Вегетарианец. Юмор. Ирония. Сатира. Сборник рассказов

Так что, история с не въездным роялем закончилась в хороших добрых традициях, в обстановке дружбы и взаимопонимания. И история эта в очередной раз подтвердила, что счастье не в каком-то там рояле или пианино, или даже, пускай, балалайке, а в людях. Добрых, хороших и отзывчивых.

2013г.

НЕНАУЧНАЯ ИСТОРИЯ ИЛИ КАК СЛОН СТАЛ СЛОНОМ

Давно это было. Так давно, что никто и не знает, насколько давно. Известно только, что в Африке. Солнце тогда было жаркое-жаркое, близкое-близкое, не такая пуговица, как сейчас, а чисто плошка в небе желтая висела. И жара была качественная. И слон жил черный-черный, загорелый-загорелый, совсем не такой, как нынче. И жираф тоже неподалеку слонялся, загорелый сильно, – чернущий как уголь. И баобаб стоял одинокий. Высокий-высокий, аж до неба. Толстый-толстый, толще, чем слон. И случилось все это тогда, когда афроамериканцы еще не были американцами, а были просто неграми… Хотя нет, я что-то путаю, ни афроамериканцев, ни негров тогда не было, это точно! Зато были пчелы, которые жили на том самом баобабе, который стоял высокий и жутко одинокий. Стоп-стоп! Вру. Одиноким, выходит, он не был, потому как пчелы роились и плодились там, на верхотуре так динамично, что было тому баобабу не до скуки и одиночества. Кстати, какого цвета пчелы были, досконально пока не известно, но, по всему видать, тоже подкопченные. Солнцу, ему же плевать, пчела ты или жираф, к примеру, или вовсе слон, – как раскочегарится, загорать начнут все без разбору, невзирая на породы, морды, жала, хвосты и крылья.

Так вот, надоело как-то вышеупомянутому черному слону под землей рыскать и разную неясность в темноте жрать, а самое время настало передохнуть, соответственно. А надо заметить, что видок у слона тогда был будьте-нате! Прямо-таки отвратительный видок! Глазки и ушки – маленькие: в глазки чтоб земля не набивалась, а ушки – чтобы за коренья не цеплялись. Хобот, который приличный, он вроде такой же был, как и сейчас – что надо! Им он назад за себя землю пропихивал. Зато когти не стриженные на лапах – чтобы землю африканскую вовнутрях скоблить – по полметра, чисто хищник, а не хоботоносое травоядное! Кстати, а может, он от земли такой черный был, а не от солнца? – Это и захочешь, теперь не узнаешь. В общем, выкарабкался однажды слон на свет божий и решил передохнуть на солнышке под баобабом, погреться, так сказать.

На бок – кувырк. Хобот вверх задрал, когти веером разложил, переваривает и ванны солнечные принимает заодно. Вдруг сверху что-то на хобот – чпок! Липкость тягучая. Пробует. Сладкая вкусность. Совсем не то, что там, под землей произрастает, интересный такой, совсем новый продукт. Ну, думает слон, нормальный ход! Это какого же я рожна таким барахлом питаюсь, в недрах, можно сказать, копошусь без устали, света белого не вижу, когда там, сверху такая вкусность нереальная произрастает. Да еще ее и так много, по-видимому наверху, такой ее переизбыток полнейший ощущается, что она там не удерживается ни в какую и вниз валиться начала…

Облизнулся, голову задрал, смотрит. А чего там увидишь? Солнце высоко, почти в зените, так, чутка только в сторону съехало. А дерево аж в небо врезается, высоченное, зараза. Чего в тех верхах творится, и не угадаешь сразу. Посмотрел-поглядел слон, поизучал манящие сладкой жизнью перспективы, когти о кору подрал для разминки и вверх двинул. Вы, конечно, можете спросить, какого лешего вверх за сладкой липкостью слон полез, а не медведь? Но уж, извините, с вашей стороны это будет полнейшей наглостью! Поимейте совесть! Где же я вам в Африке жаркой-жаркой, да еще в середине дня медведя достану?! Медведь – это зверь в жаркой Африке дефицитный, это же вам не крокодил с баобабом наперевес! К тому же пока он там в мехах шарахаться будет, как пить-дать издохнет на жаре совсем с непривычки-то. Жалко его, поэтому, хотите – верьте, хотите – нет, а только лез наверх слон. Слон и всё! Когти подточил – и вперед, точнее, вверх. Знал бы, что его ждет, может, и не полез бы, но откуда ему знать, он же не ученый слон был, не современной породы!

Откуда ему было знать, что там где-то пчелы плодятся. Что они там меду натаскали полное дупло, аж самим пришлось в верхнюю часть переселяться, чтобы не залипнуть основательно да не утопнуть от радости и хозяйственности чрезмерной, да так, что мед через край уже попер. Пчелы, надо заметить, тогда были совсем дикие, как мед производить, еще не догадывались, да и ни к чему это было, он сам где-то получался, сам где-то копился, они его и таскали потихоньку, другое время было, другие технологии…

Слон хрипит. Слон пыхтит. Потеет-лезет. Высоту за высотой берет. Рекорд за рекордом бьет, жаль зафиксировать некому. Хоботом за ветку редкую зацепится, подтянется, когтями поскоблится, посуетится, поерзает, укрепится, передохнет – и дальше к победе, к сладостям. Что интересно, страху – ноль, что значит, не падал ни разу толково! А вот уже и нора, тьфу! – дупло со сладостью. Гудит чего-то в тех краях… Так и есть – мед! Через край валит и вниз течет да капает, густой, ароматный. Пчелы будто не видят этого, таскают без продыху, спокойней им, видите ли, когда через край лезет… Слон непуганный медку на коре попробовал – сладенько. Когти умело заглубил, хоботом в дупло с медом – нырк! И сосет помалеху. Глаза прикрыл, а сам думает, это я неплохо зашел, славное место, сесть бы еще на что, передохнуть толково – вообще цены бы не было местечку, жаль, все ветки далеко внизу остались…

Тут пчелы, то ли мед устали таскать, то ли расстроились, что мед через край валиться перестал… или слон их смутил своим нахальным, совсем, как им показалось, неприличным вытянутым органом, по-хозяйски нагло шерудящим в их вотчине, обозлились, набросились… И все в уши норовят кусить, в уши. Уж больно они пчелам показались подозрительно маленькими, несоизмеримо маленькими… А слон с закрытыми глазами поначалу-то ничего и не понял. Слышит, гул усилился, да вдруг по ушам как даст! От неожиданности когти сами и разжались, и не привычный к такому нерадушному приему сластена скоропостижно отчалил… Может, и сошла бы ему эта вольность насчет изъятия излишков медовых, ежели бы пчелы в те времена мифические не торопливые были жутко.. Те хоботастые – и этот такой же конструкции, мог бы за своего сойти, в принципе, в первом-то приближении, да разбираться с подобными тонкостями те пчелы не обучены были, дикие – одно слово!

…Как обычно бывает в подобных ситуациях, по пути вниз не встретилось ни одной толковой ветки для амортизации, так сказать, поэтому пришлось до низу так и лететь – прицельно, прямолинейно и с ускорением с неплохим…

Хотите – верьте, хотите – нет, а от такого грохота и сотрясения планета тогда с орбиты привычной съехала и солнце вместо плошки превратилось в привычную нам пуговицу. Слон, как приземлился, начал сначала синеть, потом желтеть, после чего глухо через силу кашлянул в хобот и побелел окончательно. Смотрит, когти не стриженные веками отвалились, рядом лежат – страшные, корявые, жуть! Уши – во! Как те лопухи! Из маленьких ушек в локаторы превратились, так их накусали дикие пчелы. И тошнит. Не поймешь, от укусов, от скорости или от меда, от обжорства, то есть. Но что факт, что меда больше тот слон не ел. И под землей больше не шарахался, потому как когти у него больше не выросли. Это яд пчелиный, наверное, тогда был жутко ядовитый, простите за масло масляное, очень-очень ядовитый. И уши из-за него обратно не сдулись, и слон больше не чернел. А может, не чернел он оттого, что солнце уехало в дали дальние, и загар как прежде не мог качественно зацепиться за кожуру слоновью.

Но, что интересно, досталось в той канители до кучи и черному жирафу. Он, ленивый такой, вальяжный весь из себя, размеренной гордой походкой рядом в тот момент дефилировал, когда пчелы вниз толпой ринулись. Жираф-то их и отвлек, а то бы и все остальное слону понакусали бы до не узнаваемости. Смотрят пчелы, а это что за жлыга подозрительно длинная тут возле дерева ошивается, не иначе тоже на сладенькое потянуло, давай-ка, думают, ему для профилактики диабета ввалим на всякий случай! Ну, и ввалили. Почему бы не ввалить?! От такой неожиданной пчелиной заботы насчет диабета, полинял тот жираф с такой скоростью, что чуть копыта не переломал и шею чуть не свернул. Смотрит, отвязались вроде, паразитки! Отдышался, на ноги глянул: етишкина жизнь! – пятнеть начал! Прямо разводами так, разводами желтыми по равномерно укрытой черной с отливом жирафьей наружности пошло. И привет! Так и встало, хоть плачь, попорчена шкура. Во, яд какой! С тех пор жираф пятнисто-желто-черным и остался. И все. Хочешь загорай, а хочешь мед ешь, хотя и опасно! – все без толку. Что характерно, вообще бедняга пострадал ни за что.

Зато пчелы успокоились, пчелам была полнейшая лафа, потому что еще долго-долго белый слон и жутко пятнистый жираф обходили их баобаб стороной.

2012г.

РАЦИОНАЛИЗАТОР

Дятлов долго смотрел в раскорячившийся чертеж, не в полной мере еще осознавая, то ли он слишком умный, то ли вокруг все идиоты. Ведь если эти три элемента снять и вместо них засадить болт М10 на всю длину, то это ж «чистое здоровье» выходит, чистая прибыль. На две операции меньше при сборке, на две детали легче. Это ж если, к примеру, на сто рублей эта хреновина дешевле станет, а хреновин этих за день о-го-го! А за год! Это вам не хухры-мухры – это мухры хухры чистой воды! Премия, не иначе! Довольный собой Дятлов возбужденно задышал, оглянулся, будто ища поддержки в нелегком деле рационализаторства, и вновь вперился глазами в чертеж. Да нет, ошибки быть не может, дело верное, рацуха чистой воды!

Во! Смотрит, Егорыч-«старожил», слесарь 6-го разряда харю давит. Все на обеде: кто в курилке воздухом дышит, кто в подсобке домино об стол наяривает, злость от работы монотонной вымещает, а этот, который Егорыч, здоровье – что значит уже его не густо, на вечер бережет, в том плане, чтобы вечером «на ход ноги треснуть грамм пятьсот». Короче, дай, думает Дятлов, с Егорычем радостью поделюсь! В нос ему чертеж сует, мол, зенки расчехли, зацени – рацуха, офонареть просто! А тот на бумазейку слюну пущщает и лишь бровью ведет. А ну тебя, старпёр, рассердился Дятлов! Во, ничего себе, вот удача так удача, глядит – начальник цеха, Кроль Сергей Иваныч собственной персоной шкандыбает. Как говорится, на ловца и зверь бежит.

– Тут это-ть, дело какое, – чуть не заикаясь, валит с плеча нервно трясущий чертежом Дятлов, – тут если вот отсюда три вынуть, а одну вот сюда вставить…

– Ты чего это, Дятлов, мозги мне в обеденный перерыв клюешь? Сам не обедаешь и других с толку сбиваешь.

От Кроля резко тянуло праздничным настроением. В подтверждение того, что с толку сбивать нехорошо, Кроль помахал закусью в мешочке в виде бутербродов перед носом Дятлова и сказал, чтобы тот шел «по домину» вмазал или «воздухом продышался» и двинул к себе. «Тебе продышаться надо, сволочь!» – Огорчился Дятлов, после чего возле доминошной чудом отловил еще говорящего Фролова. Тот здесь давно, всю кухню знает.

– Вот, – говорит Дятлов, – такое дело, тут три высунь, одну всунь, – чистое здоровье выходит! – И чертеж Фролову в рожу сует.

Фролов хоть на ногах и не крепко стоит, но блевать еще в состоянии, Дятлову вещает, что его, дескать, от этой шараги и от этой деталюги в частности давно уже тошнит, не искушай, говорит, – а сам в чертеж целит. Дятлов увернулся – и к Петрову. Тот единственный, судя по всему толковый, с больной печенью правда и вставным сердцем – кроссворд у батареи разгадывает и кроме чая с кроссвордом вприкуску к обеденному меню близко ничего не подпускает. Дятлов бумагу ему свою на кроссворд хрясь! Отвлекись, говорит, мил человек, тут поинтересней ребус, тут три штуки детали вынёмываем, заместо этого дерьма одну, но другую всовываем, – одна экономия, вынь да положь! Петров чертеж ладонью с кроссворда счищает, в сторону так его аккуратно отодвигает и на Дятлова подозрительно косится, дескать, врезал в обед, оно и понятно – святое дело, но зачем к людям лезть, тем паче, что здесь кремень восседает, а не человек, ему чужие пьяные выходки на свою родную многострадальную печень осложнения дают.

– Да я трезвый, – орёт ему Дятлов, – и в лицо дышит.

– Тем более, – резюмирует свою точку зрения Петров, – таким как ты и пить противопоказано, ты и трезвый ведешь себя хуже пьяного!

– Ладно, – чуть притомившись, говорит Дятлов, – хрен с тобой! Я тут новенький, две недели всего, где тут у вас главный инженер высиживает?

– Вот-вот, – заквохтал Петров, – всего две недели, а уже на рожон лезешь!

– Никуда я не лезу, – обижается Дятлов, – у меня дело.

– Знаем мы эти дела…

– Ладно, Алексей Сергеич, – прервал его Дятлов, – где кабинет инженера главного, намекни и дальше себе развивайся, – Дятлов постучал пальцем по кроссворду.

– Не могу, – говорит Петров, – у меня гланды.

– Чего-чего? – удивился Дятлов.

– Чего-чего, – гланды! – Петров встал, суетливо свернул кроссворд трубочкой и рысью помчал к туалету.

– Эк его полощет, беднягу, – пожалел Петрова Дятлов, а сам начал вспоминать, в каком районе при подобном раскладе должны были находиться гланды.

Дятлов долго шатался по коридорам с чертежом наперевес. Людей почти не встречалось, как вымерли все. И тут удача прямо, Тележкин навстречу летит под парами, – из ОТК, не иначе.

– О, – хватает его за рукав Дятлов, – как тебя там Саша, Сережа, не помню, дружище, не подскажешь, где тут у вас…, у нас в заведении главный инженер располагается?

Тележкин одну руку к горлу подносит, другой из-под полы робы как контрабандист краешек туалетной бумаги высовывает, заталкивает его обратно, после чего ускоряется. Это что ещё за знак такой условный? – встает в ступор Дятлов, пытаясь разгадать ребус на основе импровизированной пантомимы, – тоже гланды как у Петрова или подступило уже вот сюда, к горлу? Дятлов пожал плечами и крикнул вслед, мол, рукой хоть махни, мил человек, ради приличия! Тот, который Тележкин, в пол оборота махнул по просьбе приличия для – и дальше «когти драть». Получилось, чисто как от мухи отмахнулся, то ли «пшёл ты со своим инженером», то ли «там твой инженер». Оно и понятно, Дятлов еще новенький, не привыкший к местным пантомимам, с лёту не врубается. Еще бы, с непривычки-то язык жестов не всякому сразу даётся, особенно производственно-специфический.

На втором этаже встретились две чудные барышни и подозрительная дверь с сухой надписью «Директор». Воспитанный на методе «научного тыка» Дятлов зачем-то надавил на ручку, но дверь оказалась заперта. На третьем этаже барышень не оказалось, зато оказалась дверь с той же аскетичной надписью «Директор» и старушка встретилась. Дятлов удивленно тёр глаза, вперившись в надпись-клон, а старушка тем временем самозабвенно и исполнительно чуть поодаль тёрла шваброй табличку на двери с надписью «Рябченко М. Ю. Главный инженер». Хохол, судя по всему, этот Рябченко, подумал Дятлов, хоть и М.Ю. как Лермонтов.

– Скажите, а Рябченко на месте? – Поинтересовался у старушки взопревший от беготни Дятлов, обмахивая себя чертежом.

– Он в уборную вышедши. – Сообщила компетентная старушка.

Точно по предприятию эпидемия с этими гландами ходит, не иначе, – догадался Дятлов. Интересно, а откуда бабуля знает, что инженер в уборную отошедши? Хотя они все всегда про всех знают, удивляться особо не стоит, опыт, жизнь всё-таки прожили.

– Скажите, пожалуйста, а сколько у вас директоров, – от безысходности или скуки задал тупой вопрос Дятлов, скосив взгляд на табличку «Директор».

Бабуля даже тереть «Главного инженера» перестала.

– Ты что, – говорит, – милок, не здешний что ль? – прищурилась она, – сразу видно, не здешний, с бумажкой. Свои – они либо без бумажки совсем, либо прячут.

– Что прячут? – не понял Дятлов.

– Да один, один директор, конечно, – поспешно перевела разговор в другое русло бабуля и с двойным усердием возобновила прерванное занятие.

Прошло полчаса. Дятлов как цапля раз за разом менял опорную ногу, подпирая стену то левым плечом, то правым. Бабуля к тому моменту уже вовсю шкворила табличку «Директор». Да что он там, заснул что ли на горшке, нервничал Дятлов.

– Где тут у вас на этом этаже эта, как ее… уборная то есть? – Вспомнил он.

Бабуля ткнула шваброй в конец коридора и поспешно вернулась к процессу. В конце коридора не было ни уборной, ни туалета, ни даже сортира. Мало того и конца коридора как такового не было. Он, коридор изгибался, извивался, сужался, украшенный по краям тупичками, расширялся и тянулся дальше, дальше. Наконец повезло, обнаружилась лестница. На пролёте лежал хабарик и куча. Куча, судя по запаху, была совсем свежая. Не мудрено, поморщил нос Дятлов, мог и главный, который инженером числится, обронить. Тут пока до расположения тащишь всё это добро, обронить делать нечего! А бабуля, мало того, что дезинформирует, ведьма старая, так еще и не там натирает. Тут самое место тереть, а не там! А то таблички она, понимаешь, шваберкой дрючит. Дятлов, спасаясь от терпкого амбре, шустро взлетел на четвертый этаж и, вволю напутешествовавшись по бесконечному коридору, наткнулся на смешного дедулю в прелестной компании знакомых по второму этажу расчудесных намарафеченных барышень. Барышни вызывающе громко смеялись и игриво подёргивали довольного дедулю за пиджак. Странная компания мельком посмотрела на Дятлова, просочилась в дверь с надписью «Директор» и начала хрустеть изнутри замком.

Замученный променадом Дятлов, на автомате тут же постучал в табличку. Замок на пару секунд затих, после чего, видимо, начал хрустеть в обратную сторону, ибо дверь через мгновенье открылась и в узком проеме появилась недовольная физиономия старичка.