Когда погаснут звезды

– Как в ухо Еве? – Адам снова возмущенно топнул ногой и наблюдатели на далеком материке зафиксировали повторные толчки.

Синяя Птица быстро закивала хохолком:

– Именно.

– Женская половина меня может обидеться, – проворчал великан.

– То, что в тебе называется Евой, кодировал Змий, вторую часть – я, – пернатый собеседник ласково взглянул на подопечного.

– Для чего Отец так поступил со мной? – вдруг выпалил готовый разрыдаться большой ребенок.

Птица Счастья, она же Удачи, она же Синяя, а так же Дух Святой терпеливо щебеча начала объяснять:

– Ты не покинул бы Рай сам, Ева вытащила тебя, она сделала свою работу, выполнила предназначенное, вывела из лона на низких частотах. Твоя задача – вернуться обратно в сад на высоких.

– Может быть, в этом и состоит мой долг Отцу? – встрепенулся Адам, так, что небольшая деревушка на побережье тут же была сметена лавой, изрыгнутой ближайшим вулканом.

Синяя Птица нырнула в облака и через мгновение появилась перед великаном:

– Ты бы не дергался: сознание человечества таково, что любой его всплеск – трагедия для воплощенных. А насчет долга Всевышнему, твое возвращение, скорее, промежуточная цель, некий подытог замысла, а уговор (и оплата) на свободу выбора – о другом.

Великан совсем по-детски утер нос огромной ладонью:

– О чем о другом? Я не помню, помоги мне. Можешь?

– Могу, – пернатый гость, сильно смахивающий на горлицу, зачем-то искупавшуюся в синих чернилах, запрыгал в воздухе от необъяснимой радости:

– Как ты видишь меня?

– Как назойливую муху, от которой сложно отмахнуться, – без раздумий ответил Адам, но, спохватившись, поправился. – Как обычную птицу.

– Ты видишь меня, как человек, – Синяя Птица остановила свой причудливый танец. – Но получая кредит у Бога, ты еще не был человеком. Попробуй взглянуть на меня сознанием Адама Чистого, а не Адама Совокупного и я, Побуждающая, приму вид твоего долга.

– Но как я ни напрягаюсь, – Адам вытаращил на собеседницу гигантские блюдца глазищ, в которых тут же отразилась половина Вселенной, – вижу только птицу, крылатое существо.

Голубица, недаром Дух Святой, обладала поистине ангельским терпением:

– Накопленные веками слезы не дают тебе, Адам, ясного взора разглядеть истинный лик мой. Человек изрядно постарался, убивая, унижая, насилуя и лишая никогда не держать сухими собственные очи. К чему спокойное существование в радости и благоденствии, когда в арсенале имеется боль и страх, и все из-за такой мелочи, как забывчивость к возврату долга Всевышнему.

Адам помрачнел:

– Ты подскажешь или будешь издеваться, бессердечный мешок с костями, облепленный перьями?

– Как только избавишься от соленых морей в собственных глазницах, – ничуть не смутившись, просвистела птица, – так сразу все и вспомнишь. Людские слезы не просто жидкость.

– Я и не думал об этом, – неожиданно всхлипнул Адам.

– Как и все человечество, – усмехнулась Синяя Птица…

… Стоя у штурвала юнга упивался свободой, в ней было все: и ветер, наполнявший легкие ароматами плодов с далеких островов, и соленые капли, что еще секунду назад скользили вдоль китовых спин, скатывающиеся теперь по его щекам, и фрегат, послушный, как трехмесячный щенок, его рукам – легкое движение плечом и строгий бушприт, под которым спряталась палисандровая Аврора, меняет правый галс на левый.

– Развлекаетесь, юнга? – за спиной возник капитан, настоящий морской волк, обладающий невероятной способностью вырастать из-под земли при закрытых дверях его каюты в самый неудобный момент, что было неоднократно проверено на собственных шкурах всеми членами команды.

– Простите, сэр, не удержался, – юнга выравнил курс и уставился на горизонт, боясь взглянуть на капитана.

Старый моряк прекрасно понимал мальчика, сам, будучи таким же юнцом, впервые попав на боевой шлюп, трехмачтовый красавец, впитывая премудрости морского ремесла с потом и кровию, не отказывал себе в удовольствии поглазеть на южный закат или помечтать под звездной россыпью, примостившись на клотике (знал бы боцман, что юнга грешил этим во время вахты).

– Спрашивал ли ты сам себя, юнга, когда-нибудь, – капитан положил тяжелую руку на плечо юному матросу, – зачем люди выходят в море, что за голоса манят их подальше от родных берегов, где свежий хлеб, доброе вино и теплая постель, чье нежное объятие меняется на просоленные волокна пеньковых канатов и раскаленные бока корабельных пушек? В поисках чего ты, молодой человек, решил ступить на шаткие доски палубы, вверив судьбу свою ветреной, во всех отношениях, фортуне?

– Я отправился за удачей, – юнга обернулся, – как и все мы.

– Решил поймать эту птичку за хвост?– капитал ухмыльнулся. – А знаете ли, господин охотник, почему удачу представляют в виде птицы?

Юнга улыбнулся, представив себя настоящим охотником за удачей:

– Потому, что она неуловима, сэр.

– Нет, – капитан ткнул пальцем на яркую голубую точку в созвездии, напоминающем огромного парящего лебедя, – держи курс на Денеб.

Он развернулся в сторону каюты.

– Почему нет, сэр? – юнга развернул фрегат на новый курс.

– Потому что птица парит в небесах, ближе к Богу, именно там, подле трона Его и нужно искать истинную удачу.

После этих слов дверь в капитанскую каюту с грохотом захлопнулась…

Мне тут подсказали, – Адам возбужденно поводил плечами, – тебя представляют в виде птицы из-за близости к Всевышнему.

– Я к Нему не ближе земляного червя, копошащегося в навозной лепешке, – не согласилась Синяя Птица.

Великан смутился:

– Но как же мне мыслить не по-человечески, если я напичкан их помыслами и идеями, как…

Синяя Птица хохотнула:

– Как куропатка дробью.

– Вроде того, – кивнул великан и бесшумно затрясся, еле сдерживая смех, вызывающий в подлунном мире трясение земли и выдавливание лавы…

Женщина лежала с открытыми глазами. Несколько лет после смерти мужа она училась спать по ночам без видений, слез и частых вставаний к окну, будто там, за полупрозрачным стеклом, среди мерцающих звезд можно было хоть на миг разглядеть знакомые черты. И вот, когда, казалось бы, пришло успокоение и сердцу, и уму, возникла новая напасть – единственное ее дитя, ее мальчик, такой нежный, тонкий, слабый, вдруг нанялся юнгой и не на рыбака или, Бог с ним, торговца, а на военный корабль с тремя палубами пушек, пороховым погребом размером с королевский замок и командой головорезов, от которых дрожали портовые кабаки и видавшие виды притоны.

Бедная страдалица живо представляла себе, как встречает из похода сына, совсем не похожего на того юношу, что захлопнул за собой дверь неделю назад, даже не обернувшись на убитую горем мать. И вот он, уже не ее прежнее дитя, а детище обстоятельств и окружения, входит в питейное заведение, и все вокруг начинает… Заходивший ходуном дом прервал ее тяжелые мысли. Женщина поднялась с постели и шатаясь подошла к окну, нависающая над деревней гора обзавелась ярко-красной кардинальской шапочкой и, «моргнув» пару раз, вдруг вспыхнула и расцвела фейерверком искр, мгновение спустя стекло в раме дрогнуло и ушей женщины достигли раскаты грома, перемежающиеся воем преисподней, что решила исторгнуть из себя излишки накопившегося для термической обработки грешников «масла».

Даже на фоне ночного неба явственно просматривались поднимающиеся вверх клубы черного дыма, покидающего ад через «дьявольскую трубу», а вывалившийся кипящий желтый язык жадно охватывал склоны горы, неестественно быстро подбираясь к зажатому меж двух хребтин поселению. Ничего не понимающие, полусонные жители, выскакивали на улицу и со страхом разглядывали раскрывающийся над ними огненный зонтик. Деревня была обречена. Женщина повернулась к распятию, опустилась на колени и зашептала: «Доля, что желала ему я, убила бы сына моего, но Ты, Господи, мудрый и любящий, забрав в море его, спас от огня. Даруй ему, как мне сейчас, осознание терпения, порождающее веру и вызывающее не осуждение Воли Твоей. В этих одеждах пребывает Птица Счастья, за которой отправился сын мой, а не в окрашенных разными цветами перьях, как чудилось мне. Благодарю Тебя».

Она едва успела наложить на себя крест, как огнедышащий вал смел, стоящий на его пути последний дом, и со злорадным шипением тысяч и тысяч рептилий погрузился в океан…