Ведьма. Эзотерическая книга, которая переворачивает представление о женщинах!

– Ты где, дорогой? – Кипяток ее шепота глубоко оцарапал мое ухо.

– Мишки – неосознанные образы женской сексуальности, – вещал Хорхе, одновременно проверяя ладонью наличие дождя. – Все маленькие девочки любят мишек, они олицетворяют для них защиту. Ракель всегда обнимает меня во сне, как своего мишку. – Компания развеселилась от этого утверждения, а дождь в это время иссяк. Точно голосистая сороконожка, мы устремились в другой переулок, похожий на прежний, но хуже освещенный, ведущий дальше к необычному месту, которое, по сведениям Хорхе, странным образом не было известно любопытным туристам.

– Это скорее образы псевдосексуальности, – задумчиво сказала Лаура, затаившись в своих веснушках.

– Не скажите, – ввернул и я, запустив отражение своего голоса по переулку. – Многие уже большие девочки не засыпают без любимого медведя. Это не метафора. – Компания многоголосо заухала в подогретом смехе.

Перестук ног вывел компанию в узкий проулок, выложенный привычным булыжником, с будто нежилыми дверями то здесь, то там, что в темноте казались антрацитными.

Храбрящиеся смешки мерцали за спиной уверенно двигающегося вперед Хорхе. Вслед за переулком к стопам бросилась каменная крутая лестница вниз, густо поросшая по бокам зеленой растительностью, и привела она сквозь массивную арку в самый задний из задних двориков, вытянутый и поддерживаемый кронами пробковых дубов с группой непохожих друг на друга колонн, местами образующих крышу. ПросЫпавшись сквозь них, мы услышали приглушенную музыку и, подходя к ней, оказались подле высоченной массивной двери, усиленной металлическими врезками. Слева и права, под стать двери, высились две широкие витрины, подсвеченные изнутри ультрафиолетом. В каждой извивалась филигранным телом девушка с тяжелыми волосами до колен, почти не одетая, но с ансамблем цветных тканых кусочков, что вроде и не прятали ничего, а вместе с тем прикрывали.

Однако самое удивительное таилось в стекле, каждое из них уменьшало происходящее внутри витрины, благодаря чему танцующие фигуры выглядели невозможно миниатюрными. Это восхитило каждого, зрители разделились по сторонам, наслаждаясь уменьшенной пластикой, что в своей миниатюре виделась совершенной.

– Как называется это место? – зачарованно спросила Светлана.

Хорхе сказал что-то на испанском, Лаура попыталась перевести, в итоге получилось что-то вроде «Бар Баров».

Хорхе уверенно распахнул большую дверь, музыка усилилась, все еще не будучи громкой, пока полумрак втягивал молодые тела в свою вкрадчивую ласку.

Внутри оказалось не менее оригинально: барная стойка была сложена из множества неродственных предметов, что импульсом безумного разума укладывались общей беспорядочностью в аккуратный прямоугольник. Если всмотреться, замечались в композиции составными элементами ящики из-под вина и виски, старое радио, кирпичи, разбросанные там и тут, бочка, старинные часы с кукушкой, кукующие боком, древний телевизор, работавший, но показывающий только помехи, свертки, рулоны непонятно чего, фрагменты разрозненной мебели, даже мяч, стопки книг, коробки из-под экзотического чая прошлого века.

За седым барменом с широким смуглым красивым пожившим лицом в узкой квадратной нише располагался телевизор, чуть меньше того, что был элементом барной стойки, тоже показывавший рябь. Телевизоры вместе с тусклым освещением рождали от любого движения множество причудливых теней, выраставших из ниоткуда и уменьшавшихся в никуда.

Слева от барной стойки высился на кривых ногах массивный, антикварной заявки резной шкаф с веснушчатым зеркалом, резные двери которого периодически вздрагивали, многоголосо распахивались и удивляюще выпускали и впускали работников и посетителей.

Места для клиентов предлагались в виде чугунных ванн с выломанной стороной, с обилием подушек, чтобы создать подобие диванов. Столами назывались гигантские катушки из-под электрокабеля. Табуреты были сплошь разношерстные.

– И что же мы выпьем? – возбужденно раздула крылья веснушчатого носа Лаура, шлепаясь на один из табуретов.

– Я угощаю, – властно ответил Хорхе и начал тыкать пальцем. – Тебе – «Калипсо», – указал он пальцем на Светлану, – тебе – «Пожилого журналиста», – это был Арсений. – Тебе – «Поцелуй Барселоны». – Ракель опять ненадолго стала некрасивой. – И – «Негрони», – то был он сам, тяжелый палец воткнулся в собственную грудь. – А еще – капучино! – вскричал он, глядя на Евгенио, но тут же перефразировал: – «Белый русский» – ему. Я шучу! А им… «Барселону» тоже. – Приятная официантка, покачивающаяся на шпильках, зафиксировала сказанное глубокомысленным кивком и удалилась.

Музыка была электронной, но не сухой, со вступлением подогретого вокала. Все весело расселись.

Хорхе пытливо огляделся, пока вновь прибывшие завороженно вглядывались в шкаф.

– Смотри, парень заказал пиво, – в конце концов выдал он, глядя на шумную компанию поодаль. – И его друг. В этом месте, где по коктейльным рюмкам разливают счастье и концентрированное удовольствие, он настолько незамысловат, что заказал пиво! – Испанец не мог поверить тому, что видел. – Что за слепота?

– Может, он любит пиво? – осторожно сказал кто-то из девочек, испугавшись импульсивности и громких слов Хорхе. – Может, он немец?

– Я тоже люблю пиво, все любят пиво. Но ты в коктейль-баре, тут по углам смешивают восторг с истомой. Ты не можешь этого пропустить или ты не туда попал. Или ты не в себе. – Глаза Хорхе пугали широтой.

– У всех свое техно, – подумав, нарушил тишину Мигель. Лицо его покраснело от усилия, он старался улыбкой разрядить обстановку. – В разное время разные идеи кажутся удачными…

В воздухе запахло ароматной сигареткой, которую кто-то втихую закурил.

– Точно, – восхитилась сравнением Несусвета, розовощекая и улыбчивая. – Я тоже не понимаю людей с усами. Кошке усы, чтобы щупать пространство. Зачем люди отпускают усы, не пойму… По мне, они слепнут с усами. – Все засмеялись. – Опять же, кому-то из тысячи наверняка они идут. Другое дело – борода…

Ракель ухватилась за массивный подбородок Хорхе двумя тонкими руками и насильно отвернула его в сторону.

– Смотри лучше на меня! – гневно впрыснула она ему в рассудок. Испанец послушно успокоился, изобразив секундный сон на ее плече.

– Так хочется пить, – пожаловалась Лаура, крутя упрямые прядки. – Когда же принесут коктейли?

Точно услышав ее, строгая блондинка-официантка принесла воду в штофе с листиками бритвой нарезанного огурца внутри, пять высоких стаканов и орешки.

– Коктейли позже, – уверенно ответил Лауре Хорхе. Он опять потеребил верхнюю пуговицу на рубашке и оторвал ее. – Их делают долго, за этим как минимум интересно наблюдать. Долго, ювелирно, со множеством нюансов. А мы к этой красоте еще прикоснемся… сенсорными нервами. – Лицо его размягчилось, как пластилин, пуговица запоздало стукнулась об пол. – Не знаю, есть ли такие? – Он хихикнул. – Завидую каждому из нас. Необычное место… – Хорхе нагнулся, отыскал беглянку и положил в кармашек рубашки. – У всех моих рубашек оторваны верхние пуговицы, моя… э… я замучился их пришивать. Как избавиться от дурацкой привычки?

Каждый уловил сакральность мгновения, все бесшумно, но глубоко вздохнули, томясь сладким ожиданием, невинно переглядываясь и призывая на помощь терпение.

Захрустели орешки, воду выпили в минуту. Огуречный дух пощекотал вкусовые рецепторы неуловимостью, взбивая сладкую пену предвкушения.

– Чудесно, что таких мест много в наше время. Все уже было так или иначе, и умные люди стараются делать из старого новое, – восхитилась Лаура. – Чудесно, что все можно найти с помощью Интернета, что все сейчас как на ладони, захотел узнать – узнал легко. Захотел услышать – услышал. Как раньше люди жили без сотовых, без Интернета? Как они воплощали мечты, проекты? Пребывали в нигде… А сейчас мы в центре мира. Каждый. Своего маленького мира.

– Постучи по клавишам – и все, – одобрительно подытожила Ракель, постучав апельсиновым маникюром по лакированной столешнице необыкновенного стола.

– Как раньше? Библиотеки, каталоги, из уст в уста… – неуверенно предположил Арсений. – Мой дед жил на краю России, в Сибири, среди холодных гор, в собственном доме с удобствами на улице. Многие здесь и не слышали о подобном – это когда нет канализации, а есть яма во дворе. Зато там был волшебный чистый воздух, хотелось дышать полной грудью. У деда имелся прибор, он смотрел на луну. Вокруг него все было просто – дом в несколько комнат, выстроенный собственноручно на своей земле, огород с кустами вишни – мелкой, но удивительно вкусной…

– Дорогой… – попыталась что-то сказать Несусвета, но я свирепо взглянул на нее.

– На своей горе дед садился на лавку в своем огороде возле своего дома, дышал чистым воздухом, направлял в сторону луны замысловатый прибор и разглядывал кратеры. Смотрел долго и воодушевленно, смотрел сам и звал меня посмотреть. Я видел кратеры луны в раннем детстве. Мы видели другую планету. Мы с дедом. А вокруг нас все было таким простым. Удивительные места и без Интернета были всегда. У всех и у каждого. Кроме тех, кто искал их плохо.

– Кто искал их далеко от себя, – согласилась Ракель, переглянувшись со Светланой. – А не сидя на своем теплом камешке в своем безопасном лесу, куря свою сигарету, если тебе нравится курить.

– Как ты умна, – вперил в нее испытующий взгляд Хорхе, вертикальные полосы его рубашки задрожали мелко. – Прекрасная мысль! – Глаза испанца полыхнули, на секунду отразив телевизоры напротив. Строго, но коротко одетая девушка, более похожая на хостес, чем на официантку, появилась рядом с плоским подносом, полным радуг, сокрытых в разнообразных посудинах. Все отвлеклись друг от друга, замерев глазами на ее строгом черном маникюре, на одной руке он отражал всю компанию вместе со столом и коктейлями, что бесшумно спланировали на стол. На другой же руке не отражал ничего и был емко-глубоким.

Мне достался «Пожилой журналист» – крепкий, терпкий мужской коктейль с темным ромом в основе, свеженалитый, недавно и сильно смешанный, при огромном кубике льда, который часто, гулко и крупно кололся за барной стойкой, невольно привлекая к себе внимание.

Ракель боязливо схватилась за «Поцелуй Барселоны», где апельсиновый ликер надежно мешался с ромом и крупным куском льда, а нанесенная шоколадная пыль по высокому краю коктейльной рюмки, с шоколадной ликерной конфетой у основания венчала смесь. Этот коктейль начинался дорожкой шоколада, проложенной языком, потом делался глоток на шоколадное послевкусие, затем надо было чуть повертеть емкость в руке, чтобы проложить новую дорогу.

– Перфекто, – с придыханием отозвалась Ракель, сделав положенное дважды, глаза ее воспламенились удивлением. – Какая прелесть!

– Изумительно! – возбужденно вторила ей Светлана, притронувшаяся к «Калипсо», где на ромовую подушку положили ликер куантро, отжали и запустили лепестки мяты. Кисло-зеленый глоток перехватил разгоряченное дыхание, пощекотал невидимыми клубами обоняние и распахнул и без того широко открытые глаза еще шире.

Лаура и Мигель зачарованно облизывали коктейльные рюмки – каждый свою, томно вздыхали, ударялись губами эпизодически и не верили в происходящее, вид имея шальной и взбудораженный. Пальцы их накрепко сплелись под столом, дыхание стало шумным.

– «Негрони», – почти равнодушно сказал Хорхе, приняв в руки багряную субстанцию в классической посудине «Том Коллинз» и тут же глубоко сняв с нее пробу. – Лаконичный, мужской, но вся соль в послевкусии. Как правило, эта вода не сразу приходится по вкусу. Однако второй-третий прием приучает тебя глоток за глотком изучать остаточные явления, пытаться удержать ощущение и… попробовать опять. – Он жадно попробовал почти до дна.

– Замечательная штука! – Это был Евгенио, он чаще прислушивался, несомненно понимая каждого. Взгляд его изучал строгий образ хостес, что была уже подле бара, а губы обхватили край стеклянной лампадки, откуда болгарин тянул жидкость цвета кофе с молоком.

– Ты о чем? – млея от очередного глотка «Журналиста», спросил я. Коктейль был настроен так, что совесть любого из самых конченых воинов пера обязана была просыпаться или засыпать.

– Жизнь! – утвердил болгарин, сверкая в полумраке крапчатыми голубыми глазами.

– Без белья сходи куда-нибудь, – посоветовала Ракель Светлане. Сказано это было вполголоса, но втиснулось в случайно образовавшуюся паузу. Уши каждого напряглись, а рты замерли посреди беседы. – Когда идешь без белья, глаза горят иначе… – Хорхе, казалось, позабыл все слова, и в горле его пересохло, он вобрал в свое внимание собственную спутницу другими глазами. Та неукротимо разминулась с ним взорами и, поняв, что услышали все, вспыхнула, а потом рассмеялась, выпуская на волю самый свой удивительный контраст.

Светлана осеклась, но кровь, неутомимо бившаяся в проводах вен, раскачала ее, точно кораблик в шторм.

– Был эпизод в моей жизни… – Она лукаво стрельнула в мою сторону взглядом, но тут же потерялась для невербального общения.