском.
– Они это исправят, – пожала плечами Светлана, улыбаясь тому, как похожи мужчины, несмотря на иные данные происхождения.
– Его не исправить, – покачала головой Ракель, прекрасная в очередной грусти. – Он очень странный. Я часто рядом с ним, но он так устроен, что меня будто рядом и нет, вернее – могло и не быть. Все эти социальные драмы он проигрывает в одиночестве в своей голове, даже не поделится. Сегодня влюбится, поухаживает, а потом исчезнет, непонятно почему, оставит одну на какое-то время – так уже было. Потом влюбится завтра, но коротко! Будь у него побольше воображения, ему никто вообще не нужен был бы, сидел бы себе где-нибудь в нирване, а вокруг куча народу, точнее, вокруг никого, но в голове – целая вечеринка…
Светлана хохотнула, зачарованно погрузившись в липкую чернь идеально круглых глаз испанки своим миндалем.
– Многие верят, что все и так в голове. Что сидит каждый из нас в своем лесу, на камне под теплым летним дождиком, глаза закрыты, камень большой и теплый. На него даже можно лечь, настолько он большой. И мечтает, – (это был камень в мой огород), – о разных местах, где хорошо бы побывать, о людях, чтобы окружали. И все мерещится. Может, он тебе такой и нужен, поэтому ты его таким и воображаешь…
– Не-е-ет… – протянула Ракель. – Даже думать так не хочу. Это же скучно!
– Разве? – Светлана забавлялась. Она была старше, и ее отношение к Ракель формировалось как к младшей сестре. – А по мне – ничего занятнее нету, это же мир с твоим укладом, даже неприятности заказаны тобой, чтобы как раз скучно не было. И…
– Я пытаюсь посоветоваться, – укоризненно зарычала Ракель рокотом недовольного котенка, – а не отвлекаться на метафизику. Он пережил все это один и даже не поделился! Все проиграл в своей голове, полюбил, разочаровался, отсек, все – в несколько дней. Я даже не нужна ему была рядом, только как элемент психологической игры. – Неожиданное проявление ума испанки освежило Несусвету, и та стала ей нравиться. – И так несколько раз! – Глаза налились обидой, собеседница поежилась, рассудив, что месть за подобное бывает страшна. – А потом зовет меня опять, и я, обещавшая себе забыть навсегда, иду… – Вспыхнув огненно в гневе, Ракель вскочила, пальцы ее вспомнили о сумочке.
– Не уходи! – Светлана ловко поймала ее за свободную ладонь, та была холодной. – Останься! Хочу поговорить. Я могу узнать больше у них. Он расскажет Арсению наверняка, Арсений расскажет мне. Мы разберемся в ситуации. Нужно это сделать, иначе правильного решения не принять. Ты же понимаешь…
Ракель подрожала на смугловатых ногах и села.
Стул приятно скрипнул.
Объявилась троица, гораздо более серьезная и с твердой поступью, нежели когда уходила. Самый деловитым выглядел Хорхе.
– У этой дамы была отличная фигура, – причмокивал он, будучи почти трезвым. – Чуть подкачать ее, чтоб колебания в пространстве не дрожали, а обволакивали. Опять же нужно исходить из того, что ей далеко за сорок. С учетом этого она прекрасна…
– Мы обсуждаем даму, попавшуюся нам на пути, – смущенно пояснил Арсений любопытным взглядам. – Она взросла, при этом подтянута и хорошо одета.
– Даже более чем хорошо одета, – подметил Хорхе явно для слабого пола. – Она – молодец.
– Неразумно говорить об одних женщинах при других женщинах, мужчины, – полоснула их всех одним движением Несусвета, а это, несомненно, уже была она. – Это может спровоцировать их на диалоги о других мужчинах. – Ее стакан с виски незаметно опустел за это время.
Троица онемела.
Потом переглянулась внутри себя. Испанец глубокомысленно изрек, глядя на пустующий седьмой стул за нашим столом:
– Готов поклясться, этого стула здесь не было. Откуда он взялся? Или я забыл про кого-то?
Он перевел поблескивающий взгляд на спутницу Арсения.
– У вас замечательный темперамент, мне кажется, о вас можно обжечь руки.
– Наверняка, – сухо смерила его взглядом девушка.
– Любой суровый темперамент хорошо сочетается с танцполом. – Испанец изобразил па некоего танца, атмосфера разрядилась, и девушки тоже поспешили подняться. – Идем, это место теряет смысл, как только солнце зашло.
И в самом деле – знаменитое кафе уже наполовину опустело.
Появилось настроение длинно прогуляться до машины. Все высказались за прогулку вдоль набережной, уровень музыки по пришествии темноты возрос. Люд прибывал, многоголосая эксцентрика ширилась, овладевая целыми коллективами. Желая выпасть ненадолго из потока, мы уклонились от набережной в один из переулков. Штиль там тоже не был долог. Спустя минут десять из всех неподалеку разместившихся баров раздался протяжный вой, и на улицу высыпал разномастный разновозрастный народ с гримасами восторга на лицах. Рты что-то скандировали и многоголосо вопили. Появились испанские флаги, на улицу вынесли вино и сангрию.
– Испания выиграла чемпионат мира! – расшифровал Хорхе, соизмерив амплитуду радости своего народа. Лицо его вспыхнуло, он ревом мощных связок окатил улицу.
– О боже, какое счастье! – Ракель запрыгала, придерживая платье. – Хорхе! Хорхе, милый, как чудесно, какая радость! – Тонкие мускулы ее ног приятно заволновались.
– … – Испанец выпустил еще один непереводимый вопль из нутра.
Кто-то окликнул его, и в наш полукруг вступили двое – носатый парень в джинсовом кривоногом костюме, с дизайнерской бородкой, и густо веснушчатая девушка в коротком едко-желтом платье, на ее плечах и руках сплетались ячейками зеленые рукава в крупное звено. Оба держали по бутылке вина.
Поддавшись инерции, стекло загуляло из одних рук в другие, лица новых друзей светились теплым ликованием:
– Мигель.
– Лаура.
Все вежливо заулыбались, все были рады друг другу.
– Вы куда? Где сегодня лучшая вечеринка? – по-испански продолжила девушка, покручивая пальцами похожий на рыжеватую кудрявую проволоку локон. – Вы знаете! Вы знаете!
– Мы второй день здесь, – зачарованно добавил парень по-английски, успев посмотреть на каждого. – Никого и ничего еще не знаем.
– Мы тебя перепутали, – вкрапилась его подруга, во все зубы улыбаясь. – С парнем, что познакомились вчера в аэропорту. – Это было сказано лично Хорхе.
– Да, его звали Хорхе, – добавил Мигель. – Веселый такой парень.
– Меня тоже зовут Хорхе, – улыбнулся Хорхе, допивая одно их вино коротким глотком. – Какое совпадение!
– Без машины? – одновременно с ним вставил Евгенио, вернувшись из норы ближайшего бара с бутылкой пива.
– Удивительно! – восхитилась Лаура, мило пытаясь кутаться в сетку рукавов, в смысле погоды абсолютно бесполезную.
Неожиданно закрапал дождь, он был скорый и пронзительный. Народ взвизгнул. Все шустро запрыгали по булыжной улице под ресторанные навесы и в берлоги теперь уже спокойных баров.
– А я слышал, что русские на снегу спят и дождем укрываются, – поддел меня Хорхе, заметив некомфортную дрожь, что встряхнула меня из-за сырости спины.
– Примерно так… – отозвался я. – Мы больше приучены к морозу, чем к сырости.
Дождь в пять минут омыл небо, на котором проступили яркие звезды и набухла полноценная луна. Ласковый шум его угнал мои мысли. На мгновение я переместился к образам прошлого, но затем ласковое прикосновение Светланы вернуло меня на землю.